А Толе показалось, что он совсем старый.
Толя ушел из больницы, но забыть этого человека никак не мог. Он набрал молодых орехов, попросил у матери огурцов, помидоров, хлеба и пошел в больницу.
— Ты к кому? — спросила нянечка.
Толя не знал имени больного, и вместо ответа он закинул голову, втянул щеки, прикрыл глаза и нахмурил лоб. Его круглое веселое лицо не стало от этого ни больным, ни страдальческим, но нянечка тотчас поняла, кого Толя хотел изобразить, и рассердилась:
— Если ты озорничать, лучше убирайся!
— Да нет же, я проведать, вот гостинцы.
— А, ну тогда иди!
Толя направился в глубь палаты, к окну, сел подле кровати. Больной открыл глаза и спросил:
— Чего тебе?
— Здравствуйте, — ответил Толя. — Я из Покровского. Меня звать Анатолий Цыганенко. Хотите орехов?
Он боялся, что больной его прогонит. Но тот ответил:
— Значит, будем знакомы: меня звать Панас Зоря. А ты чего пришел-то?
— Да просто так. Охота, вот и пришел.
Тут он увидел, что Панас улыбнулся. Странно, бегло, уголком губ, но улыбнулся. И снова закрыл глаза. И Толя понял, это значит: уходи.
— Я еще приду, — сказал он. — Что вам принести? Может, книжку?
— Книжку бы хорошо, да я ее держать не смогу. Не выйдет! Иди, спасибо.
Толя шел и думал — что бы с ним было, если б он, Толя, лишился, как Панас, рук и ног? Он раскинул руки, пошевелил пальцами, а потом ускорил шаг, словно хотел увериться, что и ноги у него крепкие, и хорошо служат. Придя домой, он побежал с ребятами на речку и долго плавал, мысль про Панаса все время не давала ему покоя.
На другой день Толя смастерил фанерную подставочку, на которую можно было бы ставить книгу. Володя Моруженко ему помогал. Потом они проверили, как все будет: Володя лег, а Толя поставил ему на грудь подставку. Она была легкая, нигде не давила, стояла прочно. Книга на ней умещалась удобно и не падала. Плоская деревянная палочка служила закладкой, а кроме того, с ее помощью можно было переворачивать страницы.
— Какую книгу ему понести? Может, про Павку Корчагина? — спросил Толя Володю.
— Нет! Лучше другую. А то подумает, что ты намекаешь — вот, мол, какие бывают герои. А он, может, не герой! И ему будет обидно.
Выбрали «Капитанскую дочку».
Толя до сих пор помнит, что было, когда он пришел к Панасу с книгой и подставкой.
— Да что ты за парень такой! — повторял Зоря.
Подставка с книгой стояла у него на груди. В сухие скрюченные пальцы Толя вложил палочку. Панас перевернул первую страницу, потом наугад какой-то листок в середине книги, в конце. Теперь он улыбался не только губами — всем лицом, Улыбались его глаза. И уже не говорил Панас, как прошлый раз: «Спасибо, ступай». Он сказал:
— Посиди, — и добавил: — Ну, теперь я скоротаю время! А то ждать невмоготу было. Я, знаешь, написал в Москву, профессору. Он лечит мою болезнь. Есть такие, которых он вылечил. Не больно я верю… Ну а вдруг? Если мне остаться, как сейчас, так уж лучше опять в прорубь. Да навсегда!
И он рассказал, как жил мальчишкой на Урале и как однажды зимой искупался в проруби.
— Спасал кого? — быстро спросил Толя.
Нет, никого не спасал. Он ехал на санях по реке, и лед под лошадью подломился. Он оказался в воде, и его едва вытащили. Он с тех пор стал сильно болеть. Сначала скрючило ноги, потом заболели спина, руки. Мать перевезла его к себе на родину, на Украину, в тепло. Но и украинское тепло не помогло. Вот уже пять лет он мается по больницам. Лечат, лечат, а толку пока не видно. Год назад умерла мать. С тех пор он совсем один. Еще при жизни матери было написано письмо в Москву. Где оно бродит, то письмо? Он послал вдогонку еще два. Пока молчат, не отвечают.
— Спасибо, что стал ходить ко мне. Когда еще придешь?
Толя ходил к Панасу два раза в неделю, иногда приводил с собой Володю Моруженко. Однажды Володя на потеху всей палате принес ручного зайца, другой раз — ежа. Обитатели палаты менялись: одни выписывались, на их место приходили новые, а Панас все лежал и лежал. Наступила осень. И вдруг из Артемовска приехал доктор: велено взять больного Зорю в районную больницу, туда за ним пришлют медицинскую сестру из области. Так распорядились из Москвы.
Толя проводил своего друга до Артемовска, ему позволили сесть в санитарную машину, и они во весь дух неслись по широкой пыльной дороге…
И вот неожиданно на урок украинского языка в шестой класс пришел заведующий учебной частью вместе с председателем совета дружины Васей Носаковым и сказал, что хочет прочесть письмо, которое пришло на имя школы из одной московской больницы. Это писал Зоря. Он сообщал директору, завучу, всем учителям и ребятам о том, какой хороший парень Толя Цыганенко. Как он за ним, больным, ухаживал, как заботился и скрашивал его одиночество.
Толя слушал, не зная, куда девать глаза. Все, что было так просто и хорошо, все, что он любил вспоминать, — и как Зоря был рад подставке для книг, и как смеялся, увидев Володиного толстого зайца, и как прощался с ним, Толей, в артемовской больнице и повторял: «Не забывай, пиши», — вдруг все это стало нестерпимо вспоминать. Зачем они все это читают? И кому до этого дело?
Все было, как в лучших Толиных мечтах — когда прочитали письмо, председатель совета дружины Вася Носаков сказал:
— Вот как поступают настоящие пионеры! Всем нам надо брать с Толи пример!
И, услышав это, Толя вскочил и бросился к двери.
— Куда ты? — Вася схватил его за руку.
Толя вырвался и с криком:
— А ну вас всех! — выскочил из класса…
— Ладно, — сказал Вася, — берем Толю Цыганенко! А еще, по-моему, надо Толю Погребняка.
— Так ведь если Толю, значит, и Нину. Их водой не разольешь! — ответил Толя Прокопенко.
— Девчонку? — вспыхнул Борис. — Ну, нет!
— Она смелая! — сказал Прокопенко.
Но Борис упорно стоял на своем:
— Все равно нельзя! Не такое это дело, чтоб с девчонками связываться.
— Так что ж выходит? Раз Нинку нельзя, значит, и Тольку нельзя? — испугался Володя Лагер.
НИНА И ТОЛЯ ПОГРЕБНЯКИ
Они очень дружили — Нина с Толей. И Толя не стеснялся этой дружбы с сестрой, как не стеснялся всякой женской домашней работы. Он помогал Нине во всем — и посуду мыл, и белье полоскал. А на насмешки попросту не обращал внимания.
Девочки говорили, что Нине никаких секретов поверять нельзя, она все расскажет Толе.
Нина яростно спорила:
— Я Толе только про себя рассказываю! А чужие секреты я не разбалтываю!
Да, они умели держать язык за зубами! С этим никто не спорил. Они первые из всех ребят прочитали повесть Гайдара «Тимур и его команда» и, никому ничего не сказав, стали тайно делать ребятам подарки. Толя Цыганенко думал, будто еж Гвоздик сам заполз к ним в палисадник. Но он ошибался: его подкинула Нина. В день своего рождения Вася Носаков нашел у себя в парте коробку с цветными карандашами. Он так никогда бы и не дознался, кто сделал ему этот подарок, и если б не выведенное печатными буквами его имя на коробке, он решил бы, что кто-то случайно забыл в его парте эти карандаши.
Нина и Толя были заводилами. Это они придумали искать клад под сосной в дальнем лесу. И с чего они взяли, что там зарыт клад? Придумали и тут же сами поверили! И с таким жаром об этом рассказывали, что заставили поверить всех.
Когда надо было подтянуть по украинскому языку и физике Сережу Орликова, его поручили не Нине и не Толе, а обоим сразу — брату и сестре. Сережа наплакался с ними, но они его подтянули-таки — и по математике, и по украинскому языку, и по физике.
Дело было в том, что Сережа не хотел заниматься. Ему казалось, что гораздо разумнее иметь под рукой толково составленную шпаргалку. Или сесть на контрольной рядом с Толей и списать. Нина с Толей не стали разубеждать его. Они принялись воспитывать его по-своему.
Сережа попросил во время диктовки тихонько кашлять в те минуты, когда надо ставить запятую, и чихать, если потребуется восклицательный знак.
— Что с тобой, Нина? Толя, да ты простыл!
Преподавательница украинского языка не могла надивиться: такой приступ кашля и чихания, какой одновременно напал на брата и сестру Погребняков, никому еще не доводилось слышать.
— Ну чего? Ну зачем так сделали? — чуть не плача спрашивал Сережа.
Толя и Нина чихали и кашляли без передышки, где надо и где не надо, запутали Сережу окончательно и ничуть об этом не жалели.
В другой раз Толя решил задачу на контрольной самым нелепым образом, а Сережа бездумно списал, нисколько не смущаясь тем, что в колхозном стаде после всех его подсчетов оказалось тридцать целых и три десятых коровы. Он получил «плохо», такую же отметку учитель поставил и Толе, но Толя не печалился. Он спросил:
— Ну как дальше будем? Списывать, придуриваться? Или учиться, как люди?
— Учиться, как люди, — грустно ответил Сережа.
Толя с Ниной не садились за уроки без Сережи. Они требовали, чтоб он, Сережа, объяснял им задачу, правило правописания глаголов или закон физики.
— Я ничего не понимаю, давай, Сергей, объясняй, — притворялся Толя.
Удивительное дело! Оказалось, если объясняешь другому, сам начинаешь понимать.
— Ничего, у тебя мозги постепенно отмываются, — с удовольствием замечала Нина.
И правда: они отмылись. Во время переводных испытаний учитель физики сказал Сереже:
— Сейчас посмотрим, как ты соображаешь. Ну-ка, скажи, какой чайник скорее остынет — чистый или закопченный?
И Сережа ответил с некоторым даже щегольством:
— Чем чернее тело, тем больше тепла оно отдает в окружающее пространство. А блестящие зеркальные поверхности отдают в окружающее пространство меньше тепла. Закопченный чайник остынет быстрее.
— Куролесили, куролесили, а выучили! — удивился тогда Толя Прокопенко.
Но сейчас он сказал:
— А может, правда, одного Тольку взять? Может, отдельно от Нинки он меньше куролесить будет?
— Что ж выходит? Толя Погребняк, Толя Прокопенко и Володя Моруженко. Девочек, значит, не берем? Трое Толей, два Володи да мы с Борисом — всего семь. Так? — спрашивает Вася.