— Так, — откликается Володя.
И мальчики замолкают. «С чего мы начнем?» — думает каждый.
— У кого есть бумага? — неожиданно спросил Вася. — Тетрадки там или просто листы?
— У Нинки Погребняк есть целая стопка, — сказал Володя Лагер. — Я видел. А что? Зачем тебе бумага?
— Не мне, а нам! — поднял на него серьезные глаза Вася. — Мы скажем Толе, пусть он выманит у сестры хотя бы листов двадцать.
— Чур, я! Я ему скажу, — снова подал голос Володя, у которого от любопытства даже щеки разгорелись. — Да я и сам, если хочешь знать, в два счета эту бумагу у Нинки выманю! А скажи, для чего она нужна? — И Володя весь превратился в слух.
— Для чего?.. — волнуясь, повторил Вася. — А вот для чего. Мы будем писать листовки. Подвиньтесь-ка сюда, к столу. Вот так. — Вася тщательно очинил карандаш, потом достал из-под матраца тетрадку в клеточку, вырвал из нее несколько листков, разрезал каждый на две части. — С бумагой у нас будет туговато, надо экономить, — размышлял он вслух… — Переписывать листовки пока будем у меня, а после что-нибудь придумаем. У Толи Погребняка хороший почерк и у Бориса, если постараться… Надо, чтобы листовок было как можно больше. Село-то огромное…
— А о чем писать будем? — горько усмехнулся Борис. — Сами-то мы много знаем? Живем, словно в лесу дремучем.
— Пока мы знаем, что нельзя сидеть сложа руки. Сам же говорил, что нельзя! — ответил Вася. — Конечно, это не больно много. Но человек прочтет и подумает: кто-то не дремлет, кто-то и меня будит! Ну так как? Пишем? Или станем ждать у моря погоды?
— Пиши! — решительно тряхнув своим пышным чубом, сказал Володя Лагер.
— Да покороче! — добавил Толя Прокопенко. — Чтоб могли прочитать, пока фрицы сообразят, что тут к чему.
Ребята сгрудились возле Васи, тоже склонившись над столом. Каждую фразу придумывали сообща. Спорили, надо или нет где-то ставить запятую, точку, восклицательный знак. В конце концов листовка была готова. И Вася прочитал ее вслух:
«Вставай на защиту своей родной Отчизны!
Мы знаем, что врага можно на фронте убить только с одной стороны, а в тылу его можно настигнуть со всех сторон. Так что давайте бороться хоть понемногу, чтоб как можно скорее разбить врага и освободить наших угнетенных, кого насильно забрали в плен. Над ними издеваются, их морят голодом.
Товарищи, давайте дружно возьмемся и поможем нашей доблестной Красной Армии.
Вставайте против врага!
Смерть фашистам!»
ЗАГАДКА
С некоторых пор фашистам стало в Покровском неспокойно. То на стенах домов появлялись написанные от руки воззвания к советским гражданам. То немецкий солдат поутру недосчитывается чего-нибудь в своем хозяйстве: за ночь бесследно исчезали патроны, а то и винтовка.
По селу рыскали патрули. Но им и в голову не приходило искать партизан в маленьком домике на краю села, где жили пожилая женщина и мальчик. А между тем именно здесь в тот вечер ребята решили: прежде всего листовки и оружие. Оружие надо раздобывать во что бы то ни стало! Придет время — и оно пригодится!
Новые листовки появлялись почти каждый день. Таясь и оглядываясь по сторонам, люди поднимали их, читали и передавали из хаты в хату.
Терпеливо и осторожно, скрываясь даже от самых близких, ребята переписывали листовки и поочередно ночью разбрасывали по селу.
Васе казалось, что он легче дышит: в руках было дело. Пусть маленькое, но ведь это только первые шаги. Он был уверен: лиха беда — начало! Надо оглядеться, подумать, и дела окажется непочатый край.
Одно его мучило: Лена. Девочки. В тот вечер, когда они писали свою первую листовку, вдруг раздался стук, и в дверях появились Лена, Надя и Оля.
Вася вскочил — он целый год их не видел и очень им обрадовался. Но Борис нахмурился и стал торопливо убирать все со стола, а Володя ворчливо сказал!
— Только вас и не хватало!..
Лена остановилась как вкопанная, и веселые карие глаза ее потухли.
— Здравствуйте, тетя Домна, — сказала она деревянным голосом. — Здравствуй, Вася.
Те же слова повторили за ней Оля и Надя.
— Садитесь, девочки, — приветливо сказала Домна Федоровна. — Садитесь, поглядим друг на друга — сколько не виделись!
— Нет, спасибо, — тем же деревянным голосом церемонно ответила Лена. — Поздоровались и пойдем. Нас дома ждут.
Не оглядываясь, они пошли к дверям. Вася побежал следом:
— Лен, вернись! Надя, Оля, да подождите вы!
Он схватил Лену за руку, но она вырвала ее.
— Не пойдем мы к тебе! Слышал, что Володя сказал?
Вася не стал спорить, боясь привлечь внимание патруля. Если патрульный войдет сейчас в хату, вот уж не вовремя это будет!
Девочки исчезли в темноте, а Вася вернулся к ребятам.
— Выпроводил? — спросил Володя, вздыхая с облегчением. — А то явились незваные!..
Но Васе было горько, что девочки ушли обиженные.
До войны не один Борис — многие ребята дразнили его, смеялись над ним, над тем, что он дружит с Леной Никулиной. Дразнили потому, что она была гораздо моложе: «Вот связался с маленькой!» — и потому, что она девочка: «Нашел с кем дружить — с девчонкой!»
А Вася любил Лену. Их матери были близкими подругами и, хотя жили на противоположных концах села, виделись едва ли не каждый день. И Вася с Леной тоже. Он учил ее читать, рисовать, когда ей было шесть лет, а ему десять, вырезал для нее лодочки из березовой коры, и они пускали их по лужам после дождя. Они вместе учились плавать. Вася и в школу ее повел, когда настало время. Лена приходила к ним делать уроки, и ей одной он когда-то рассказал про Анатолия Карова. Она всегда была ему хорошим товарищем, веселым и добрым. Не обижалась зря, не ссорилась и, обещав молчать про Карова, никому о нем не проговорилась.
Но брать ее в их тайный отряд, пожалуй, и вправду не стоило. Тут Вася был согласен с товарищами. Вдруг их откроют? Арестуют, станут бить? Нет, страшно подвергать ее такой опасности. Но повидаться с Леной очень хотелось.
…С того вечера, когда, разобидевшись на мальчишек, девочки ушли от Носаковых, Вася уже несколько раз бывал у Лены. Прасковья Яковлевна, ее мать, встречала Васю ласково, не знала, куда усадить, зато Лена смотрела на него так, словно только и ждала, когда он, наконец, уйдет. И не разговаривала с ним.
…В тот необычный для мальчиков день Вася решил еще раз навестить Никулиных, но вдруг, почти у самой никулинской хаты, раздумал и повернул обратно.
Торопиться ему было некуда, и шел он медленно, вспоминая о том, как любил раньше бесцельно бродить по широкой длинной улице и думать обо всем. В пути Васе всегда особенно хорошо думалось. Но то было раньше, а сегодня глаза его напряженно примечали все: вон у Гордиенок окна закрыты, а у Ковалевых из-за занавески кто-то выглядывает. Кто бы это? Может, Варя? Наверно, девочки рассказали ей о том, как неприветливо встретили их тогда ребята.
Вася шел, и сердце у него сжималось от горя. Вот здесь был большой фруктовый сад. Грушевые деревья выросли почти с телеграфный столб. Как они цвели весной! Сколько было на них плодов! Терпких и сладких. А теперь вместо сада торчат высокие пни. По ночам, расклеивая листовки, Вася не раз принимал их за патрульных…
Ни единого человека не встретил пока Вася. Обезлюдело Покровское. Если только можно было не выходить, каждый сидел в своих четырех стенах, стараясь даже не выглядывать на улицу. А фашисты в этот час спят. Пообедали и улеглись. У них все по часам. В Артемовской тюрьме они даже допрашивали и пытали арестованных в одно и то же время…
Вася замедлил шаг. Вот у этой хаты прежде всегда толокся народ, особенно по вечерам. И не потому, что здесь жил гармонист или какая-нибудь красивая девушка. Нет, здесь жил Петрович, старик с темным лицом и круглой седой бородой. Каждый вечер он сидел на скамеечке под тополями у своего дома, неторопливо попыхивая трубкой и лукаво поглядывая на прохожих. Стоило ему показаться на скамеечке, как мало-помалу сюда собирались люди — не только старики, но и парни и девушки. Таков уж был Петрович.
Сам он говорил редко и был немногословен, время от времени просто вставлял словцо-другое, а потом снова принимался за трубку, поглядывая кругом так же внимательно и лукаво. Сам председатель приходил к нему посоветоваться о колхозных делах.
Семья у Петровича была большая — двое сыновей, дочь с мужем и маленький внук Костик, в котором старик души не чаял и, несмотря на то, что мальчик был мал, брал его с собою в лес на охоту, причем большую часть дороги тащил на закорках. В селе привыкли к тому, что старик вечно ходил с Костиком за спиной. А когда они возвращались из леса, мальчик уже обычно спал, голова его лежала у деда на плече, толстые босые ножки висели носками внутрь. Славный парень Костик.
Теперь у Петровича больше нет семьи. Сыновья и зять ушли на фронт в первые же дни войны, и ни о ком из них не было вестей. Дочь угнали в Германию — в тот же самый день, что и Таню Метелеву. Остался у Петровича один только Костик.
Вася шел дальше по пустынной улице. Вот и в этой просторной и чистой хате жила большая дружная семья. Теперь парни ушли на фронт, мать умерла.
А вот сельсовет. Тут тоже всегда было шумно, особенно по вечерам. Сюда сходились после работы, делились новостями, читали газеты, слушали радио. Сейчас здесь немецкая комендатура, и этот дом люди стараются обойти стороной.
Возле хаты Кириенок, видно еще никем не замеченная, на лавочке лежала прижатая камушком вчерашняя листовка. Ее писал Толя Погребняк. Писал, приговаривая ворчливо:
«О чем мы пишем? Верьте… Ждите… Враг будет разбит… Победа будет за нами… А людям надо знать, где, в каком краю наши сражаются? И много ли освободили наших городов?»
Он прав, Толя. Но как про все это узнаешь? Если бы отыскать партизан. Может, попытать счастье в Артемовске, попробовать найти хромого переводчика? Может, он свяжет с партизанами? А что, если самим отправиться в разведку — все идти, идти по полям, по лесам. Не может быть, чтоб они в конце концов не набрели на партизан!