римечательное.
– Своей кровью, Кэй, Рекс кое-что написал на камнях. Пальцем, вероятно. Может быть, это было последнее, что он сделал. Написал не очень отчетливо, но прочесть можно было. Я не один час там провел – все смотрел и старался понять, что это значит.
Флип держал в руке свой фонарь. Они очень медленно шли по узкому проходу с низким потолком. Туннель был совершенно не похож на просторный коридор, где Кэй была до этого, и лишен каких бы то ни было украшений. Флипу приходилось пригибаться, чтобы не ударяться головой о грубый каменный потолок. Но Кэй заметила, что он все время смотрит на пол туннеля, разглядывает его на ходу.
– Что там было написано?
– Одно слово по-гречески. Тафой. Что по-гречески – это естественно, ведь мы были в Греции. Но слово указывает сюда, на это самое место.
– На Дом Двух Ладов?
– Нет. На эти туннели. На катакомбы. На место захоронения.
– Почему вы их так называете?
Флип остановился перед одной из замурованных ниш и провел пальцами по полоскам раствора между камнями кладки. И бросил на Кэй острый взгляд.
– Так ты не знаешь, где мы находимся?
Кэй только смотрела на него. Не говоря ни слова, Флип передал ей фонарь и присел на корточки. На песке и каменной крошке нарисовал пальцем сначала квадрат, а затем крест с центром посередине квадрата, рассекающий его стороны пополам. Все это он связал в одно целое окружностью, проходящей через углы квадрата и концы креста.
– Квадрат – это Дом Двух Ладов, – промолвила Кэй.
– Да, – сказал Флип и поднял на нее глаза. – А внизу, под садом, катакомбы: два туннеля под прямым углом и большое внешнее кольцо. Катакомбы, где похоронены члены Достославного общества. Когда духи и фантомы умирают, когда их убивают, мы погребаем их тут.
Кэй чуть не уронила фонарь. Для верности схватила его второй рукой. Он дрожал. Каждый волосок на ее теле вдруг показался ей червяком, и эти червяки ползали по ней всюду.
– Вы не бессмертны?
Флип приложил ладонь к локтю Кэй, унимая дрожь.
– Конечно, нет. Мое тело может умереть и, когда умрет, будет похоронено здесь. Но, если повезет, Филип Лешши, вифинский рыцарь, не прекратит существование. В другом облике, в другое время какой-нибудь другой Филип появится в Доме Двух Ладов и найдет ту самую комнату – второй этаж, северо-западный угол, там днем солнце светит на солнечные часы, играет на затейливых сучках столешниц. Но тело мое будет мирно покоиться здесь, пока не доскажется последняя из историй.
Когда я увидел, что написал Рекс, я вначале подумал – он хочет, чтобы я доставил его тело сюда. Этого он, конечно, хотел, как всякий дух бы хотел на его месте. Как я в том числе. Но что-то заставило меня задуматься, я сидел там и сидел час за часом, размышлял. Рекс должен был понимать, что мы так и так постараемся сюда его привезти. Написать это слово на камнях в такой момент – нет, тут что-то другое. Зачем ему перед смертью вдруг понадобилось, чтобы мы прочли это слово? Что он узнал? От кого?
– От Кат, – сказала Кэй. – Она была последней из духов, кого он видел.
– Вот именно. Кат, вероятно, сообщила ему что-то. А потом вонзила в него нож.
Флип уже двинулся дальше, медленно, и Кэй пошла рядом. Она держала фонарь, как могла, высоко, а Флип все время изучал пол подземного коридора. Минуту за минутой шли они, неся сквозь мрак свой маленький светильник. Кэй каждый шаг, каждый участок стены и грубого, усыпанного мелкими камнями пола казался точно таким же, как предыдущий. Слева и справа через равные промежутки показывались заложенные камнями ниши; у каждой Флип останавливался, ощупывал пальцами скрепляющий раствор, качал головой и молча двигался дальше.
– Без толку, – сказал он наконец и остановился. – Я уже раз десять прошел этот туннель, и нигде ничего.
Он посмотрел на нее, и Кэй не стала отводить взгляда. По его глазам, по сгущенной глубине зрачков она поняла, как он напряжен, как сосредоточен; синяки под запавшими глазами говорили о бессонных ночах, об одиноком пути из Пилоса в Рим, об отчаянности поисков.
Чего?
– Флип, – проговорила Кэй медленно. – Что вы ищете?
Он выставил вперед ладонь, плоскую как лист, тыльной стороной вверх. На пальце между костяшек, оседлав его, покоилась шестиконечная звездочка джекс. Ее металлические лучи поблескивали в желтом свете фонаря.
Кэй издала звук. Он шел из ее горла. Он был у нее во рту. Звук, произведенный языком и сформированный губами. Но это не был человеческий звук. Все ее тело сотряслось, как при рвоте. Через несколько секунд она судорожно глотнула воздух и заговорила так быстро, что не успевала понимать свои собственные слова.
– Это звездочка Элл. Она дала ее Рексу. Там, в Питте. В здании – где папина работа. Тогда, вечером. В сочельник…
– Рекс, похоже, держал эту звездочку в руке, когда умирал, – сказал Флип. Его голос звучал мягко, рука была неподвижна. – Кэй, я думал, ты здесь потому, что ищешь Элл, как я. Но, кажется, я ошибался. Зачем ты спустилась в катакомбы, Кэй?
– Ойдос меня тут заперла.
Единым движением Флип подкинул звездочку в воздух за головой у Кэй, сжал ее плечо правой рукой, поймал звездочку левой, опустился перед Кэй на колени и заключил ее в объятия, надежнее и вернее которых Кэй даже вспомнить ничего не могла.
– Бедное дитя. Прости меня, – сказал он. – Мне очень-очень совестно. Я понятия не имел. Я и подумать не мог… даже в голову не приходило.
С внезапной решимостью он отстранил Кэй от себя. Его глаза под светом фонаря сами были фонарями.
– Это очень важно, – промолвил он. – Что Ойдос сказала, когда привела тебя сюда? Сказала она тебе что-нибудь?
Кэй постаралась вспомнить ту лестницу, тот спуск – как взволнована она была, как ей не терпелось узнать, кто она и для чего предназначена.
Ничего она не сказала.
– Сказала, чтобы я шла первая, потому что ее ноги уже не такие крепкие.
– Кэй, подумай. Может быть, еще что-нибудь?
Ничего не сказала – только…
– Сказала, у нее есть место, куда она, совсем изредка, приносит то, что хочет забыть. А потом сказала, что ей нужно забыть меня. И захлопнула дверь.
От самих этих слов у Кэй опять навернулись слезы.
Темнота. Ужас.
Флип не обратил на ее слезы внимания.
– Какой же я дурак. Искал ее здесь, совершенно не в том месте. Я все время думал, что это Рацио, что это Гадд, что они хотят разъять Элл. Пошли, Кэй, – бегом!
Низко согнувшись, идя таким быстрым и размашистым шагом, каким только можно было в этих тесных проходах, Флип повел ее обратно тем же путем. Кэй, как могла, спешила за ним, фонарь в его руке мигал и бешено раскачивался, их торопливые фигуры отбрасывали на грубые стены удлиненные, искаженные тени. У груды камней, за которой был беломраморный туннель, Флип задержался перевести дух, поставил фонарь на пол и прислонился к стене.
– Это Ойдос, это все она. Не осуждай ее, Кэй, – не осуждай за это. Между ними были такие крепкие узы. Она не в силах повернуться лицом к будущему, в котором нет Рекса. Она не может заставить себя заглянуть под это покрывало, как я заглядывал. Как Рекс нередко заглядывал.
У Кэй чуть не разрывались бока от бега, но голова была ясная, и она прекрасно поняла, о каком покрывале говорит Флип. Фигура в углу под белой тканью. Будущее, которого Ойдос не хочет видеть.
– Почему не может? Что там, под покрывалом?
– Так ты тоже не посмотрела? Там третья форма Первоярости. Элоиза Д’Ос-Тойна, Фея Джекс. – Флип поднял фонарь и полез через брешь. – Смотри под ноги.
Он не стал ее дожидаться. Двинулся по мраморному коридору широкими поспешными шагами, держа фонарь в вытянутой руке. Он вглядывался в каждый дюйм пола, а когда добрался до последней замурованной ниши в самом конце, у белокаменного алтаря, – тут-то он и присвистнул. Подойдя, Кэй увидела, что он ведет пальцем по резному белому камню над сводом ниши.
– Она добавила это. Ойдос. Посмотри.
Около его пальцев Кэй увидела три звездочки, кое-как выбитые на камне нетвердой рукой.
– Она оставила тебе фонарь?
Кэй кивнула.
– Она хотела, чтобы ты нашла сестру. Я не думаю, Кэй, что это Кат убила Рекса в тот день в Пилосе. Что бы это ни значило. Я думаю, Кат сказала ему, что Элоиза тут, в Доме Двух Ладов, а потом, я думаю, Рекс принес себя в жертву.
– Но зачем?
– Затем, что твоя сестра должна сыграть роль в том, что близится, и он это знал. Настало время для ее истории.
Теперь Флип ощупывал пальцами незастывший раствор между камнями кладки, ища место, где щель пошире.
– У меня слишком толстые пальцы, – сказал он. – Придется тебе.
Быстро, как только могла, Кэй принялась засовывать пальцы в узкие щели между камнями, смещать, вытаскивать, выковыривать сгустки сырого раствора. Они шлепались на пол, пока она работала пальцами, проходя кладку ряд за рядом. Понемногу камни сдвигались и опускались. Сверху открылся небольшой промежуток. Недолго думая Флип начал высвобождать верхний камень – тянул его, выворачивал, втискивая в зазор концы пальцев. Его лицо было таким же твердым и плоским, как этот камень. Кэй стояла чуть поодаль, нетерпеливая, на грани отчаяния.
Мало-помалу, шатая камень, Флип выдвинул его на пару дюймов – а затем вытащил рывком. Камень свалился между его ног.
Вытряхивая боль из пальцев и не отводя глаз от кладки, которую еще разбирать и разбирать, он сказал:
– Ойдос на него сердита. На Рекса. За то, что покинул ее. Но твоей сестре она не желала ничего плохого. Она хотела, чтобы ты нашла ее.
Один за другим он вытаскивал прямоугольные обтесанные камни и, оберегая ноги, давал камню упасть на предыдущие. Вот уже шестой, седьмой… Вот наконец пролом стал настолько велик, что Кэй смогла заглянуть в него, и с помощью Флипа она забралась на камни и перелезла на ту сторону – в небольшую нишу, где на беломраморной плите лежала ее сестра.
Ее грудь медленно, мирно ходила вверх-вниз.