Думала девушка, что злосчастный сон не грозит ей в ближайшее время. Да только коварства силы темной не учла!
— Время… Время, время пришло! — внезапно заголосили со всех сторон.
И Милава сразу же поняла, в чем дело. Как пелена незримая сверху упала, окутывая паутиной навязчивой истомы, липкого желания спать. Только недавно говорила, что бодра она, а тут почувствовала, как в сон клонить начало.
Стремительно налетела тлетворная сонливость, серым безразличием разум окутывая, от мыслей всех избавляя. Как в темный омут с головой потянуло, окружая трясиной забвения, из которой, как ни трепыхайся, а не вырвешься!
Глаза сами собой закрываться начали. Словно манил ее кто, обещая покой и умиротворение, убеждая подчиниться, послушно заснуть и не мучить себя…
«Нельзя! Нельзя! Нельзя!» — забилось сердце в груди плененной птицей. Перед глазами, не отпуская и не развеиваясь, вопреки всему стоял образ беловолосого мужчины. Синие глаза смотрели яростно, не отпуская, не позволяя взора отвести, приказывая… Умоляя…
А за спиной Месяца совсем не снег Милаве мерещился, а вода. Серо-голубая и бесконечная, наполненная, казалось, светом и жизнью, как глаза того юноши, что когда-то в детстве помог ей зверька раненого излечить. И этот свет тоже подпитывал, не позволяя отвлечься, взгляд мысленный отвести, в темноту вязкую вернуться.
«Столько всего не сделано еще, — почувствовав нарастающую панику, подумала девушка. — Не рассказала я Месяцу о подозрениях своих. Да и прослужила у него всего ничего. Не могу представить, что не свидимся мы больше! Не хочу умирать! А тем более становиться кормушкой для колдуна. Не бывать этому!»
— Держись, Спутница, — еле слышно, словно угадав мысли девичьи, прошелестела старуха. — Ты теперь единственная наша надежда.
Но есть ли силы у девушки держаться?! Никто из окружающих ее душ и представить не может, насколько Милава не готова к подобному. Как непривычно для нее само существование магии темной, как трудно решиться и поверить в силы свои. В свою значимость для этих обреченных.
Всегда Милава избегала такой ответственности — душевной склонности, близости сердечной, страха не за себя, а за тех, кто дорог. И что сейчас? Все это обрушилось в один миг, заставляя решиться на что-то. Вот знать бы еще, на что?
А голоса словно отдалялись, иссякали. Тьма становилась молчаливой, предрекая Спутнице единственный исход — бездну забвения.
«Не зря так старался Январь колдуна темного найти. Не должно такое чудовище существовать в мире живых».
Оставшись в одиночестве в кромешной тьме, Милава продолжала сопротивляться насланному сну, но глаза упрямо закрывались.
«Нельзя! Надо помнить!»
И думать. Это единственное, что было сейчас доступно ее бестелесному сознанию, единственное, что не позволяло скатиться в смертоносную дрему. Она представляла, как, сжав голову руками, начинает раскачиваться из стороны в сторону, а затем и вовсе плавала во тьме, лишь бы не поддаться. Перетерпеть и выстоять!
И не важно, что все это было недоступно ее сущности, но мысленный образ был единственной связью с утраченным телом. Той ниточкой, которую Милава отчаянно страшилась оборвать. Ниточкой, связывающей ее с жизнью! С самой собой!
— Надо было спросить, сколько все это будет длиться, — выделывая замысловатые кульбиты и при этом страшно зевая, разговаривала сама с собой девушка, думая только о голубых глазах Яромира. — Только дайте выбраться отсюда, я этому колдунишке все зубы пересчитаю! И даже не посмотрю на то, что он раза в два больше и шире меня!
А тьма давила усталостью, манила негой, обещала покой.
Вскоре и эти мысленные прогулки ее спасать перестали. Сонливость обволакивала все сильнее, и Милава поняла: еще чуть-чуть и сдастся она, потеряет связь со своим телом, которое осталось лежать в зимнем лесу.
Тускнел облик Месяца, размываясь в памяти, словно дымка тумана, редеющая с приходом утра, таяли картины прошлой жизни. Пропадали краски мира живого, теряли остроту эмоции и ощущения, присущие жизни. Безразличная серость и пустота сна занимали их место.
— Милава, не спи! — неожиданно потребовал громкий голос.
Откуда ни возьмись в недрах тьмы вспыхнуло слабое свечение. А на его фоне четко виднелась человеческая фигура. Мужская фигура. И словно застонала, протестуя, тьма вокруг. Застенала яростно, загудела вихрем смертоносным, за жертву свою в борьбу вступая. Не желала магия темная Милаву из лап одинокого холода выпускать, огонек этот вспыхнувший всеми силами погасить стремилась.
Но девушка, увидев надежду на спасение, уже устремилась навстречу согревающему теплу.
— Кто вы? — спросила она, совершенно не испугавшись. Незнакомец, наоборот, приказал не спать, значит помочь хочет. — Вы пришли меня спасти?
— Прости, доченька, все, что я могу, так это не дать уснуть тебе, — повинился мужчина, с грустью глядя на Спутницу.
Не поверив услышанному, девушка некоторое время потрясенно молчала, вглядываясь в такие знакомые по фотографиям черты лица. Вот уж с кем свидеться не предполагала!
— Папа? — тихо прошептала она, так до конца и не поверив собственным глазам.
— Я это, я, Милавушка, — заверил ее отец, так и не сдвинувшись с места.
— Но как же так? — поразилась девушка, позабыв даже о том, как ей спать хочется. — Ты ведь утонул. Неужели…
— Нет, доченька, не попадался я колдуну, — заверил ее Михаил. — Просто за Грань не ушел, а подле тебя остался. Правда, теперь все ж придется уйти, слишком много сил потратил, чтобы пробиться сюда.
Глядя на отца, которого она никогда не знала, Милава с трудом слезы сдерживала. Она всегда мечтала, что однажды он придет и попросит прощения за шутку о своей смерти. Скажет о важном и секретном задании, которое выполнял. Всякие фантазии в детскую головку приходили, но время шло, а ничего не менялось. И вскоре девушка смирилась, приняла правду и одиночество.
А здесь и сейчас перед ней стоял тот, кого она так долго ждала и не чаяла уже когда-либо увидеть.
— А можно… мне с тобой пойти? — спросила она.
— Нельзя, милая, рано тебе еще! — строго посмотрел на нее Михаил. — Я останусь с тобой, пока Январь-Месяц не придет. А это уже совсем скоро будет.
«Действительно?!» — оказывается, надежда уже почти иссякла под толщей страха.
— Но я бы так хотела побыть с тобой подольше, — созналась девушка, почувствовав, как слезы по щекам ее потекли. Слишком большим стало потрясение от встречи.
— И я бы хотел, родная моя, — грустно улыбнулся мужчина. — Ты прости меня, невезучего. Как бы я хотел повернуть время вспять, но изменить ничего не могу.
Что ответить ему на это, Милава не знала. Да и не смогла бы, ведь горло перехватило, и она с трудом сдерживала бурю чувств, что всколыхнуло тепло родной души. Ей так хотелось обнять отца, пусть он был и не из плоти и крови. И боялась этого: вдруг такое запрещено и она все испортит? И вновь останется одна.
— Я очень люблю тебя, доченька, — сказал отец на прощание. — И всегда незримо был рядом. Помни об этом.
Облачко согревающего тепла окутало душу девушки, даря покой. Но это не был бесчувственный покой забвения, когда погружаешься в холод безвременья, понимая, что отныне все для тебя закончено. Наоборот, это тепло родственной души словно придало девушке сил, укрепив в намерении выстоять против темной магии. Сонливость отступила, сметенная волной любви, облегчения и… прощения.
— Спасибо, — только и смогла прошептать Милава, задохнувшись от переполняющей ее любви и не находя слов, чтобы выразить ее. Но в ответном взгляде таких похожих глаз светилось понимание, отец сейчас тоже испытывал колоссальное беспокойство. Он и рад был этой встрече и боялся, понимая, что дочь в шаге от гибели.
Для Милавы было невероятно важно услышать это признание, узнать об отце, принять, наконец, случившуюся в их семье трагедию. На какое-то время чувство благодарности и облегчения затмило даже тревогу за Месяца и страх собственного угасания.
Отец вернул ей надежду. И, словно почувствовав это, душа девушки встрепенулась, прислушалась…
Вдруг из дальней дали, разрывая окружающую тьму, донесся призыв.
— Милава… меня?! — словно спрашивал о чем-то издалека голос Яромира. — …милая… тебя!
Глянув в направлении звука, Спутница заметила яркий лучик света. Свет надежды!
— Иди к нему, он поможет, — улыбнулся Михаил, отступая и сразу же бледнея на фоне тьмы. — Теперь тебе нечего бояться. Верь мне, доченька, и доверься Месяцу.
— …пожалуйста, очнись! — продолжали доноситься обрывки слов Января, но девушка замерла на месте, не решаясь отвернуться от отца.
Душу раздирали противоречивые желания. Два таких дорогих ее сердцу существа… По разные стороны от Грани… И выбор — в каком направлении двинуться — сейчас стал очень труден. Вопреки очевидному желанию жить, расстаться с отцом в этот конкретный момент было невозможно.
— Ну же, доченька, иди! — воскликнул мужчина, приободряя, а в следующий миг крепко обнял ее — волна неги окутала душу. — И помни, что я всегда оберегаю тебя! Будь счастлива!
Оттолкнув от себя Милаву, Михаил отступил на шаг назад. Его силуэт отдалялся, сливаясь с окружающей тьмой. Медленно, словно прощаясь. Навеки. И именно это стало для девушки решающим фактором.
«Я не могу подвести отца!» — твердо решила она, и когда его силуэт окончательно пропал, быстро поплыла в сторону лучика света и умоляющих призывов Яромира. Голос Месяца дрожал от сильнейших эмоций, слышались в нем и отчаяние, и боль, и глубокая вера.
— Милавушка… — продолжал ласково звать Январь, и душа Спутницы изо всех сил стремилась к нему, отзываясь на зов.
Вот только тьма и магия, ее создавшая, не намерены были так легко выпускать добычу из лап.
Чем ближе к свету подбиралась девушка, тем труднее было двигаться. Словно в топи увязая, барахталась она в почти осязаемой мгле и билась в сетях страха. Не хотела темница каменная отпускать свою жертву. Стремилась назад утянуть, сном очаровывая да болью пугая, не давая на свободу выбраться.