етронутую красоту ландшафта, среди которого мы ехали, убеждал себя, что любование красотами природы принесет естественное улучшение настроения. Нет нужды говорить, что это не срабатывало. Андалузия была еще одной моей женщиной, и она лгала мне. Я приехал сюда, очарованный роскошной цыганкой, и теперь, в палящем зное иберийского утра, просыпался, томимый жаждой, рядом со сморщенной старухой с фальшивым загаром. Только сейчас Андалузия вновь напомнила мне о своем очаровании, но именно сейчас этого было недостаточно. Тренькание колокольчиков коз разносилось в знойной дымке, как звон ее сережек, и я жал на газ, чтобы избавиться от нее и добраться до настоящей прохлады Атлантического побережья.
— Пошла к дьяволу, — подумал я вслух. Мне захотелось еще кайфа.
— Пошла к дьяволу — кто? — поинтересовалась Луиза.
— Все, — пробурчал я, и она, возможно, поняла.
Луиза закурила сигарету и отогнала от лобового стекла большое облако дыма.
— Приготовь мне дорожку.
Я бросил на нее взгляд.
— Я веду этот чертов фургон. Немного неудобно делать это прямо сейчас.
— Тогда дай мне порошок.
Я вздохнул.
— Луиза, нельзя занюхивать кокаин в фургоне на полном ходу. Он может разлететься повсюду. Подожди немного, ладно?
— Почему с тобой чертовски трудно иметь дело? — Она искренне недоумевала. — Поставь фургон на обочину и приготовь дорожки нам обоим — это ты можешь сделать?
Я остановился рядом с мусорной кучей и насыпал четыре тоненьких дорожки из пустеющей упаковки.
Луиза шумно вдохнула кристаллический порошок и подождала, пока кайф не проникнет в мозг. Она впервые ощутила вкус нового приобретения.
— Bay, хорошая вещь! Очень хорошая вещь! — Она наклонилась вперед и уставилась на меня. Прямо выстрел в упор в голову. — Кто тебе достал это?
— Ты знаешь, что никто, — только и мог я ответить в спешке. Это был не самый лучший ответ. Я следил за ней, она — за мной. Я наблюдал в ее зрачках события последних дней, ту же картину она наблюдала в моих глазах. Затем я с ужасом заметил, что начинается заключительная сцена.
— Ты мерзавец! — произнесла она с некоторым восхищением. — Это кокаин французов, не правда ли? — Она приподнялась на коленях на своем сиденье и, казалось, маячила надо мной, как призрак.
Я наклонился занюхать оставшиеся дорожки, не теряя ее из виду.
— Каких французов?
Она вздернула брови в предвкушении триумфа:
— Это ты скажи мне.
Я покачал головой:
— Не знаю, что за чертовщину ты несешь, Луиза. — Я почесал ухо и согнул в локтях руки. Не стал скрещивать их, когда увидел, что она за мной наблюдает.
Луиза зашлась в злобным смехе:
— Ты такой неудачник! Погляди, какой у тебя виноватый язык. Я тебе прямо в голову заколотила гвоздь, не правда ли?
— Ты вбила гвоздь в голову, — поправил я, но она уже поняла это, и ее энтузиазм начал спадать.
— Дай мне еще, — потребовала она.
— Ты неправильно поняла… — открыл было я рот.
— Немедленно! — настаивала она.
Можно было сказать ей: «Отвяжись!» — но наши отношения не допускали этого. Я глубоко вздохнул и вытащил упаковку из кармана.
— Надеюсь, ты больше ни с кем не делился этим, — вздохнула она, когда я отсыпал еще две дорожки.
— Конечно нет, — пробормотал я.
Когда Луиза втянула порошок, ее нос покраснел, как лампочка тревоги, и завибрировал, она откинулась на спинку сиденья, позволив алкалоидам влиять на ее мыслительный процесс.
— Ты намерен рассказать мне правду, намерен?
С ослабленным от наркотиков зрением я попытался различить вдали дорожный знак, затем скосил глаза на Луизу. Она ожидала ответа. Дым от сигареты «Мальборо» голубел между ее бледными губами, ее безжизненные каштановые волосы ниспадали прямыми прядями у загорелого лица. Сейчас ей было двадцать шесть лет, и она слишком часто забавлялась в последнее десятилетие. Это отразилось на ее лице, карих глазах с длинными ресницами, на ее руках. Хотя она еще сохраняла стройность и фигурой почти тянула на манекенщицу, ее фармацевтическая диета заострила черты ее лица до такой степени, что можно было порезаться, столкнувшись с ней.
— Разумеется, я собирался сообщить тебе, — сказал я, преодолев себя и вздрогнув от того, что крохотная часть моего мозга, не затронутая наркотой, возмутилась и пронзительно завизжала: «Идиот!»
Луиза улыбалась улыбкой кобры. Я ухмылялся в ответ, как крыса.
— Сообщить что? — спросила она.
Я был раздавлен.
К тому времени, когда мы оказались на полпути к Кадису, неустанный перекрестный допрос дал ей больше, чем мне хотелось сказать, и меньше, чем ей хотелось услышать. Она узнала, что Иван оставил мне кило кокаина и что он был спрятан в надежном месте. Узнала, что я оставил кокаин в тайнике, потому что не хотел рисковать, направляясь в город, в котором был только раз, с таким опасным грузом. Узнала, что у нас на двоих имелось пять граммов, причем два грамма были выделены в резерв в качестве образца для приманки покупателя. Она не знала, где хранился запас и почему я решил продать кило порошка целиком. Она не понимала также, почему я такой идиот.
— Кило? — недоверчиво покачала она головой. — Сколько это стоит?
— В фунтах стерлингов?
— В чем бы то ни было.
— Такого качества порошок стоит около пятнадцати тысяч фунтов.
Она рассмеялась.
— Ну ты и недотепа! Не могу поверить. Ты меня удивляешь.
Я закусил губу и сосредоточился на белых разметках дороги.
— Ну а что бы ты сделала с порошком?
— Все, что угодно. Не имеет значения. Дай мне еще дозу!
Я подумал, что следует ее предупредить об опасности передозировки, но тяжелый взгляд ее глаз заставил мой язык прилипнуть к горлу. Я передал ей упаковку. После того как Луиза набила ноздри прямо из пакета, она огласила свой бизнес-план.
— Прежде всего, мы взвесим все, что имеем, затем отложим нашу долю в сторону. Думаю, процентов тридцать, скажем, триста граммов для личного пользования. Потом то, что осталось, разделим на две части в пропорции семьдесят на тридцать процентов. Первую часть ты как следует растолчешь — сделаешь из нее максимум пятнадцатипроцентную смесь, но смесь должна быть пикантной и с хорошей заморозкой — ты продашь ее туристам по десять тысяч песет за грамм. Выручишь за это около трехсот сорока тысяч марок.
У нее все хорошо сходилось. Я уже подсчитал прибыль в фунтах стерлингов — она составила сто двенадцать тысяч, Луиза считала по три марки за фунт. Однако она не учла возможностей доставки.
— Ты говоришь о двух тысячах восьмистах граммах. Это слишком большой вес для перевозки.
Она подняла глаза, словно забыла, что и я нахожусь в фургоне.
— Ты справишься.
Отбросив волосы с лица, Луиза опустила боковое стекло. Ее голова была набита шикарными квартирами и блестящими лимузинами.
— Оставшиеся сто восемьдесят граммов мы используем для развития квалифицированной покупательской базы. Ты воспользуешься низкой пропорцией смеси, и мы попытаемся получить нечто ощущаемое как более чем пятидесятипроцентный кокаин. Хочу получить около четырехсот граммов из этого и назначу цену по тринадцать-четырнадцать тысяч за грамм. Им нравится это.
Я мысленно растер щепотку ее смеси на деснах.
— Кому это нравится?
— Инородцам, — пояснила она. — Врачам, адвокатам, агентам по продаже недвижимости, журналистам — всем тем, которым хорошо живется на Коста-дель-Соль в больших коттеджах, вдали от долины. Они приобретают соответствующее качество за соответствующую цену. И платят за это больше… Хочу новый дом. И новую машину. Мне не нужна эта куча дерьма для езды. — Дрожащей рукой она прикурила сигарету «Мальборо», затягиваясь тяжело и часто, как женщина перед комнатой судебного заседания, прикидывая сильные и слабые стороны дела, возможности и угрозы.
— Ты действительно не собирался говорить мне правду, так? — подытожила она, когда мое имя всплыло в этом перечне с двух негативных сторон. — Что же ты хотел делать? Смыться, бросить меня? Оставить все себе? И что бы ты со всем этим делал? — Она не нуждалась в ответе. Она уже все поняла и промолвила: — Чертов недотепа.
Когда мы впервые повернули на запад, потом на север к порту Кадис, живописный ландшафт сменился на унылый. Прибрежные болота и электрические опоры возобладали над оливковыми рощами и скалами. Я искренне посочувствовал бюрократу, которому вменили в обязанность превращение этого побережья, подверженного туманам, в зону туризма. Это место называли Коста-де-ла-Луз — Светлый берег, — но, если вы застрянете между его дюнами и Атлантикой, увидите только восход солнца над другим континентом. Мы давно исчерпали время вещания ФРА. Поэтому я вставил в приемник кассету со сборником песен и подпевал британской певице Поли Джин Харви, пока кассета не закончилась. Луиза обхватила колени и только расспрашивала о подробностях моей истории. Что именно было завернуто в упаковку? Действительно она весила ровно кило? Кокаин содержался твердой массой или в порошке? И вопрос всех вопросов: где спрятан кокаин?
— В надежном месте, — заверил я Луизу, словно это могло ее удовлетворить. Удовлетворения не было.
— Я не спрашиваю у тебя, как он спрятан, — сказала она ледяным тоном, — я спрашиваю, где он спрятан.
— Он спрятан под камнями в долине.
— В долине? Ты дурак! — воскликнула она. — А если пойдет дождь?
Я закрыл глаза.
— Луиза, дождя не было шестнадцать месяцев, пакет завернут в полиэтилен. — Взглянул на небо, оно оставалось безоблачным.
Луиза пожелала занюхать еще. Я передал ей упаковку и наблюдал, как она черпает прямо из нее длинным маленьким ногтем. Она загрузила обе ноздри, откинув голову, чтобы втянуть кокаин и подождать, пока порошок растворится на ее слизистых оболочках.
— Пожалуй, занюхаю немного, — сказал я, когда она села, обездвиженная заморозкой.
Протянул руку к упаковке, ожидая, что она, как того требует этикет, отпустит пакет. Она не отпускала, ее хватка не ослабела даже тогда, когда стала рваться бумага. Мы оба отпустили упаковку одновременно, и остаток кокаина в четыре с лишним грамма стал падать, как летний снег, на бесплодную поверхность пола «транзита». Луиза вскрикнула, я же метнулся в кабине, подставив черпачки ладоней под падающую пыльцу. Тяжело рухнул на ее костлявые колени.