его минуту я провела в обществе своего кузена.
В половине восьмого вечера полиция еще находилась в доме. Пол пригласил главного констебля отобедать с нами, но тот отказался — не столько, думаю, из-за нежелания разделить трапезу с вероятным убийцей, сколько из необходимости вернуться к своим внукам.
Перед отъездом он долго сидел в комнате у бабушки, потом вернулся в гостиную, чтобы сообщить нам о первых результатах расследования. Интересно, был бы он так же обходителен, если бы жертвой оказался рабочий с фермы, а местом преступления деревенский паб?
Главный констебль представил нам свой отчет короткими четкими фразами человека, удовлетворенного проделанной работой.
— Я не стану звонить в Скотленд-Ярд. Восемь лет назад, когда здесь в последний раз случилось убийство, я позвонил. Это было большой ошибкой. Единственное, что они сделали, взбудоражили местных. Факты достаточно ясны. Его убили одним ударом, нанесенным с огромной силой человеком, стоявшим перед столом, в тот момент, когда сам он вставал со стула. Орудие — тяжелый тупой предмет. Череп оказался раскроен, но крови мало — ну, это вы сами видели. Я бы сказал, что преступник был высокого роста; рост самого Мейбрика — шесть футов два дюйма. Убийца проник через французское окно и так же вышел.
Отпечатки мало что дают — слишком нечеткие, однако очевидно, что вторые нанесены поверх первых. Это мог быть случайный грабитель или дезертир, в последнее время здесь был такой случай. Удар вполне мог быть нанесен прикладом ружья: и длина, и вес подходят. Дверь, ведущая из библиотеки в сад, наверное, оставалась незапертой. Ваша бабушка велела дворецкому Седдону запереть все двери, но просила Мейбрика, когда он соберется спать, проверить, заперта ли библиотечная дверь.
Из-за затемнения преступник не мог видеть, что в библиотеке кто-то есть. Дернул дверь, вошел, заметил монеты на столе и убил почти спонтанно.
— Тогда почему он не украл монеты? — спросил Пол.
— Сообразил, что они не являются законным платежным средством, их будет трудно сбыть. Или запаниковал, услышав какой-то шум.
— И запер дверь, ведущую в коридор?
— Преступник заметил, что ключ торчит в замке, и повернул его, чтобы труп не обнаружили, пока он не успеет убраться подальше.
Главный констебль помолчал, и лицо его приобрело хитрое выражение, которое совсем не вязалось с надменно-орлиными чертами.
— Другая вероятность, — продолжил он. — Мейбрик заперся сам. Ждал тайного посетителя и не хотел, чтобы им помешали. Должен задать вам один вопрос, мой мальчик. Весьма деликатный. Насколько хорошо вы знали Мейбрика?
— Довольно плохо. Он мне доводился троюродным братом.
— Вы ему доверяли? Простите, что спрашиваю.
— У нас не было причин не доверять ему. Бабушка не попросила бы Мейбрика продать для нее эти монеты, если бы имела сомнения на его счет. Он — член семьи. Дальний, но все же родственник.
— Ну да, конечно. Родственник. — Главный констебль помолчал, а потом произнес: — Вот что мне пришло в голову: это могла быть инсценировка нападения, в которой кто-то переусердствовал. Вероятно, у Мейбрика был сообщник, с кем он договорился об этой инсценировке, чтобы украсть монеты. Мы попросим Скотленд-Ярд проверить его лондонские связи.
Мне хотелось заметить, что симуляция нападения, в результате которой фиктивной жертве размозжили череп, это уж слишком эффектная симуляция, но я промолчала. Едва ли главный констебль приказал бы удалить меня из гостиной — в конце концов, я присутствовала при обнаружении трупа, — но я чувствовала его недовольство моим очевидным интересом: ведь чувствительная молодая женщина последовала бы примеру бабушки и ушла бы в свою комнату.
— Вам не кажется странным то, что нападавший разбил часы? — спросил Пол. — Смертельный удар по голове выглядит хорошо рассчитанным. Но убийца зачем-то наносит еще один сокрушительный удар, по руке. Не могло ли это быть сделано специально, чтобы запечатлеть точное время смерти? А если так, то для чего? Или он переставил время, прежде чем разбить часы? Не был ли Мейбрик убит позднее?
К этим фантазиям главный констебль отнесся снисходительно:
— Немного натянуто, мой мальчик. Думаю, мы установили время смерти точно. Исходя из степени окоченения, Байуотерз считает, что она наступила между десятью и одиннадцатью часами. И потом, мы не можем с уверенностью сказать, в каком порядке наносились удары. Убийца мог сначала шарахнуть его по руке, а потом по голове. Или после удара по голове он запаниковал и машинально еще раз жестоко обрушил свое орудие. Жаль, что вы ничего не слышали.
— У нас патефон был включен на полную громкость, а стены и двери здесь очень толстые. К тому же, боюсь, к половине двенадцатого я был не в том состоянии, чтобы вообще что-либо замечать. — Когда сэр Роуз встал, собираясь уходить, Пол добавил: — Я бы хотел воспользоваться библиотекой, если вы там закончили. Или собираетесь опечатать ее?
— Нет, мой мальчик. В этом нет необходимости. Мы сделали все, что требуется. Никаких отпечатков, разумеется, но мы и не надеялись их обнаружить. Они, конечно, есть на орудии убийства, если только преступник не был в перчатках. Но в любом случае орудие он унес с собой.
После того как полиция покинула дом, в нем стало необычно тихо.
Бабушка находилась в своей комнате, ужин ей принесли туда на подносе, а мы с Полом, вероятно, не желая видеть пустой стул за обеденным столом, съели суп и сандвичи в гостиной. Я была встревожена и физически обессилена, а еще немного испугана.
Наверное, мне было бы легче, если бы я смогла с кем-нибудь поговорить об убийстве, но Пол устало промолвил:
— Давай отдохнем от всего этого. На сегодня хватит о смерти.
Поэтому мы сидели молча. В семь сорок включили «Радио водевиль» внутренней службы Би-би-си и стали слушать концерт джаз-оркестра Билли Коттона, потом симфонический оркестр Би-би-си под управлением Адриана Боулта. После девятичасовых новостей и комментария на военную тему в девять двадцать Пол сказал, что пойдет проверить, запер ли Седдон все двери.
Именно тогда я, отчасти просто по наитию, пересекла холл, приблизилась к двери в библиотеку и повернула ручку очень осторожно, словно боялась увидеть внутри Роуленда, сидящего за столом и алчно перебирающего монеты. Светомаскировочные шторы были задернуты, в комнате пахло не кровью, а старыми книгами. Сам стол с пустой столешницей представлял собой обычный, совсем не страшный предмет мебели, стул аккуратно стоял на своем месте.
Я задержалась в дверях, уверенная, что в этой комнате находится ключ к разгадке тайны. Потом из любопытства шагнула к столу и стала выдвигать ящики. В обеих тумбах было по одному глубокому ящику и одному мелкому над ним. Левый был набит бумагами и папками настолько, что я с трудом открыла его. Правый глубокий ящик оказался пуст. Я выдвинула мелкий. В нем лежала стопка счетов и квитанций. Порывшись в ней, я обнаружила квитанцию на три тысячи двести фунтов от некоего лондонского торговца монетами, с полным списком купленного. Квитанция была датирована пятью неделями раньше.
Не найдя больше ничего интересного, я задвинула ящик и начала измерять шагами расстояние от стола до французских окон. В тот момент почти бесшумно открылась дверь, и я увидела своего кузена. Тихо подойдя ко мне сзади, он беспечно спросил:
— Что ты делаешь? Пытаешься изгнать страх?
— Наверное, — ответила я.
Несколько секунд мы молчали, потом Пол взял меня за руку и сказал:
— Прости, сестренка, это был чудовищный для тебя день. А мы ведь хотели устроить тебе мирное Рождество.
Я ощущала его близость, тепло, силу. Когда мы вместе направлялись к выходу, я подумала, но не произнесла вслух: «Так ли? Действительно ли вы хотели устроить мне мирное Рождество, и только?»
С тех пор как погиб мой муж, я плохо спала, вот и теперь неподвижно лежала под пологом кровати, воспроизводя в памяти этот невероятный день, складывая вместе аномалии, мелкие происшествия, ключики-подсказки, надеясь составить осмысленную картину и попытаться кое-как упорядочить хаос. Думаю, это я старалась делать всю свою жизнь. Но именно та ночь в Статли-Мэнор решила мою профессиональную судьбу.
Роуленда убили в половине одиннадцатого, одним ударом, нанесенным с расстояния ширины стола, то есть трех футов шести дюймов. Но в половине одиннадцатого мой кузен находился со мной, он вообще весь день почти не выпадал из поля моего зрения. Я являлась его неоспоримым алиби. Не для того ли меня и пригласили, соблазнив обещанием тишины, покоя, вкусной еды и хорошего вина, — именно тем, о чем мечтала молодая вдова, недавно вступившая во Вспомогательную службу.
Жертву тоже заманили в Статли-Мэнор. Для него приманкой послужила перспектива добраться до ценной коллекции монет и устроить их продажу. Но монеты, которые, как мне сказали, нужно было оценить и продать, на самом деле, как выяснилось, уже продали пять недель назад, почти сразу после того, как я приняла приглашение бабушки. Я задумалась о том, почему не уничтожили квитанцию, но ответ нашелся быстро: квитанция требовалась для того, чтобы монеты, сослужившие свою службу, можно было продать и компенсировать три тысячи двести фунтов. Так же, как использовали меня, использовали и других людей.
Рождество — единственный день, когда можно быть уверенным в отсутствии слуг в доме. Полиции также отвели вполне определенную роль.
Инспектор, честный и добросовестный, но не слишком умный, скованный пиететом перед старинным родом и присутствием главного констебля. Главный констебль, перешагнувший пенсионный возраст, однако ввиду военного времени остающийся на посту, не имеющий опыта расследования убийств, друг семьи и последний человек, кто заподозрил бы местного сквайра в жестоком преступлении.
Фрагменты соединялись в узор, начинала вырисовываться картина, картина с лицом убийцы. Я мысленно шла по его следам. Верная традициям расследования преступления в духе Агаты Кристи, я назвала его Икс.