Вот о чем рассказал Володя Носаковым.
— Тебе домой идти нельзя, — сказала Домна Федоровна.
— А мать?
Они замолчали.
— Нужно мать из хаты увести и спрятать, — опять начала Домна Федоровна. — Ох, нет, нельзя! Офицер тотчас же догадается, что это в вашей хате пропал пистолет.
— А вы думаете, мама, он и так не догадался? — спросил Вася.
— Все дело в том, когда они его хватились. Смотри, сколько дней прошло. Да за это время офицер мог уже в нескольких деревнях ночевать!
— И ни разу не вынуть пистолета?
— А что же, коли он штабной, — вмешался Володя. — Зачем ему пистолет?
— Могло быть, конечно, и так.
Все опять замолчали.
— Нет, — сказал Володя, — нужно возвращаться домой!
— Да, видно, нужно, — отозвалась Домна Федоровна.
— Я пойду с тобою, — сказал Вася.
— Э, нет, — сказал Володя. — Тебе рисковать нельзя. Я пойду один.
— Я провожу тебя, — сказал Вася.
Они вышли на улицу. Было уже ясное утро, по улице ходили гитлеровцы, показавшиеся им сегодня особенно страшными. Мальчики свернули в проулок и пошли огородами.
— Слушай, — сказал Вася, — что бы немец ни говорил, чего бы ни требовал, на все отвечай: ничего не знаю. Не знаю — и все. Если мама права и он толком не знает, в какой хате пропал пистолет, это самое правильное, что ты можешь сделать. Ничего не знаю — и все.
— Хорошо, — ответил Володя.
— А если…
«А если он будет стрелять или жечь хату…» — хотел сказать Вася, но промолчал.
— Он, наверно, пойдет в комендатуру?
— Посмотрим! Я сейчас соберу ребят, мы будем рядом, за огородом твоим. В случае чего…
Вася опять не договорил. Что смогут сделать они, ребята, «в случае чего», Вася и сам не знал. И все-таки очень важно знать, что друзья неподалеку!
Теперь они шли проулком. Между тем на улице послышался какой-то шум. Им показалось, что кричит женщина.
— Пошли быстрее! Посмотрим, что там, — шепнул Вася.
И мальчики побежали на улицу. Нет, это не кричала, это смеялась женщина! Как давно они не слышали, чтобы на улице их села громко смеялись! А эта… Уж лучше бы она кричала.
По улице шли трое солдат. Двое вели под руки девушку. Третий бегал вокруг, пытаясь пристроиться то справа, то слева и заглядывая девушке в глаза. Она же, закидывая голову, громко смеялась.
Это была Ксана Маринченко. Мальчики не сразу узнали ее. И не только потому, что Ксана обрезала косы и завила волосы. И не только потому, что она была пьяна и шаталась на своих высоких каблуках.
Между тем Ксана их заметила.
— А, ребятки! — выкрикнула она. — Смотрите, что весело живу? Смотрите, смотрите!
Солдаты, смеясь, ее поддерживали. Впрочем, все они были тоже изрядно пьяны.
— Пошли, — сказал Вася.
Мальчики поспешно свернули обратно в проулок. Любой из Ксаниных кавалеров мог ради развлечения в них выстрелить.
Остановились они только около лагеровской хаты.
— Видал? — спросил Вася.
— Мразь!
Они долго, очень долго стояли на огороде и молчали.
— Ну что же, — сказал Володя, — я пошел.
— Иди!
Вася стоял за деревом и смотрел, как товарищ его идет к своему дому.
…Потом Вася собрал мальчиков на лагеровском огороде. В доме Лагеров было тихо.
— Боюсь, что немец пошел в комендатуру, — сказал Борис.
— Он вроде не выходил.
— Нам крыльца отсюда не видно.
— Зато видно было бы, как он идет по улице.
Время тянулось бесконечно долго. Казалось, уже многие часы сидят они здесь, на земле, и смотрят на безмолвный Володин дом.
— Что мы, словно мыши, бегаем да прячемся? — вдруг сказал Борис. — Нужно действовать!
Это был разговор, который уже не первый день вели они с Васей.
— Нужно напасть на комендатуру! — продолжал Борис. — Оружие у нас есть.
— Стойте! — шепнул Толя Цыган. — Стойте!
Они примолкли и оглянулись. Вдоль огорода шел сын Тимашука.
— Опять он! — прошептал Толя Погребняк. — Что ему здесь нужно?
— Ох, я бы ему вдарил! — так же тихо ответил Цыган.
Сын Тимашука брел своей неуклюжей походкой и смотрел на них во все глаза, не мигая. Мальчики молчали, пока он не скрылся из виду.
— Ох, убил бы я его! — повторил Цыган.
— Да, опасен нам этот выродок, — задумчиво сказал Вася. — Для нас он хуже, чем его отец.
Им послышался крик. Да, женский крик и причитания неслись из дома Лагеров.
— С Володькой беда! — дрогнувшим голосом сказал Цыган.
— Постойте здесь, — сказал Вася, поднимаясь, — я схожу посмотрю, что там такое. Если что…
— Смотрите, бежит!
От хаты изо всех сил бежал Володя Лагер. С великим трудом остались они на своих местах — так хотелось всем вместе ринуться ему навстречу. Он упал на траву рядом с ними.
— Что? Что? Говори!
— Ничего не понимаю, — сказал Володя, еле переводя дух.
— Ну, давай, давай рассказывай!
— Сперва рыжий был зол как собака. Только я пришел, кинулся ко мне и кричит: «Ти, ти — пиф-паф!» Я испугался, думал, он застрелить меня хочет. Да и смешно мне стало, как он такой здоровый, а кричит «пиф-паф». Но только вообще-то мне было не до смеха. Он кричал, наверно, целых полчаса, а потом…
Володя сел и удивленно оглядел всех присутствующих.
— …А потом вынул плитку шоколада и дал мне. И говорит так сладко, тоненько: «пиф-паф, пиф-паф». Ну, тут уж я совсем ничего не мог понять.
— Это он просил тебя вернуть пистолет?
— Да, получается, что так.
— А потом?
— А потом он опять озверел, глаза вылупил, орет что-то. Но мне уж тогда не так страшно было. И вдруг как кинется на меня, как схватит за волосы — да как больно-то! — и давай бить головой о стенку. У меня в голове зазвенело и все кругом пошло, ничего не вижу. И тут, как назло, вошла мать. Она как заплачет и давай меня отнимать. Тут рыжий схватил меня да и вышвырнул за дверь. А я к вам. Вот и все.
— Давайте думать, — сказал Вася. — Ну, во-первых, как мама и говорила, немец не знает, где именно у них украли пистолет. Он только подозревает, что здесь.
— Подозревает? — переспросил Борис. — Фашисты ни за что деревни жгут, а уж когда подозревают…
— Конечно, этот рыжий должен был бы прежде всего сообщить в комендатуру. Привести туда Лагеров, ну и все прочее… — сказал Володя Моруженко.
— Но зол он как собака, — повторил Володя Лагер.
И вдруг они услышали, как в доме хлопнула дверь, и через минуту на улице показался рыжий. Коренастый и грузный, он шел, широко расставляя ноги в сапогах.
Он шел к комендатуре.
Ребята бежали огородами, пригибаясь к земле и стараясь не упустить врага из виду. Вот он поравнялся с домом, где помещалась комендатура, но в дом не вошел, а двинулся дальше по улице. Потом остановился. Ребята тоже остановились и стали ждать.
— Он просто не знает, где комендатура, — сказал Цыган, — сейчас спросит у кого-нибудь и вернется.
Но немец стоял и ничего ни у кого не спрашивал. На улице показался тяжелый немецкий грузовик. Рыжий поднял руку, грузовик остановился. Он сел в кабину и уехал. Уехал из села!
— Уехал! Уехал! — кричал Цыган. — Укатил рыжий! Ура!
— Погоди радоваться, — сказал Вася. — Мы еще не знаем, почему он уехал.
Ну и денек! Трудно сказать, что было в нем самое страшное: рыжий денщик, вернувшийся за пистолетом, или пьяная Ксана, разгуливавшая по улицам под руку с гитлеровскими солдатами. Ребятам казалось, что и то и другое они видели во сне.
Однако если рыжий до поры до времени ничем о себе не напоминал, то Ксану они видели почти каждый день, так как она не упускала случая появиться на улице то в новой кофте, то в новом цветастом платке.
Люди проходили мимо Ксаниного дома, ускоряя шаг, боясь, как бы она не вступила с ними в разговор.
Между тем Ксана, казалось, ждала лишь случая, чтобы перемолвиться словом и похвастать обновками. Не раз она заискивающе окликала кого-нибудь из своих бывших подруг, а как-то явилась к Погребнякам с банкой немецких консервов.
— Здравствуйте! — сказала она.
Нина и Толя молчали. Ксана села за стол. Хозяева все молчали.
— Толь, открой консервы!
Ей никто не ответил. Она встала и ушла.
Однажды Надя увидела, как Ксана подозвала к себе маленького Костика. Мальчик подходил нерешительно, то и дело останавливаясь.
— Иди сюда, иди, Костик, — говорила она ласково. — Не бойся!
От этого «не бойся» Костик, кажется, боялся еще больше, но все-таки шел, потому что Ксана протягивала ему начатую плитку шоколада. Костик не знал, что такое шоколад, но яркая глянцевая обертка и особенно серебряная бумага привлекли его. Он решился и подошел совсем близко.
Надя стояла и смотрела, как он, глядя исподлобья, протягивает руку ладошкой вверх.
— Смотри, какая вкусная конфетка, — громко сказала Ксана и покосилась на Надю. — Кушай себе на здоровье.
Надя молча подошла к Костику, взяла его за руку и повела прочь. Костик не заплакал — удивительный мальчишка, он никогда не плакал! — он покорно пошел, но все время оглядывался. Серьезно и внимательно смотрел он на шоколад, торчавший из яркой глянцевой обертки и серебряной бумаги.
Надя шла и разговаривала с Костиком.
— Она плохая, — говорила Надя, — и конфеты у нее плохие.
Костик вздыхал: очевидно, у него было свое мнение о конфетах. «Что теперь говорить, — было написано на его лице, — когда конфет все равно не дали».
Надя услышала за собою шаги и обернулась. Следом за нею — уже в который раз! — шел сын Тимашука. «Наверно, все видел, — подумала Надя, — надо бы от него уйти».
Она свернула в проулок, и Тимашук тотчас же свернул за ней.
«Видит же, что я его заметила! Что ему надо?» — подумала Надя.
Тимашук все шел за нею.
— Беги домой! — сказала Надя Костику и остановилась, пропуская вперед Тимашука.
Но он остановился рядом с нею. Тогда Надя взяла да побежала. Она бегала легко и быстро, а тут прямо летела. Пусть попробует догонит. К ее удивлению, он бежал за нею, спотыкаясь, задыхаясь и нелепо размахивая руками… Ей показалось даже, что он кричит ей: «Подожди меня!» Что в конце концов он может ей сделать? Надя остановилась. Тимашук подбежал к ней, тяжело дыша. На толстом лице его было отчаяние.