– Нет, – настаивала она. Она потянула Элл за руку, чтобы на нее обратили внимание. Все происходило так быстро, что ее еще не успели заметить.
Ну! Хоть сейчас отнеситесь ко мне серьезно.
Они уставились на Элл. Кэй смотрела на них.
– Привет, – сказала Элл. – Я вернулась. Ух ты, какой сад огромный.
– Гадд знает ваши планы. Дом окружен духами левой стороны. Они стерегут выходы из катакомб.
– Из ката… – Вилли ахнул. – Кэй, где ты была?
– Верните аэростаты! – Она уже вопила. Несомненно, они услышали в ее голосе ярость и отчаяние. Рацио сошел с порога и отпустил дверную ручку. Позади него в окне показалась Ойдос, мертвенно-бледная. По ее лицу Кэй поняла, что она видит Флипа, что он подоспел и стоит сзади.
– Ты… – сказал Вилли. – Как…
– Она права, – сказал Флип. – Она правду говорит. Я прошел через катакомбы, там все входы и выходы оцеплены. Если бы кто-то не отправил в нокаут одного из патрульных, меня бы здесь не было.
– Он спас Элл, – сказала Кэй. Вилли шагнул к Флипу. Фантастес тоже. – И меня спас.
Но ей нечего было бояться. Трое духов обнялись так, что никаких сомнений не могло быть в горячих чувствах, которые они всегда питали и будут питать друг к другу. Их руки еще были сплетены, когда рассветное небо озарилось пламенем.
Это был первый из воздушных шаров. Он успел подняться на четыреста-пятьсот метров. Двое духов в корзине кричали и размахивали руками. Корзина падала с такой же быстротой, с какой огонь пожирал оболочку. Шар исчез за дальним краем здания.
Погибли.
– Верните другой аэростат, – потребовала Кэй. Ее тон был ровным, жестким, повелительным. – Заставьте их приземлиться.
Но поздно. В безмолвном воздухе над садом раздался громкий хлопок, и вспыхнул второй воздушный шар. Двести с лишним духов смотрели, как корзина несколько секунд плыла в воздухе, охваченная оранжевым сиянием, а затем рухнула за дом.
– Как он смеет! – завопил Рацио. – Как он смеет!
– Мы не летим к горе, – сказал Вилли. – Отмени вылет. Если аэростаты поднимутся, все причины в саду погибнут.
Ойдос подошла к двери и открыла ее.
– Это единственный способ выбраться, другого нет, – сказала она. – Нам что, жить пленниками в своем доме?
– По-вашему, лучше умереть, да? – крикнула в ответ Кэй. – Лучше умереть, чем повернуться лицом к будущему?
– Может быть, удастся проскользнуть мимо оцепления на выходе из катакомб, – сказал Флип. – Попробую вас провести.
Рацио, Фантастес и Вилли все как один повернулись к Флипу. Ойдос, хлопнув дверью, ушла в дом. Кэй поняла, что Онтос внимательно смотрит на них со своего возвышения посреди сада: это было видно по тому, что все причины замерли и тоже повернулись к Флипу.
– Это рискованно, да, – признал он. – Нам понадобится кое-что из дома, чтобы отвлечь их внимание. Причины можем пока оставить здесь, и вчетвером…
– Вшестером, – сказала Кэй.
– …вшестером попробуем просочиться мимо патрульных через южный выход. Там лесок – сосна и ясень. Будет где укрыться.
– Пусть мы выберемся – что нам делать потом? – проворчал Рацио.
– Я знаю, где мой папа, – сказала Кэй. – Отвезите меня в Париж. Нам всем надо туда. Отвезите. Флип нас выведет, а я найду папу.
Крепко держа Элл за руку, Кэй вошла в середину маленькой группы ошарашенных духов. Она знала: настал ее момент, тот момент, когда она либо ухватится за свой шанс, либо потеряет его навсегда.
– Это не ваша история, Рацио. Она никогда не была вашей, и это не моя история. Может быть, никто из нас не имеет права считать ее своей. Но одно я знаю точно: нам нельзя, нельзя, нельзя допустить, чтобы она была историей Гадда. Я знаю, что мой папа в Париже. Они там его оставили, я знаю это так же верно, как вы всё знаете про себя, когда находитесь в своих комнатах в этом доме.
Кэй подняла руку сестры повыше, и Флип улыбнулся. Он полез в карман, вынул шестиконечную звездочку и вложил в ладошку Элл.
Элл почти рассмеялась – улыбнулась проказливо, неотразимо, – а затем высоко подкинула звездочку, заставила ее описать в воздухе дугу и эффектно поймала в карман пальто. Рог она держала под локтем другой руки и стояла теперь молодцевато, как военный, явившийся для несения службы.
– Эта девочка – третья форма Первоярости, – сказала Кэй. – По-моему, она неплохо с этим справляется. Мой папа – Зодчий. Я думаю, он кое-что понимает про Вифинию. Помогите мне его найти. Мы созовем Тканьё. Мы все отправимся в Челночный зал. Если Гадд хочет воевать – отлично, мы с ним повоюем. И победим.
– Мы не пройдем через лес, полный рыскунов, – промолвил Вилли.
– Ни за что, – подтвердил Фантастес.
– Пройдем, – сказал Флип, уже повернувшийся в сторону сада. Такого усталого, такого надорванного голоса Кэй в жизни еще не слышала.
Пока она говорила, все в саду переменилось. Все девяносто восемь синих аэростатов оторвались от земли и взлетали в тихое утреннее небо. Все духи-причины до одного, рассевшись по корзинам, поднимались в воздух.
Нет.
– Назад! Назад! Назад! – кричал Рацио, помчавшись к Онтосу. Тот кружился на месте чистого бытия, вытянув руки в стороны на уровне плеч ладонями вверх, тесно соединив ноги и склонив голову. Он казался воздушным винтом, гнавшим причины вверх.
– Онтос посылает их на смерть, – сказал Вилли. – Зачем, зачем он это делает?
Флип смотрел на взлетающие аэростаты – на плотное кольцо синих гигантов, которое, поймав над зданием южный ветер, набирало высоту, уплывало в светлеющее небо. Прежде, чем ответить, он опустил голову и уставился в землю.
– Они отдают свои жизни ради нас. – Его голос стал бесцветным, понизился почти до шепота. – Это отвлекающий маневр.
– Это жертва, – в один голос сказали Вилли и Кэй.
– И мы должны ее почтить, – отозвался Флип. – Нельзя, чтобы она была напрасной. За мной. Быстро.
Затолкав в мешки еду и одеяла, они со всех ног побежали к центру сада. Для Кэй каждый шаг был ударом ножа в сердце. Фантастес на бегу схватил Рацио за руку и втащил его на подиум. Минута – и они все, переводя дыхание, стояли с мешками на плечах на возвышении рядом с Онтосом, дергались, нервничали – и все же медлили, глядя, как над Домом Двух Ладов, колыхаясь синей волной, разворачивается долгая агония рассвета.
– Я задержусь тут на минуту, – сказал Вилли.
– И я, – сказал Фантастес.
И я. Кэй взялась за их руки.
Флип набрал в грудь воздуху – показалось, хотел возразить. Но не стал.
– Ладно. – Он взял Элл за плечи и начал спускаться с ней по винтовой лестнице. – Но ее я забираю вниз. Недолго, хорошо? Южный туннель. Дорогу вы знаете. Смотрите в оба, и, музами заклинаю, бегом.
Несколько секунд спустя начались вспышки. Криков на этот раз не было; даже с такого расстояния чувствовалась спокойная решимость, твердая целеустремленность почти двухсот духов, в последний раз взлетающих со своей сюжетной доски. Аэростаты все еще летели тесным кольцом, и потому огонь, полыхнувший в нескольких местах, казалось, прыгал с оболочки на оболочку, пока внезапно вся воздушная флотилия не превратилась в один огромный огненный шар – в громадную оранжевую звезду, воссиявшую на утреннем небе.
– На плечах у ветра, – прошептал Вилли. Он так стиснул ладонь Кэй, что ей почудилось, мог сломать там что-нибудь.
Сердце, взмой. Музами заклинаю.
И они побежали.
– Я дал вам четкое указание разбудить меня.
Гадд свирепо таращился на высокого духа, стоявшего над ним. Чуть раньше его разбудил немилосердный стук деревянных ставень, колотящихся о раму, неистово рвущихся с петель. Выбираясь из тяжкого оцепенения, он искал ве́ками утренний свет, пытался силой их поднять, преодолевая ложную тьму. Должно было уже рассвести. Свет должен был сочиться в старую каменную комнату через тысячу трещин и щелей. Но ничего подобного не было – только дикий ветер и налетающие волны проливного дождя, который окатывал наружные стены. До него медленно доходила реальность: что еще ночь, что стоит мрачная ночь, бешеная, безжалостная ночь. Он подал голос, рявкнул – не отчаянно, а повелительно, и дверь спальни наконец распахнулась. Раболепный прислужник, подойдя к постели, поставил перед ним маленький светильник и замер в ожидании.
– Поесть не желаете? – спросил дух.
Когда Гадд поднял туловище и сел на край кровати, тяжесть в руках и голове привела его в замешательство. Он сразу почувствовал, что оцепенение конечностей, ложность тьмы, ласковая угодливость прислужника – все это что-то значит. Постельное белье было пропотевшее, мятое, несвежее.
– Я дал вам четкое указание разбудить меня.
– Мы пытались вас разбудить, – ответил дух. – Но вы были не в себе.
Гадд не отважился нахмуриться. Он знал, что и сейчас не в себе, и обрывки того, что ощущалось как жуткий кошмар, шевелились в памяти, как чудовища, поднимающиеся из океанских глубин. Он опустил взгляд на свою ладонь – она все еще двигалась вверх, хотя ему казалось, что он уже ее поднял. И дрожала. Он положил ее на лампу – ладони стало горячо. Он оставил ее там жечься.
– Я поем фруктов, – сказал он. – Еще принеси вторую лампу и чистое белье.
Дух вышел, и Гадду слышны были его торопливые шаги, удаляющиеся по длинному коридору, сливающиеся со звуками непогоды. Он снял руку с лампы и почувствовал слабый запах горелой кожи. Он ухватился за боль в ладони, как за канат, который должен вытянуть его из глубин, из наплывающих воспоминаний о своем голосе – о голосе, которым он кричал, требуя голов, требуя смертоубийства, требуя жадной толчеи стервятников, требуя хлопающих крыльев и раздирающих клювов.
Что бы они тогда ни увидели, что бы ни услышали – это не имело значения. Даже лучше: те, кто еще сомневался, будут бояться его теперь.
Поев немного фруктов и переодевшись в чистое, он завернулся в одеяло и сел за деревянный письменный стол в углу. Две лампы поставил справа и слева, и они давали ровный свет для работы. Свет и работа отгораживали его от порывов ветра, проносящегося через долину. Ему нужно было написать письма, важные, требующие его собственной руки. Терпеливо, одно за другим, он писал их и подписывал, порой рвал испорченный лист, когда рука, державшая ручку, его подводила и неаккуратность могла повредить его авторитету. Три часа прилежной работы. По-прежнему бурная ночь трясла ставни; по-прежнему свет ламп укреплял его, успокаивал.