ся, чтобы на продажу их расфасовывалось больше, чем в рот. Это нелегко.
Когда она ставила заново наполненную кастрюлю на плиту, снова зазвонил телефон. Это был Мэтт.
– Привет, – сказала Кейт, – я сейчас по уши занята, готовлю трюфели для Рождественской ярмарки.
– О, прекрасно. Здорово.
– Все в порядке? – спросила она.
На другом конце повисла тишина. Она слышала его дыхание и чувствовала, что Мэтт колеблется. Нерешительность была ему несвойственна. По крайней мере не с ней. Обычно с ней его смелость доходила до грубости.
– Давай, выкладывай.
– Что-нибудь произошло на вашем свидании с друзьями? – произнес Мэтт.
Кейт сглотнула.
– Что именно? – спросила она веселым тоном.
– Не знаю. Просто… не знаю.
– Тебе нужно быть более конкретным.
Сара попросила ее ничего не говорить Мэтту об Оливере, и она не собиралась подрывать ее доверие. Но, с другой стороны, если та сдалась первой и все выложила Мэтту, ей нужно было знать об этом прежде, чем она начнет от всего открещиваться.
– Да просто, Сара немного… отдалилась. Я подумал, может быть, ты что-нибудь ей сказала?
Кейт перемешала сливки и снова поставила их на огонь.
– О чем?
Ей не нравился этот разговор. Внезапно у нее засосало под ложечкой.
– Я подумал, вдруг ты сказала что-то, что могло оттолкнуть ее от меня, – произнес он.
– Мэтт! – ошеломленно воскликнула Кейт. – По-твоему, я на такое способна?
– Нет-нет, – перебил ее Мэтт, – я другое имел в виду. Хотел сказать… ну, не знаю, может, вы ехали и болтали о своем, о девичьем, и ты рассказала ей, как я был с тобой раньше, понимаешь, в университете, и как потом мы не разговаривали… десять лет.
Кейт молчала. Сливки закипели. Она сняла их с плиты, тяжело сглотнула и откашлялась. Руки у нее слегка дрожали, когда она машинально переливала сливки во вторую миску с шоколадной крошкой.
– Кейт?
– Нет, Мэтт, – сухо ответила она, – я ничего не говорила. Спасибо за такое невысокое мнение обо мне или за такое высокое о себе, если ты считаешь, что я еще страдаю из-за того, что произошло тринадцать лет назад!
– Кейт.
– Ладно, все нормально. – Она выдохнула. Ее собственная реакция на его слова удивила ее. – Я просто была откровенна. Сара хотела моего совета. Ей кажется, ты что-то от нее скрываешь.
– Скрываю? – недоверчиво переспросил Мэтт. – Что именно?
– Не знаю. И она не знала, просто у нее было такое чувство.
Мгновение Мэтт молчал.
– Не знаю даже, что на это ответить, – сказал он наконец. – Я вроде не веду себя так, будто что-то скрываю.
– Она полагает, у тебя есть подсознание!
– О боже! – притворно ужаснулся Мэтт.
– Не беспокойся. Я заверила ее, что ты слишком поверхностный, чтобы его иметь.
Мэтт засмеялся.
– Ладно, извини, Кейт, – сказал он. – Чувствую себя идиотом. Собственно, получается, мы оба поплакались тебе, что другой скрывает какие-то вещи или отдалился.
– По сути, да.
– Все верно. Похоже, нам с Сарой надо поработать над коммуникативными навыками. Извини за то, что я наговорил, не знаю, чем я думал.
– Ага, я всегда говорила, что тебе думать вредно. Твой крошечный мозг с этим не справляется.
Мэтт снова усмехнулся.
– Увидимся утром? – спросил он.
– Конечно.
– Все, спокойной вам ночи, приятного сна.
– Видеть во сне вам осла и козла, – закончила Кейт.
Звонок прервался. Ее не оставляло странное беспокойство. Это было именно то ощущение, которое пришло во время вчерашнего разговора с Сарой. Словно ожог крапивы.
Кейт закончила готовить шоколадный крем с виски и малиной и поставила все три миски на холодную мраморную плиту в кладовой. Она перелистала свои эскизы, но не могла сосредоточиться на работе. Вместо этого пошла в гостиную, развела огонь в камине и села на диван в компании плитки шоколада.
Кейт и Лаура учились в Ливерпульском университете; Кейт изучала изобразительное искусство и текстиль, Лаура – бизнес и туризм. Мэтт отправился в Манчестер изучать бухгалтерский учет и финансы. Кейт подумала, что отдаление друг от друга было неизбежно. Чего Кейт не ожидала, так это нежелания Мэтта поддерживать с ней контакт. В тех редких случаях, когда Кейт удавалось выкроить выходные для встречи, Мэтт оказывался другим, непривычно отстраненным и высокомерным. Они ссорились. Не столько Мэтт и Лаура – они никогда не были особо близки, но именно ей, Кейт, казалось, что он, сам того не желая, говорит ей такие вещи, которые все больше отдаляют их друг от друга.
Однажды на выходных Мэтт приехал в Ливерпуль, как обычно, в дурном настроении, обнаружив, что Лаура в гостях у Бена, а Кейт залечивает разбитое сердце после разрыва со студентом с направления классической литературы по имени Джон. Кейт и Мэтт пошли выпить. Они сильно напились в тот раз. И одно повлекло за собой другое. На следующее утро они проснулись в постели Кейт, смущенные и неловкие, а плакат с изображением Фриды Кало смотрел на них сверху вниз с косой стены в ее мансардной комнатушке. С лестницы пахло подгоревшими тостами. Кто-то что-то кричал в спальне внизу. Мэтт не мог покинуть спальню Кейт и Ливерпуль достаточно быстро.
С тех пор их дружба стала портиться. Не то чтобы Кейт чего-то ожидала от Мэтта, но ее обижало его пренебрежительное отношение. Ей не нужны были признания в любви, хватило бы признания свершившегося факта и движения вперед.
После трех недель состояния, похожего на болезнь, Кейт отправилась в Манчестер, чтобы справиться с ним.
– Я не говорю, будто это что-то значит для меня, – говорила она ему, – но это было. Это случилось. И, думаю, нам надо это обсудить.
– Разве мы не можем просто забыть, что это произошло?
– Ладно. Тогда почему бы нам не поговорить о том, что с тобой происходит? До этого ты всегда был далеко, и я редко тебя вижу, но когда мы встречаемся, ты всегда угрюмый.
– Я угрюмый? Интересно, почему же?
– Да, я понимаю. Знаю, то, что с тобой произошло, ужасно, но…
– Но что? Откуда тебе знать, каково это? Твоя семья мертва? – резко огрызнулся он.
– Мэтт, я… – начала Кейт, но он перебил ее.
– Твоя семья мертва?
– Нет. Но…
– Нет. Они живы. Вот когда умрут, тогда можешь читать мне лекцию о перепадах настроения.
– Мэтт, твое горе – не повод вести себя как скотина. Рано или поздно приходится брать ответственность за свои действия.
– Ага, вот оно! – воскликнул Мэтт. – Вот в чем суть: нужно брать на себя ответственность. Значит, у нас был секс. Ну и что? Хочешь теперь стать моей девушкой? Выйти за меня замуж? Что, Кейт? Что ты от меня хочешь?
– Я хочу, чтобы ты перестал быть таким эгоистичным придурком! – крикнула она.
– Я такой, какой есть, – ответил Мэтт.
– Замечательно. Теперь давай просто заметем весь этот сор под ковер и сделаем вид, будто все в порядке. Ради бога, Мэтт, я просто хочу вернуть себе друга.
– Но ты мне не нужна! – крикнул Мэтт.
– Что? – Его слова ударили ее, словно обухом. – Что ты хочешь этим сказать?
– Я не хочу быть твоим другом. Пора повзрослеть, Кейт. Ты действительно надеялась, что мы навсегда останемся лучшими друзьями? Я, ты, Бен, Лаура? Будем вместе жить в большом доме в Блексфорде, как гребаная семейка Брейди?
– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Мы слишком старые, чтобы дружить? Это глупо!
– Глупо или нет, но так оно и есть. Я двигаюсь дальше. И тебе советую, – холодно произнес он.
И Мэтт сдержал свое слово. Игнорировал ее телефонные звонки и электронные письма до тех пор, пока у нее не осталось другого выбора, кроме как признать, что они действительно больше не друзья.
Это подорвало ее уверенность в собственных силах. Он всегда был рядом. А теперь внезапно его не стало; словно надоедливый кузен, с которым сначала постоянно ругаешься, а потом скучаешь, жалея, что его нет рядом, чтобы поспорить. И ведь был не только Мэтт. Была еще и Лаура. Кейт опиралась на них обоих. Что, если однажды и Лаура исчезнет из ее жизни? «Что тогда?» – думала она. Кейт поняла, что нужно стать самодостаточной. И единственный способ добиться этого – оказаться в ситуации, когда рассчитывать можно только на себя. После Кейт смотрела на тот момент как на поворотный. Это был конец ее детства.
– Необязательно уезжать из страны, чтобы найти себя, – говорила ей Лаура.
– Это именно то, что мне нужно сейчас сделать.
Кейт провела много времени, обсуждая свое решение с Лаурой в старом викторианском особняке, который они делили с еще тремя девушками. Они сидели в ее спальне с обоями под дерево и изношенным ковром и непрерывно курили из окна.
– Ты будешь мне писать? – спросила Лаура.
– Постоянно. И мы будем хранить письма друг друга и перечитывать их, когда состаримся.
Кейт накопила достаточно денег, чтобы путешествовать три месяца, по ее собственным тщательным расчетам, но за два спустила все на дешевое пиво, сигареты и ночные клубы. В итоге она устроилась на работу. Во Франции и Бельгии она не пила пиво пинтами, а только разливала его по кружкам, а еще обслуживала столики в германских, австрийских и швейцарских ресторанах. Она останавливалась в молодежных общежитиях и иногда в археологических лагерях, если работа была связана с раскопками. Кейт впитывала окружающий мир; чувствовала биение ритма больших и малых городов сквозь их каменные стены и запыленные площади. Куда бы она ни шла, она брала с собой альбом для рисования, а когда наброски делать было некогда, фотографировала. Ее разум превратился в библиотеку, где были собраны истории путников и новых друзей, живых и ныне мертвых. Она придумывала собственные истории и проживала их на собственном опыте. Кейт знакомилась с мужчинами как с деликатесами в иностранных меню. Желая испытать вкус каждого региона, в который попадала. А еще она встречала женщин. Сильных, уверенных в себе, откровенных, научивших ее сознавать не только собственную внутреннюю силу, но и ценить те причудливые формы, которые эта сила принимала в других людях.