— Ты хотела поговорить? — он был возбуждён. — А я хочу отдохнуть! Едем!
Он схватил меня за руку, и мы поехали. На такси.
— Я сойду с ума! — начал он отдыхать уже в машине. — Я начинаю тихо ненавидеть всех журналистов, редакторов, учителей, адвокатов и таксистов!
Таксист не отреагировал. Крутил свою баранку.
— Это какое-то начало конца!
Я молчала. Можно было поддержать, пожалеть. Можно было пожаловаться — у меня тоже не всё в жизни искрилось счастьем. Но я молчала. А Лёва, не находя никаких реакций ни со стороны таксиста, ни с моей, завёлся ещё больше.
— Почему ты молчишь? Тебе нечего сказать?!!
Неужто мой будущий муж мучается истерическими припадками? Не страшно, я знаю стопроцентное средство — нужно сохранять благородную вменяемость. Парикмахерши-соседки сдувались на десятой минуте, начинали тихо рыдать и проклинать мою бессердечность. Потом постепенно приходили в себя. Пора заниматься налаживанием личной жизни, пора. Мне нужна помощь, и я не ждала её ниоткуда, кроме как от Лёвы. Значит, нужно работать. В этой стране всегда так — помощь чаще всего нужна женщине, но она должна сначала спасти своих потенциальных спасателей, а потом попытаться доверить им себя. Не ослабляя контроль…
— Мы должны кое-что объяснить друг другу! — вдруг решительно заявил Лёва и поправил волосы.
— Прекрасно. Начинай.
Он посмотрел с тревогой.
— Тебе не кажется, что это ТЫ должна начать?
Желание воспитывать боролось во мне с более сильным желанием поплакаться. Если бы этот монумент прижал меня к груди, если бы обнял мою больную голову и прошептал что-то вроде: «Милая моя, солнышко лесное… Что с тобой происходит? Скажи мне, я всё починю, всё устрою, у меня много связей…»
— У меня много связей, — откашлявшись, заметил Лёва. — Можно попытаться решить наши проблемы, не вынося сор из избы.
— Я не люблю пользоваться связями, — частично это было правдой, частично моим протестом против его фригидности. — Засунь свои связи в задницу!
Шофёр довольно улыбнулся в усы.
— Что? — Лёва заморгал ресницами часто-часто. — Что ты только что сказала?
— Я сказала «засунь свои связи в…»
— Стоп! — он прикусил губу. — Знаешь ли ты, что за тысячи лет звёзды сместились относительно Земли на несколько градусов? Нет? Но ведь это катастрофа! Ты думаешь, Водолей сейчас соответствует Водолею? Нет, конечно! Смешно даже предположить, что он соответствует!
Я так и не смогла понять его. Я смотрела на него и не понимала, что произошло.
— Лёва? Всё нормально, Лёва?
— Нет, ненормально! — он ударил кулаком в спинку водительского кресла. Водитель в гневе обернулся. — Колоссальные изменения могут произойти, неужели не понимаешь! Уже сейчас происходят! Ураганы в Москве, Левински в Белом доме, Мерилин Менсон в музыке… Это только разведка боем! Ещё чуть-чуть, и аномалия станет новой нормой, и следующее поколение не будет понимать, что такое мороженое… Они будут ассоциировать это с холодильными установками в моргах!
Водитель постарался поскорее довезти нас до китайского ресторанчика. Я уже не дерзила, чёрт с ней, с правдой… Нужно понять, серьёзно заболевание у Лёвы или нет.
И чем дольше я смотрела на его неприлично красивое лицо, занятое обработкой китайской пищи, тем больше понимала, что Лёва мне не помощник. Он уже не нёс звёздную ахинею, мы мирно говорили о крысах. Они, как показывает практика и наблюдения, имеют совершенно человеческие реакции. К тому же они изгои. Пёсиков и котиков печатают на открытках, а крыс ругают непечатными словами. Это несправедливо. Лёва не может терпеть такую ерунду. Он бы пригрел тех, кто имеет у человечества ещё более низкий рейтинг, — тараканов, гусениц, змей, дождевых червей, — но они не способны общаться. А это дело — общение — имеет колоссальное значение, если вы собираетесь жить с кем-то в одном доме. Крысы же — особенно Констанция, молодая, недавно поступившая, но абсолютно гениальная девушка, — способны на что угодно… (Ох, Лёва… Дела хуже, чем я себе представляла.)
К столику время от времени подходили засвидетельствовать почтение разные люди. Тренькала музычка. И всё это было похоже на последствия какого-то киношного азиатского крепкого кальяна.
— Я слышала, вы невеста Льва Петровича? — прошептала мне вдруг дама из числа очередных старых знакомых Лёвы. — Вам повезло, дорогая. Хотя для того, чтобы жить с Львом Петровичем, нужно иметь железную нервную систему. Я, например, не смогла…
Спасибо тебе, добрая женщина… Стерва. С каким бы удовольствием я послала бы тебя туда же, куда пыталась послать в такси Лёвины связи!
Глава 11
В семь позвонил Рушник и предложил подвезти меня в спортзал к адвокату. Я, сонная и злая, отказалась и грязно обругала Николая Игоревича. Тогда он сообщил, что приедет сам по себе, как независимый наблюдатель. Ему, видите ли, хочется знать реакцию Резанникова на мой материал. А потом, если материал понравится, он, Рушник, отвезёт меня позавтракать. Я грязно обругала его ещё раз.
Потом позвонил фотограф Метрин и дико извинялся, но фотографии получились плохо. Какой-то кошмар. Он, Метрин, десять лет в фотографии, но тут со светом — полная беда. Всё было сделано по правилам. А вышло — хуже некуда. И он обязательно подъедет днём в адвокатский офис и сделает повторный сеанс. Но не буду ли я любезна, не захвачу ли «мыльницу» с тем, чтобы — на всякий случай — сделать несколько «домашних» фото в спортзале…
Потом я долго набирала Макса. Нужно было упросить его подбросить меня сначала в редакцию за фотоаппаратом, потом в спортзал. И оградить меня от рушниковских эмоций.
У Макса не отвечали. Наконец, звонке на двадцатом, сонный женский голос спросил в трубку:
— Чего?
— Будьте добры, пригласите Макса, пожалуйста.
— Макса? — девушка, видимо, пыталась вспомнить, кто такой Макс. Потом я услышала нерадостный голос коллеги.
— Макс внимательно слушает!
Я вкратце объяснила ему задачу и быстро повесила трубку, чтобы не поругаться.
— Что, нельзя было ему по факсу твой опус выслать? — зло ворчал Макс и зевал так, что не вписывался в повороты.
— Он будет в спортзале, там нет факса. А время не терпит.
— Зато я почему-то должен всё терпеть!
Спортзалом называлось громадное помещение с барами, стоянками и прочими атрибутами удачной спортивной и бандитской жизни. Макс долго не хотел выбираться из машины и просил оставить его поспать. Но перспектива столкнуться в коридоре тет-а-тет с Рушником мне не нравилась. Пришлось заму главного редактора выползти на улицу.
Он ворчал всю дорогу, ругал меня, Рушника, Лёву, какую-то Марину… Охранник-вахтёрша долго не могла понять, кого мы ищем. У них, видите ли, умеренно свободное посещение по абонементам. Её никто не уполномочивал узнавать фамилии и потом сообщать их нам. Пришлось идти по этажам.
Макс сразу оживился — там-сям мелькали ухоженные девочки-спортсменки-фотомодельки. Я вдыхала смешанный аромат водной хлорки и пота. А это что? Знакомый запах без запаха — у меня, как у охотничьей собаки, зазвенели мышцы.
— Он там, — сказала я и не узнала своего голоса.
— Вот и иди к нему, — Макс уже настроился на волну очередной фотомодельки в обтягивающем велосипедном трико.
Я молча потянула его за собой. Мои руки дрожали.
— Извините, девушка! — крикнул Макс фотомодельке. — Старшая сестра разбушевалась! Сейчас я её утоплю в бассейне, и мы сможем вместе с вами сделать разминку!.. Куда ты меня тащишь, ненормальная?
Мы топали по неосвещённой лестнице. Никаких указателей, голые стены. В горле у меня рос комок тошнотворной горечи, ноги заплетались, голос прерывался и дрожал. Выглядела я, наверное, ужасно…
— Сейчас… Сейчас… — хрипела я.
— Да что сейчас! Ты совсем свихнулась! Отпусти меня!
У невзрачной двери, единственной на пролёте, я остановилась.
— «Кабинет измерения показаний», — прочитал Макс на табличке. — Ты что-то хочешь у меня измерить? Так я не дамся! Я гордый!
Меня вырвало прямо на лестничной клетке. Макс замолчал и отошёл в сторону.
— Да-а-а, — наконец, выдавил он. — Тебе надо больше отдыхать…
Я стояла, держась за стену. В голове гремело, тело висело на мне тряпкой.
— Он там, — говорила я не своим голосом, не осознавая, что со мной происходит…
— Кто? — вежливо спросил Макс. Потом вдруг подошёл к двери, рывком открыл её и заглянул внутрь. Какое-то время шарил в темноте, затем щёлкнул выключателем…
Я всё ещё стояла у стены, когда Макс вышел обратно. Он молча закурил.
Я рыдала у стены, кашляла, пыталась сделать шаг. Сделала.
На полу кабинета измерений среди спортивного мусора лежал вчерашний адвокат Резанников. Вернее, то, что от него осталось. Неизвестный безумец изрезал его вдоль и поперёк. По сути дела, остался только человеческий конструктор. Я стояла в дверном проёме и выла, как волк.
Потом, не давая себе отчёта, я начала бродить по кабинету. Я просто кружила вокруг адвокатских нарезок и что-то говорила, плакала, хохотала. Временами в проёме видела серьёзное лицо Макса…
На напольных весах горкой лежали адвокатские пальцы-сосисочки.
— Макс! — позвала я, присев рядом с весами.
— Ну? — Макс подошёл, брезгливо ступая.
— Макс, — мой голос дрожал, но я ощущала себя лучше, — сфотографируй это, Макс.
И тут я сделала то, что не смог бы объяснить ни один доктор. Я аккуратно разложила пальцы, затем согнула свой, живой и тёплый, и поднесла к адвокатским.
— Фотографируешь, Макс?
— Фотографирую, — голос его был странным. — Ты себя нормально чувствуешь?
— Нормально… Фотографируешь?
— Фотографирую-фотографирую! — он достал «мыльницу», щёлкнул. — Но, предупреждаю, ты сама себе здесь не понравишься. Подружкам лучше не показывай.
— Поедем к Инге, да, Макс?
Он схватил меня — почему-то за ухо, — выволок на лестницу и потащил вниз.
Уже возле редакции он остановил машину и выбежал к телефону-автомату. Я смотрела в окно, видела, что он что-то энергично объясняет, машет руками… Постепенно сознание возвращалось ко мне…