– А Первому Духу Гадд велел заниматься заурядными перемещениями, – тихо промолвил Флип.
Кэй метнула взгляд на Вилли – он сидел в низком кресле весь смятый, сгорбленный, подтянув длинные ноги почти к самому подбородку и обхватив их безнадежными руками.
– Вы, – выдохнула она.
Он. Это был он.
Вилли медленно закивал всем телом, не глядя на нее. Казалось, он укачивает себя, усыпляет, и, когда он снова заговорил, его голос звучал как кошмарная колыбельная.
– Вначале Гадд распорядился взять меня под стражу за то, что я будто бы вводил Достославное общество в заблуждение, создавая ложные образы. Ясно было, какова его подлинная цель, – вполне очевидно. Все всё понимали. С древних времен, Кэй, для того, чтобы примирять между собой фантазеров и сюжетчиков, нужен был некий синтез. Искони между одним и другим зиял глубокий разрыв – между основой и утком, – между теми, кто творит из ничего, и теми, кто верит только в причинность. Сюжетчикам трудно принимать вымыслы фантазеров, фантазерам тяжело терпеть стерильную механику сюжетчиков. Фантазеры кажутся сюжетчикам шарлатанами, сюжетчики фантазерам – машинами. Это великое разделение существовало всегда. Все наши гобелены тем или иным образом отражают этот конфликт, потому что моей обязанностью как Первого Духа было соединять одно с другим, осуществлять синтез. Гадд решил с этим покончить, решил использовать свой союз с Рацио, чтобы дать сюжетчикам превосходство. Он называл это «прогрессом». Называл «новой эпохой эффективности». Кэй, он многих фантазеров подверг разъятию.
Кэй не сводила глаз с кожаной сумки, которую ей дал Фантастес; там, несомненно, покоился челнок, ожидая прикосновения хозяйской руки. Сумка лежала в ногах кровати – ничего не стоило протянуть руку, дать челнок Вилли и все переменить, пролить бальзам на его раны. Но что-то в ней не позволяло осмелиться. Может быть, то, что Фантастес велел ей подождать, предостерег ее, и она ему доверяла. Но было и нечто более глубокое: неправильно было бы доверить столь красивую вещь духу, который до сих пор так… так сломлен.
Говоря, Вилли неотрывно смотрел поверх колен на кисти своих рук, обесцвеченные возрастом и страданиями, на этот грубый горный ландшафт с белыми вершинами костяшек. Кэй тоже на них смотрела – и думала о горах, откуда они улетели без Элл, улетели, не зная, где она, как к ней приблизиться, как ее спасти, как вернуть ее домой. Кэй попыталась представить себе, что Элл может чувствовать, переживать: пустота, страх – но также и изумление, ощущение свободы. Бывало, Элл нравилось теряться – на морском берегу иной раз проходили часы, прежде чем она появлялась, пролежав все время в тени каких-нибудь кустиков у вершины низкого утеса, где она преспокойно играла с головками чертополоха. Смотрела себе на проходящих мимо людей, на плывущие по морю суда и не думала плакать или беспокоиться. Может быть, подумала Кэй, и сейчас что-нибудь в таком роде. Может быть, она в каком-нибудь тихом, спокойном месте. Может быть, они хорошо с ней обращаются. Другой вариант… О нем и подумать невозможно.
Она все еще смотрела на руки Вилли, когда в комнату энергично, большими шагами вошел Фантастес – вошел и заговорил, взволнованно жестикулируя:
– Друзья, Рекс вернулся с пристани. Нам надо найти Кат. Рекс, похоже, видел рыскунов там, у гавани. Он не думает, что они уже нас нашли, но они в городе. У нас мало времени. Надо двигаться дальше – вероятно, сегодня же вечером или ночью.
Вилли тут же выпрямил спину, взбодрился – никакой больше вялости.
– Постой. Как они могли узнать, что мы здесь? Как они могли вообще оказаться в Пилосе? Когда мы ночью плыли на пароме, за нами никто не мог следовать. И когда мы прибыли сюда в эту грозу, в ливень, никто не мог нас увидеть. – Резко поворачивая голову, он оглядел всех по очереди. – Нет. Слишком они близко, слишком все быстро. Они нашли нас здесь так же, как нашли в Александрии. Тут не построение сюжета, этого было бы мало. Тут что-то другое.
– Шпионаж? – предположил Фантастес.
– Утечка, – сказал Вилли.
– Но кто? – спросил Флип и, полностью войдя в маленькую комнату, где теперь стало тесно, закрыл за собой дверь. Они с Фантастесом сели в ногах кровати Кэй.
– Нужна какая-то зацепка, – сказал Вилли. – Надо как можно точнее вспомнить, что произошло в Александрии.
– Вилли, мы уже об этом думали, – промолвил Флип. – Обмозговали вдоль и поперек. Новой информации у нас нет.
– И тем не менее, – сказал Фантастес, – прежде, чем двигаться дальше, мы должны понять, что происходит. Если мы не будем действовать сообща, не может быть никаких надежд на восстановление.
– На восстановление чего? – вмешалась Кэй.
– Вифинии, конечно, – сказал Фантастес. – Поэтому еще раз вернитесь мысленно к тому, что было. Если они не могли проследить за вашим перелетом и не могли построить сюжет вашего перемещения до вылета, то как они нашли вас в Александрии?
– Но я не видел ничего необычного, – пробормотал Вилли. – Ни подозрительных лиц. Ни странных рисунков движения на улице. Никакие звуки нас не преследовали. А там, в доме и около него, были только Флип, Рекс, Кат, я – ну, и Кэй, конечно, и Эвмнестес, Анамнестес и ты.
– Кат… – Кэй приподнялась на локте. – Это такая, с красивыми волосами?
Вилли кивнул.
Из соседней комнаты послышались шаги, дверь приоткрылась, и показалась массивная голова Рекса – лицо в морщинах, как старый кожаный плащ, спутанные волосы сметены на один бок.
– Пойду поищу Кат у причалов, – сказал он хрипло, мрачно. – Буду очень осторожен.
– Будь, пожалуйста, – отозвался Фантастес. – Будь, пожалуйста.
Кэй вдруг подумала кое о чем.
– Рекс… – сказала она.
Он уже закрыл было за собой дверь, но теперь его голова опять возникла в проеме.
– Привет, дитя. Давненько не виделись. Я и не заметил, что ты очнулась и бодрствуешь.
– Здравствуйте. – Кэй было неловко, но она прикрыла это тем, что заговорила быстро: – Рекс, если Кат пойдет сюда от причалов, там же рыскуны – ну, они тогда последуют за ней. Она очень заметная с этими волосами.
– Она права, – сказал Фантастес. – Не возвращайтесь сюда – вы их прямо к нам приведете. Дождитесь темноты хотя бы.
Рекс кивнул и ушел в мгновение ока. Вилли передвинул свое кресло к окну и слегка отвел занавеску.
Фантастес встал и, подойдя к двери, в задумчивости принялся водить рассеянной рукой по дверной раме.
– Вы уверены, что она не сюжетчица? – тихо промолвил он, не обращаясь ни к кому по отдельности. Но взглянул на Кэй, и она поняла, что это он о ней. – Подробности, рисунок событий. – Он постоял неподвижно, обратив лицо к стене, а потом с досадой хлопнул по ней рукой. – Я не могу строить такие сюжеты, Вилли. Флип, подумай. Найди причины.
Несколько минут стояла тишина. Кэй боялась ее нарушить – до того глубоко и встревоженно они погрузились в свои воспоминания, в свой анализ. Пальцы Вилли и Флипа дергались, щипали невидимые нити сознания, которые вели к убийцам, к падению Эвмнестеса, к холодной стали в спине у Кэй. Она почти видела, как ветвятся, как разворачиваются в воздухе сети их мысли, и ей хотелось самой пройтись по ним пальцами. А что, может, и у меня, кто знает, эта способность развивается?
Тишину нарушил Вилли.
– Нет, то же самое. Все то же. До фонтана я ничего не видел и не слышал хоть чуточку подозрительного; а потом – потом я был как опечатанный дом: ни войти, ни выйти. Ты, Флип, точно ни про что не забыл? – спросил он, отворачиваясь от окна.
Флип покачал головой. Как-то неуверенно, подумала Кэй, но покачал.
Вилли повернулся к ней.
– А ты, Кэй, ничего не приметила? На берегу, на улицах? Внизу, в канализации? В доме? Может быть, на другой террасе? Никто не подсматривал?
– Нет.
– Просто ужас, как все это угнетает, – сказал Вилли. – Быть под воздействием листьев так и так приятного мало – но эта интеграция была безумно трудная, страшно болезненная. Я ничего не воспринимал, кроме боли. И ведь выбрали момент: под конец, когда мы были особенно поглощены интеграцией, когда я был в полной отключке, – поразительно. Можно подумать, они сигнал какой получили.
Что-то будто похлопывало Кэй по плечу. Что-то полузабытое шевелилось в ее памяти, какая-то подробность. Что-то важное, чувствовала она.
Но если важное, то должно вспомниться, разве не так?
И тут ей стукнуло в голову: Кат. Кэй влезла в разговор до того энергично, что в спине стрельнула боль:
– Где вы берете листья для интеграции? И когда добавляете их в фонтан?
– Ты знаешь, где мы их берем, – ответил Фантастес. – Я тебе показал: они лежат на столе. Это весь мой запас, все, что осталось. Мы добавляем их в фонтан за час-два до интеграции, чтобы вода настоялась. Я подготовил фонтан, как только мы увидели самолет.
Кэй протяженно выдохнула.
– Тогда что Кат добавляла в фонтан – я сама видела, – пока Вилли… интегрировал? Я правильно это слово произнесла? – Она переводила взгляд с лица на лицо. – Когда я только пришла на террасу, я увидела, она вынимает что-то из кармана, а потом она уронила это в воду и посмотрела прямо на меня. Улыбнулась мне. – Фантастес поднял руку и хотел что-то сказать, но Кэй не дала ему. – Это было что-то маленькое, темное, блестящее – как шарик стеклянный или… сама не знаю. Мне не очень хорошо было видно, мешал бортик фонтана, так что я не знаю, что там с ним происходило в воде, но, когда она уронила, он упал как тяжелый. Это точно был не лист.
Фантастес посмотрел на Вилли. Вилли поднял глаза.
– Белладонна, – сказал он.
– Да, именно этот яд, без сомнения, – согласился Фантастес. Он как-то обмяк теперь, но все же заговорил – обращаясь к Кэй, но таким тоном, будто разговаривал с самим собой. – Симптомы отравления белладонной примерно такие же, как результат действия листьев: расширение зрачков, подергивание в кистях рук и ступнях, заторможенность и сонливость, потеря речи – но разница в том, что белладонна может убить. Мы и не заподозрили бы воду. Да, все сходится: Вилли жаловался потом – пока ты оправлялась от своей раны – на необычно сильные побочные эффекты интеграции. Апатия, потеря голоса, боли в суставах. Но еще важнее то, что мы знаем, как искусна Каталепсис в применении этого яда: увы, она занималась этим в прошлом по поручениям Гадда. Но мы и подумать не могли, что она поступит так