— Я тогда уезжал на север, в Кейлин, в свою первую Школу Мастерства. — Говоря, Меде прислонился к деревянным прутьям решетки, огораживающей модель тяжелой паровой машины. Его светлые глаза глядели в окно, за которым шел неизменный проливной дождь поздней осени. — Слышал, как ты выговаривал молодому Ванно только что... Какая разница, что из XIV и IХХ не получается XXXVI?
— Когда мне было двадцать шесть, четыре года назад... я сосчитал восемьдесят одну звезду...
— Еще немного, и ты сможешь вычислять, Гэнил.
Гэнил нахмурился, машинально потирая белесый шрам
на виске.
— Черт возьми, Меде! Даже язычники знают такие простейшие прибавления!
Меде чуть улыбнулся. Затем взял Жезл Сравнения и нарисовал на пыльном полу что-то круглое.
— Что это? — спросил он.
— Солнце.
— Правильно. Но также цифра. Число. Обозначающее Ничто.
— Цифра, обозначающая Ничто?
— Да. Ты можешь использовать ее в таблицах вычитания, например. Если из II вычесть I, то останется I, правильно? Но что получится, если из II вычесть II? — Возникла пауза. Меде постучал по кругу палкой: — Вот это.
— Да, конечно. — Гэнил изумленно уставился на нарисованный круг, священное изображение Солнца, Затерянный Свет, лицо Бога. — Это сокровенное знание священников?
— Нет. — Меде нарисовал поверх круга Х-образный крест. — Вот оно — знание наших священников.
— Но тогда кто же открыл цифру, обозначающую Ничто?
— Никто. Некто. Это не тайна.
Гэнил нахмурился, удивляясь такому заявлению. Они говорили вполголоса, стоя близко друг к другу, словно обсуждали, какие измерения можно производить с помощью Жезла Сравнения Меде.
— Гэнил, а почему ты считал звезды?
— Я... Мне хотелось знать. Мне всегда нравилось считать, нравились цифры, таблицы. Поэтому я стал Механиком.
— Понятно. Тебе ведь сейчас тридцать, да? Вот уже четыре месяца как ты стал Мастером. Гэнил, а ты никогда не думал о том, что быть Мастером означает постичь все, чему может научить твое ремесло? С настоящего момента до самой смерти ты никогда не узнаешь ничего больше. Потому что больше узнавать нечего.
— Но начальники мастерских...
— Они знают некоторые секретные знаки и пароли, — сказал Меде своим тихим бесстрастным голосом, — и, конечно, наделены определенной властью. Но знают они не больше тебя... Ты, наверное, думал, что им разрешено заниматься вычислениями? Нет.
Гэнил молчал.
— И все-таки есть еще в мире вещи, которые можно изучить, Гэнил.
— Где?
— Повсюду. Вокруг нас.
Возникла долгая пауза.
— Я не могу слушать тебя, Меде. Не говори больше ничего. Я не выдам тебя.
Гэнил развернулся и пошел прочь, лицо его исказилось от злости. И всю эту злость он, смущаясь и негодуя, обратил против Меде, человека, чьи мысли оказались так же уродливы, как и тело, наместника зла, потерянного друга.
Это был приятный вечер: веселый Ли, его заботливая, толстая жена и Лани, застенчивая и сияющая. Гэнил держал себя слишком серьезно для своих лет, что заставляло девушку поддразнивать его. Но даже в этом постоянном поддразнивании проскальзывало смущение и желание понравиться. В некоторые моменты казалось, что независимость и гордость девушки обернутся нежностью. Один раз, передавая блюдо, Лани коснулась Гэнила. Он до сих пор помнил это легкое прикосновение у запястья правой руки. Лежа в кровати в своей комнате, находящейся над мастерской, и глядя в непроглядную темень городской ночи, Гэнил застонал от удовольствия. О, Лани, ах, это нежное касание, а губы... о Господи, о Господи! Ухаживание — это такое долгое дело, по крайней мере восемь месяцев, шаг за шагом, как и следует себя вести с дочерью Мастера. Надо постараться выбросить из головы эту невыносимую сладость. «Не думай ни о чем, — твердо сказал он себе. — Спи.
Думай ни о чем». И он стал думать ни о чем. Сколько получится, если 0 взять I раз? Столько же, если II взять О раз. А что, если поставить I перед 0, что за цифра получится — 10?
Блондин Меде сел в кровати, каштановые волосы свисали на пьяные голубые глаза. Он попытался разглядеть фигуру, с грохотом мечущуюся по комнате. В окно проник первый грязно-желтый луч рассвета.
— Сегодня же День Алтаря, — проворчал Меде, — уходи, я хочу спать.
Неясная фигура приняла очертания Гэнила, грохот же превратился в шепот.
— Меде! — Гэнил сунул Меде под нос грифельную доску. — Посмотри, посмотри, что можно сделать с цифрой, обозначающей Ничто...
— А-а, ты про это, — буркнул Меде, оттолкнул Гэнила и грифельную доску, подошел к тазу, стоящему на комоде, окунул голову в ледяную воду и постоял так несколько мгновений. Затем, весь промокший, вернулся и сел на кровать. — Ну давай поглядим.
— Смотри, за основу можно взять любое число — я использовал XII, потому что это удобно. XII запишем как 1-0, а XIII как 1-1, и когда мы добираемся до XXIV...
— Тс-с. — Меде изучал грифельную доску. — А ты запомнишь все это? — наконец спросил он. Гэнил утвердительно кивнул, после чего Меде стер с грифельной доски четко выстроившиеся цифры. — А я и не додумался, что за основу можно взять любое число... Ну-ка, возьмем за основу X — и получим способ, который все упрощает. Теперь X станет 10, XI превратится в 11, а для XII напишем вот что. — И он нарисовал на дощечке цифру 12.
Гэнил внимательно смотрел на дощечку.
— Это ведь одно из черных чисел? — наконец произнес он дрогнувшим голосом.
— Да. Знаешь, что ты сделал, Гэнил? Подошел к черным числам через заднюю дверь.
Гэнил молчал.
— А сколько будет СХХ раз по МСС? — спросил Гэнил. — Таблицы не заходят так далеко.
— Смотри. — Меде принялся писать на дощечке:
1200
120
----
и Гэнил увидел, как далее появляется
0000
2400
1200
------
144000
Возникла еще одна длительная пауза.
— Три Ничто... XII раз по XII... Дай мне дощечку, — бормотал Гэнил. Наступила тишина, нарушаемая лишь стуком дождя и скрипом мела по дощечке. — Какое черное число соответствует VIII? — наконец спросил он.
Когда над городом в этот холодный День Алтаря сгустились сумерки, двое друзей все еще продолжали писать что-то на грифельной дощечке и говорить, перебивая друг друга. Меде рассказал Гэнилу все, что знал о числах и цифрах, но Гэнилу этого показалось мало.
— Тебе надо встретиться с Ином, — сказал голубоглазый человек. — Он научит тебя всему необходимому. Ин работает с углами, треугольниками, измерениями. При помощи своих треугольников он может измерить расстояние между любыми двумя точками — даже теми, которых нельзя достигнуть. Он великий Ученик. Числа — сердце его знаний, их язык.
— И мой язык.
— Да. Но не мой. Я не люблю числа сами по себе. Только чтобы объяснить что-то необъяснимое... Например, если бросить мяч, что заставляет его двигаться?
— Ты же бросаешь его, — ухмыльнулся Гэнил. Он был белым как простыня — бледнее, чем Меде. Голова его кружилась: он шестнадцать часов занимался математикой, ничего не ел и не спал. Он потерял какой-либо страх, всю былую покорность. И улыбался словно король, вернувшийся из изгнания.
— Ну ладно, — сказал Меде. — Но почему мяч продолжает двигаться?
— Потому что... потому что его поддерживает воздух.
— Но в таком случае почему он вообще падает? Почему он движется по дуге? Что это за дуга? Вот видишь, для чего мне нужны твои цифры? — Теперь уже Меде стал похож на короля, но злого короля, царствующего в империи слишком большой и плохо поддающейся управлению. — А они говорят о Тайнах, — он фыркнул, — в своих маленьких, закрытых ставнями мастерских!.. Ладно, пошли. Давай поужинаем и навестим Ина.
Построенный прямо против городской стены высокий старый дом узкими окнами всматривался в двух молодых Мастеров, стоящих на улице. Над крутыми, сияющими от дождевых капель шиферными крышами нависли блеклые сумерки поздней осени.
— Ин, как и мы, был Мастером Механизмов, — рассказывал Меде Гэнилу, пока они ждали около обитой железом двери. — Сейчас он в отставке — ты поймешь почему. Сюда приезжают люди из всех Лож: аптекари, ткачи, каменщики. Даже некоторые ремесленники. Как-то раз приезжал мясник. Он вскрывает мертвых котов. — В голосе Меде звучало забавное пренебрежение, с каким обычно физики говорят о биологах.
В этот момент дверь распахнулась, вышел слуга и повел пришедших наверх, в комнату, где в огромном камине докрасна накалились поленья. С дубового кресла с высокой спинкой поднялся человек, чтобы поприветствовать гостей.
Гэнил сразу вспомнил Верховного Мастера Ложи — фигуру, которая прокричала ему, лежащему в могиле: «Восстань». Ин тоже был старым и высоким и носил белую мантию Верховного Мастера. Он сутулился, а его морщинистое лицо выглядело утомленным, словно у старой гончей. Приветствуя гостей, он протянул левую руку. На правой же вместо кисти виднелась незажившая, гладкая культя.
— Это Гэнил, — сказал Меде. — Сегодня ночью он изобрел двенадцатеричную систему. Мастер Ин, позволь ему поработать над математикой дуг для меня.
— Добро пожаловать, Гэнил. — Ин издал короткий старческий смешок. — С этого момента можешь приходить сюда когда вздумается. Все мы здесь колдуны и упражняемся в колдовском искусстве. По крайней мере, пытаемся... Приходи, не стесняясь, днем или ночью. И уходи, когда захочешь. Если нас предадут, так тому и быть. Мы должны доверять друг другу. Тайны не принадлежат людям, мы не держим секретов, а лишь практикуемся в искусстве. Ты понял что-нибудь?
Гэнил кивнул. Слова не всегда доходили до него так же легко, как цифры. Он вдруг почувствовал волнение, смущение. Все происходящее не было похоже на торжественное, официальное, символическое Посвящение и Клятву. Старик говорил просто, тихо и спокойно.
— Вот и хорошо, — сказал Ин так, словно кивка Гэнила было достаточно. — Немного вина, молодые Мастера, или эль? В этом году мой темный эль удался. Так тебе нравятся числа, Гэнил?
Ранней весной Гэнил стоял в мастерской, наблюдая за неловкими попытками Ванно произвести при помощи Жезла Сравнения замеры мотора для грузовой повозки. Лицо Гэнила было мрачным. Он изменился за последние несколько месяцев, выглядел теперь старше, более решительным, суровым. Четыре часа сна по ночам и изобретение алгебры могут очень сильно изменить человека.