– Придется сначала промыть ее. У нас не меньше двух метров отстоя внизу.
Майкл понял, что начинает злиться.
– Твою мать, это все утро займет. Кто был начальник прежней бригады?
– Ее уже не один месяц не запускали. Спроси Карловича.
– И сколько нам тогда сырца сливать?
– Пару сотен баррелей, не меньше.
Восемь тысяч галлонов не до конца очищенной нефти, которая там внутри, бог знает сколько времени. Потребуется один заправщик, чтобы все слить, может, и два. А потом машина с насосом и шланги, паром под давлением всю колонну промывать. Работы часов на двенадцать, не меньше, шестнадцать с учетом того, что надо будет ее заправить и зажечь нагреватель. Двадцать четыре часа до того момента, как бензин пойдет по трубе. Карловича удар хватит.
– Ладно, лучше нам начинать поскорее. Я дам запрос, а вы шланги готовьте.
Майкл покачал головой.
– Найду, кто это сделал, задницу надеру как следует.
Слив отстоя занял у них все утро. Майкл объявил оставшуюся внутри нефть непригодной и отослал заправщик к бассейну для отходов, где ее сожгут. Слить отстой было проще всего. А вот от мысли, что придется чистить колонну изнутри, все были в ужасе. Подаваемая в верхнюю часть колонны горячая вода смывала большую часть отстоя – липких ядовитых остатков процесса перегонки нефти, но не всю. Затем троим рабочим предстояло одеться в защитные костюмы и лезть внутрь, чтобы очистить основание и промыть сливную трубу, через которую удаляли битум. Залезть внутрь можно было лишь через съемную заглушку, отверстие в метр диаметром, куда приходилось забираться на четвереньках. Это называли «забраться в задницу», вполне точное определение, с точки зрения Майкла. Одним из троих будет он сам. Не то чтобы на этот счет существовало какое-то правило, просто он так привык, это был его способ поддержать мораль среди подчиненных. Чтобы выбрать двух других, тянули жребий.
Первым короткую соломинку вытянул Эд Поуп – самый старый в бригаде. Эд был учителем Майкла, тем, кто всему его научил. Три десятка лет на нефтеперегонных колоннах оставили неизгладимый след на нем, его тело было будто журнал аварий. Три пальца оторвало, когда слетело лезвие на арматурном резаке. Голова и шея с одной стороны превратились в розовый безволосый кусок мяса после взрыва пропана, когда девять человек погибло. Глухой на одно ухо, колени такие больные, что Майклу было больно даже смотреть на него. Майкл уже подумал, что надо бы деда отстранить, но знал, что Эд слишком гордый, чтобы принять такое предложение. Проводил его взглядом, наблюдая, как тот отправился в бытовку, чтобы переодеться.
Вторую короткую вытащил Цепс.
– Оставь, ты мне нужен у насосов, – сказал Майкл.
Цепс покачал головой. Все были взвинченными и уставшими.
– Черт с ними. Давай уже за дело.
Они влезли в защитные костюмы, надели кислородные баллоны и собрали снаряжение. Тяжелые щетки на шестах, ведра с растворителем, длинные трубы с наконечниками, которые присоединят шлангами к компрессорам. Майкл натянул маску на лицо и провел перчатками по застежкам. Проверил подачу кислорода. Хотя они и включат в колонне вентиляцию, атмосфера внутри все равно губительная – смесь воздуха с летучими парами нефтепродуктов и сульфидами, которые тебе легкие в кашу превратят. Майкл почувствовал, как в маске повысилось давление, включил фонарь на шлеме и принялся отвинчивать болты заглушки, присев на корточки.
– Поехали, мужики.
Став на четвереньки, он полез внутрь. На дне трубы было на три дюйма липкой грязи. Эд и Цепс полезли следом.
– Какая гадость.
Майкл сунул руку в густую слизь и открыл битумный слив. Затем все трое встали и принялись сгребать отстой щетками в сторону отверстия. Внутри колонны было не меньше сорока градусов, пот катился градом, стекла масок начали запотевать. Как только они уберут основную массу отстоя, то нальют растворителя, откроют краны на трубах и примутся дальше чистить стены и пол.
Снаружи ревели компрессоры, и все трое, одетые в костюмы и маски, не имели никакой возможности переговариваться. Одна лишь мысль, поскорее сделать дело и вылезти. Они провели внутри всего пару минут, когда Майкл почувствовал прикосновение к плечу. Обернулся и увидел, что Цепс показывает на Эда. Тот стоял на месте, глядя на стену, будто изваяние, а труба в его руке была опущена вниз. Майкл увидел, как Эд ее выронил. А вот Цепс этого, похоже, не заметил.
– Ему хреново, похоже! – заорал Цепс сквозь рев компрессоров.
Майкл шагнул вперед и схватил Эда за плечи, разворачивая к себе лицом. Увидел, что старик тупо смотрит вперед, невидящим взглядом.
– Эд, ты как?
Лицо Эда ожило.
– О, блин, Майкл, – ответил он с неестественной радостью. – Привет, привет, привет. Бу-бу.
– Что он там говорит? – окликнул Майкла Цепс.
Майкл ткнул пальцем в горло, давая Цепсу знак, что надо выключить компрессор. Пристально поглядел на Эда.
– Не молчи, приятель.
Тот захихикал, будто девочка. С трудом дыша, он поднял руку к маске.
– Темно. Мои ноги. Мои ноги! – забормотал он по-немецки.
Майкл уже понял, что сейчас произойдет. Эд протянул руку к маске, и Майкл схватил его за руки. Мужик не ребенок, и не слабак. Эд яростно извивался, пытаясь вырваться, его лицо посинело от страха. Не от страха, понял Майкл. Гипоксия. Тело Эда содрогнулось, у него подогнулись колени, и он повис на руках у Майкла.
– Цепс, помоги мне его отсюда вытащить!
Цепс схватил Эда за ноги. Тело Эда обмякло. Они подтащили его к трубе.
– Эй, кто-нибудь, вытаскивайте его! – заорал Майкл.
Снаружи протянулись руки. Майкл и Цепс толкнули Эда вперед. Потом Майкл быстро полез следом, на ходу срывая маску и перчатки и выбираясь на свежий воздух. Эд лежал на спине, на бетонной площадке у колонны. Кто-то уже снял с него маску и баллоны. Майкл рухнул рядом на колени. Зловещая неподвижность. Эд не дышал. Майкл прижал основание правой ладони к его груди, поставил сверху левую руку и резко нажал. Ничего. Он нажимал снова и снова, считая до тридцати, как его учили, а потом подложил руку под шею Эду, запрокидывая тому голову, чтобы дыхательное горло открылось. Зажал ему нос и прижал губы к посиневшему рту Эда. Один выдох, второй, третий. Сознание Майкла было чистым, будто первый лед, все мысли покинули его ради единственной цели. Казалось, уже все кончено, и тут он ощутил резкий рывок диафрагмы. Грудь Эда с шумом наполнилась. Мужчина уронил голову набок, кашляя и хватая ртом воздух.
Майкл перекатился назад, на пятках, шлепнувшись задницей на землю. От прилива адреналина в ушах стучал пульс. Кто-то протянул ему флягу. Цепс.
– Ты в порядке, дружище?
Странный вопрос. Майкл присосался к фляжке, набирая полный рот воды, а потом прополоскал рот и сплюнул.
– Ага.
Кто-то помог Эду подняться на ноги. Майкл и Цепс отвели его в бытовку и усадили на скамейку.
– Как себя чувствуешь? – спросил Майкл.
У Эда уже появился слабый румянец, но кожа все еще была покрыта испариной. Он сокрушенно покачал головой.
– Даже не знаю, что случилось. Клянусь, кислород проверял.
Майкл тоже уже проверил. Баллоны пустые.
– Может, Эд, время пришло.
– Боже, Майкл. Ты что, меня выгонишь?
– Нет. Решать тебе. Я просто хочу сказать, что тут нечего стыдиться.
Эд не ответил, и Майкл встал.
– Просто поразмысли. Я тебя поддержу, что бы ты ни сказал. Отвезти тебя в казарму?
Эд мрачно смотрел перед собой. Майкл прекрасно его понимал. В его жизни больше ничего нет.
– Думаю, просто немного здесь посижу. Соберусь с силами.
Майкл вышел из бытовки и увидел, что все остальные столпились у двери.
– Какого хрена тут встали?
– Смена кончилась, начальник.
Майкл поглядел на часы. И правда.
– Только не для нас. Хватит глазеть. Пошевеливайтесь, дело делать надо.
Уже миновала полночь, когда Лора заговорила с ним.
– Эду повезло.
Они лежали на койке Майкла, прижавшись друг к другу. Несмотря на все усилия Лоры, Майкл так и не мог перестать думать о том, что случилось сегодня. Стоило ему закрыть глаза, как он снова видел лицо Эда, в бытовке, лицо человека, которого вот-вот поведут на виселицу.
– Что значит повезло?
– Что ты там был. Что ты сделал все, как надо.
– Ничего особенного.
– Вот и нет. Мужик помереть мог. Откуда ты знал, что делать?
Прошлое нахлынуло на него, будто волна боли.
– Меня сестра научила, – ответил Майкл. – Фельдшером была.
29
Город Кервилл, штат Техас
Они вернулись домой, когда кончился дождь. Мокрые поля, запах мокрой земли в воздухе, а потом они выехали из долины и увидели стены города, высотой в восьмиэтажный дом, на фоне бурых техасских холмов. У ворот они оказались в длинной очереди ожидающих – грузовые машины, служебные, пикапы Внутренней Службы, на которых сидели люди в массивных бронежилетах. Питер вышел, сказал водителю, чтобы тот оставил его контейнер в казарме, и показал часовому бланк приказа. Тот махнул рукой, и Питер двинулся вперед, по пешеходному тоннелю.
– Добро пожаловать домой, сэр.
После семнадцати месяцев за пределами города Питер ощутил сенсорный шок от заполненного множеством людей города. Он проводил здесь мало времени, слишком мало, чтобы привыкнуть к тесноте, шуму, запахам и множеству лиц. В Колонии никогда больше сотни человек не было, а здесь было больше сорока тысяч.
Питер дошел до хозяйственного отдела, чтобы получить жалованье. К деньгам он так до сих пор и не привык. «Равная доля», основа экономики Колонии, выглядела логичнее. У тебя есть доля, ты используешь ее на свое усмотрение, но она такая же, как у всех остальных, не больше и не меньше. Как могут эти клочки крашеной бумаги – «остины», так они их называют, по фамилии человека с высоким, будто купол, лбом и крючковатым носом, в странной одежде – соотноситься с реальной ценностью человеческого труда?
Администратор, гражданский, отсчитал жалованье из сейфа и со стуком положил банкноты на стол. Просунул через решетку ведомость, даже не глянув ему в глаза.