Капитан Ковальчук внимательно смотрел на дверь, как будто ждал, что сейчас раздадутся выстрелы и на ступеньки вывалится окровавленное тело парня в куртке.
— Что за жизнь вы себе выбрали, о люди! Никому из вас сейчас не хочется ползти в мастерскую к этой полоумной бабе! А ей не хочется видеть нас! Но все шпарят по программе… Капитан, вам же сейчас не топтаться здесь хочется. Вы по пиву тоскуете и по креслу перед телеком… Сидели бы себе, чесали пятки… Зачем вам всё это надо?
Рушник с испугом посматривал на разошедшегося Макса. Я тихо ожидала, когда его арестуют. Хотя он был тысячу раз прав. Тем более. За правоту в нашей стране милиция тоже арестовывает.
— Ты им скажи, Натали, скажи! — Макс развернул меня к себе и засверкал чёрными глазами. — Скажи им, что сейчас будет!
Я вдруг с ужасом поняла, что Макс курит не сигарету. Какой-то больно не сигаретный запах был у этой штуки, как-то слишком блестели Максовы глаза.
— Ты, ненормальный, — я схватила его за локоть и оттащила в сторону. — Что ты куришь?
— «Траву». Хочешь? — Макс нежно улыбнулся. — Только сначала объясни им, что ничего хорошего в ближайшее время не произойдёт. Так ведь?
— Да, — кивнула я, с тоской понимая, что уже привыкла к состоянию тошнотворной слабости и к стуку в висках.
— Я знаю, в чём проблема. В том, что все живут грубо и неправильно, и вот где у меня сидит эта ваша видимость жизни.
— Проблема в том, что ты куришь марихуану в пяти метрах от капитана милиции.
— Не-е-ет! — он наклонился и его волосы коснулись моих. — Проблема в том, что тебе страшно, но ты не уходишь… И ты не уходишь не потому, что хочешь кому-то помочь… А потому, что ты — овца… Ты стереосистема с двумя ногами… Тобой управляет любой, кто захочет это сделать. Тебе велели поехать, и ты поехала… Ну! Говори, что сейчас будет!
— Макс!
Капитан Ковальчук вдруг повёл носом по воздуху и с ужасом в бесцветных глазах обернулся в нашу сторону.
— Макс! Он тебя унюхал!
— И хрен с ним… Ну!
— Господи, да чего ты от меня хочешь!
Капитан Ковальчук вдруг сорвался с места и бросился к подъезду. Он успел скрыться за дверью и, видимо, промчаться по лестнице на пару этажей вверх… Как вдруг раздался взрыв. И из окон третьего этажа с весёлым звоном полетели стёкла, а огонь на мгновение перекрыл небо и землю!
Удар раскалённого воздуха! Мелькнули стены… Меня припечатало к дороге так, что брызнул асфальт! Сверху посыпались осколки и кирпичная крошка. Макс прикрыл меня рукой и шептал что-то о любви… Рука его дрожала, но давила с дикой силой. А всё вокруг сыпалось и падало. И каждую секунду я ждала удар по голове чем-нибудь тяжёлым и острым. Макс как будто услышал, поменял положение руки — прикрыт ладонью мой затылок. И гладил.
Прошло время, прежде чем я решила, хочу я встать или хочу умереть прямо здесь…
Я встала — как киногерой, без лишних эмоций и на фоне бушующего пламени. Встала и пошла к подъезду. Бегали какие-то люди, фотограф Метрин сидел у стены дома на противоположной стороне улицы и сжимал голову руками. По пальцам его струились кровавые ручейки. Орали дурными голосами автомобильные сигнализации в ближайших дворах. В моей стереосистеме то справа, то слева раздавались мелкие взрывчики (мало ли что могло взрываться по горячим следам в подъезде и в голове?), а сама стереосистема была повреждена, поскольку во рту я ощущала ни с чем несравнимый привкус крови. Кто этой стереосистемой — мной — управлял, мне было неизвестно. И мне было всё равно. Пусто. Пусто. Пусто.
На ступеньках, съехав вниз гармошкой, лежал капитан Ковальчук. Идём выше.
Сильный запах гари и газа. Вывороченная дверь. Разбомбленное помещение без рам на окнах. Под грудой изодранных, обугленных полотен — тело того, с курткой. В руке — зажигалка.
В дальнем углу — неожиданно уцелевшие — рама с натянутым холстом. На холсте в живописном порядке — красивые кусочки плоти, тела, туловища кого-то. Видимо, той самой скандальной и гениальной. Я даже не видела её фотографию. Какая жалость. Я взяла отщепленный кусок рамы и начала им дорисовывать, расставлять по местам эти сочащиеся свеженьким пятна и куски средства самовыражения.
Зашёл Макс, спотыкаясь, матерясь и похохатывая.
— Вижу, подруга, ты знаешь толк в кайфе.
Он затянулся ещё раз и подошёл ближе.
— И что прикажешь делать мне?
— Фотографируй.
— Можно, я тебя убью? Интерьер подходящий…
— Фотографируй!
Он щёлкал, я тупо размазывала кровь по грязной тряпке. Никаких чувств, ничего.
— Всё, хватит, — он подошёл и заставил встать на ноги. — Ты всё красиво сделала. Хватит. Идём.
Навстречу, тяжело дыша, бежал один из переодетых соратников капитана Ковальчука. Всё время, пока тут взрывалось, он стоял рядом с машиной и шептался с рацией.
— Земляк! Брат! Товарищ! — крикнул ему Макс. — Мы не виновны, ты — свидетель…
Земляк смотрел вокруг выпученными глазами и судорожно пытался отыскать под плащом оружие.
— Стоять! Не двигаться!
— Но-но! — Макс толкнул его в грудь на ходу. — Без грубостей! Иначе расскажу всем, что ты, вместо того чтобы идти за капитаном, пялился на девушку. Мать, он на тебя пялился, ты пользуешься успехом у милиционеров!
Каждое его слово эхом металось в моей пустой голове. Вдруг как будто кто-то выключил звук, а с ним и картинку.
Глава 14
— Пришла в себя? Вот и хорошо. А то тут муж звонит каждые полчаса, переживает…
Я повернула голову. Рядом с кроватью драила пол старушка в белом. Она подмигнула мне и вдруг засвистела весёлый мотивчик.
— Где я? — спросила я, осознавая, что вопрос, конечно, пошлый.
— В «Скорой помощи»! — старушка вынула из кармана свёрнутые трубочкой газеты. — Вот, хотела взять почитать, думала, ты ещё сутки будешь лежать. Тебе передали.
— А где остальные?
— Газеты?
— Нет… Милиционеры. Макс.
— Милиционеров не помню… Макс… Муж, что ли?
— Нет.
— Ну, сама разбирайся. Какой-то муж тебе всё звонит.
— Врача позовите.
— Потерпи. Скоро обход будет, сам придёт. А звать не буду…
Старушка ещё погремела вёдрами и ушла.
Мои запястья были перебинтованы. Почему? Что я с собой сделала? А в том, что я что-то с собой сделала, не было никаких сомнений. Гормона отчаяния в крови было столько, что хотелось вывернуть наизнанку своё тело и вытряхнуть, вычесать зудящее, дико болезненное и физически существенное, как комок личинок, БЕСПОКОЙСТВО НА ВСЮ ОСТАВШУЮСЯ ЖИЗНЬ.
Дотянулась до газет. Так и есть, «Вечерка». На первой странице «Ещё одна жертва»…
Фотографии взорванного дома снаружи, изнутри. Заваленный рамами парень в куртке — одна рука торчит. Гуманисты. Они бы ещё фамилию его внизу написали родственникам на радость… Размалёванный холст! Подпись: «Всё, что осталось…» Ну, и так далее.
Но откуда статья? И подпись — Лора Ленская? Я пробежала глазами текст. Странно, мой стиль, мои слова. Но я не писала это. Или, может быть, просто не помню?
Опять приступ тошноты. Господи, да что же со мной происходит?
Через полчаса зашёл врач. Очень энергичный мужчина южных кровей. Рукава подвёрнуты, видны крепкие предплечья с тёмными волосами. Арабский скакун, сказали бы парикмахерши.
— Ну, с пробуждением! — закричал он, входя. — Как себя чувствуем?
На середине пути остановился, хлопнул себя ладонью по лбу и засмеялся белыми зубами.
Выбежал и вернулся минут через пять с букетом цветов и цветастым бумажным пакетом.
— Это вам Лев Петрович передал.
— Лёва?
— Мы с ним давно дружим… Много лет. Хоть я и постарше буду, в некоторых вопросах поопытнее. Это ведь сейчас я — главврач, а он — главредактор. Было время, когда мы вместе по девкам бегали и за стакан портвейна расплатиться не могли! Позвонил мне вчера. Посмотри, говорит, мою дорогую девочку. Еле вас нашёл. Знаете, сколько к нам мусора всякого привозят? На весь город мы одни всё подряд собираем. Нашёл вас в травме. Тогда же перевёл в отдельную… Ну, нравится?
Я кивнула, хотя мне уже много тысяч лет ничего не нравилось. И формулировка его насчёт мусора. Как бы вы меня назвали, милостивый государь, если бы я не была «дорогой девочкой Лёвы»?
— Что со мной происходит, доктор?
— Дима… Дмитрий Анатольевич… Нет, Дима лучше. А вы — Наташа, да? Лёва всё рассказал о вас. Что же, рад. Ему давно уже пора было жениться. Побегу. Много дел.
— Что со мной, Дмитрий Анатольевич?
Врач уже на ходу обернулся.
— Есть сотрясение… Давленьице скачет… С нервами не очень… Сердечко пошаливает. Так в целом неплохо. Мы и переводить в Центральную не стали. Там, конечно, условия, но и у нас для нужных людей постараются. Вы ещё выписываться не захотите, милая! Пару дней полежите, сделаем анализы, посмотрим. Подлечим, подлатаем, замуж пойдёте, как девочка!
Порадовался за себя и вышел.
Вечером явился Лёва.
— Как себя чувствуешь?
— Нормально… — Только сейчас я вспомнила, что даже не заглянула в его пакет.
— Главврач — мой знакомый. Только скажи…
— Да всё нормально.
Лёва помолчал, спокойно рассматривая интерьер.
— Решил отказаться от интервью.
— И от меня?
— Я же сказал — от интервью. Выпишешься — отправлю тебя к маме. Будешь под её присмотром готовиться к свадьбе.
Мне было всё равно, куда отправляться. Мысль о свадьбе, правда, рассмешила так, что я чуть не погибла от удушья, икая и кашляя, пыталась остановиться, но как только в поле зрения попадался удивлённый Лёва со счастливой улыбкой свидетеля чудесного выздоровления, как снова… Свадьба! Свадьба! Ха-ха! Одна свадьба и четверо похорон! Лёва пытался поддержать моё приятное настроение, рассказал смешную, на его взгляд, историю о Рушнике. Его оглушило взрывом. Пришёл в себя он в нескольких кварталах от взорванного дома. Стоял посреди проспекта, улыбался девушкам, машины сигналили ему, объезжали, шофёры ругались. Пока не побили — не опомнился.
Однако аккумуляторы веселья быстро сели. Я ещё пару раз хохотнула. Всё. Не смешно. Тоскливо до одури. В окне серо. Лёва снова замолчал. Сидел в позе героя на табурете, который неизвестно когда принесла санитарка-эльф. Ох, какой же у тебя мужественный профиль, Лёва! Зачем тебе такой профиль, пропадает ведь без толку?