Мне даже стало смешно. «До сих пор»…
— Значит, до сих пор все твои гости были неискренни в проявлениях чувств… Притворялись…
— Вот и я думаю… — он вздохнул. — Горько и больно от мысли такой… Женщинам больше не верю. «Изобрази, — говорят, — насилие»… Я стараюсь, рукодельничаю. Потом пыхчу, изображая маркиза де Сада… А ведь иногда вот где это всё сидит!
Он стукнул ребром ладони по горлу.
Странно. Такое ощущение, что он этими своими извращениями на жизнь зарабатывает…
— Откажись! Или у тебя план? Норма актов в месяц?
Он встал и пошёл в коридор.
— Старуха! Я вижу, ты оживаешь! Ну, давай же острить, шутить и смеяться… (вернулся с пакетом в руках)… Здесь еда и питьё. Мы проведём увлекательнейшую ночь! Точнее, остаток ночи.
Бросил пакет рядом со мной. Что же. Острить, так острить.
В пакете обнаружились колбаса, лаваш, фисташки, маслины и две здоровые пластиковые бутылки пива.
Мы ели-пили, агрессивно зубоскаля. Конечно, это было дико — смеяться в моём печальном положении. Но, это же было спасительно. И хотя меня тянуло «делиться страхами и печалями», я держалась. Вряд ли Макс умел слушать и сочувствовать. Но поддерживать умел. И обезболивать. И на том спасибо.
— И часто тебя просят… «изобразить насилие»? Пива ещё налей, пожалуйста…
— Не так часто, как… может показаться.
— Неужели ты думаешь, что мне может показаться, что ты пользуешься сумасшедшим успехом у женщин?
— А что, разве не пользуюсь?
— Не уверена… У меня точно не пользуешься…
— А ты всё равно не женщина.
— А кто я, интересно?
— Сотрудник!
Мы быстренько захмелели и разорались-разрумянились. Подстёгивал общий страх, о котором старались не думать. И — взаимная симпатия, о которой тоже старались не думать. Почему я говорю «старались»? Я старалась! Он веселился в своём обычном стиле. Красивый, сильный. Плотность воздуха рядом с ним была другой. Счастьем казалась возможность ощутить этот крутой замес уверенности и спокойствия, пускай циничного.
— Обними меня, Макс! Пожалей!
— Это хорошо, что ты не истеришь, сотрудник. Я был худшего мнения о тебе. Думал, ты тут с ума сойдёшь оттого, например, что полотенца свежего нет… Молоток! Любая другая девушка на твоём месте давно бы выпрыгнула в форточку…
Ах, Макс, знал бы ты…
— Я — феном вместо полотенца… Зачем тебе фен, кстати? Не похоже, что ты любишь причёсываться.
— Верно! Не люблю! (смеётся, кусает чипс) Я им, феном, носки сушу!
(Пожалей меня! Замолчи, проглоти этот чипс и прижми меня крепко-крепко!)
— Слушай, а зачем ты вдруг взял и решил меня привязать к этой… шкуре?
— А почему нет? Я вошёл. Ты спишь. Выражение лица мерзкое. Сначала хотел просто полить тебя из чайника. Потом пожалел диван. А потом решил привязать.
— А если бы я не проснулась?
— В смысле?
— Ну, спала бы до утра.
— На здоровье. Утром бы оценила мою шутку…
— И много у тебя таких развлекательных зон в квартире?
— Достаточно. Квартира большая, воображение у меня богатое, здоровье есть…
— Покажешь?
Он хитро улыбнулся.
— Экскурсию устроить? Или желаешь непосредственно поучаствовать?
Боже, если бы не мои ужасные, нерешаемые проблемы! Я бы флиртовала вот так бесконечно! Но стоило мне на секунду приятно расслабить мозг, как груз бед опять припечатал меня к земле. Будто ударило. Я молча встала и ушла на кухню.
— Ты что, обиделась? — крикнул вслед Макс. — Зря! Я совершенно не хотел! Если, конечно, тебе это кажется комплиментом.
Комплиментом для меня сейчас была бы констатация моей быстрой и безболезненной смерти…
Я посмотрела в окно. Четвёртый этаж… Открою раму, взберусь на табуретку. И всё. Больно, наверное. Но и так, как есть, продолжаться не может.
Я дёрнула ручку. Закрашено, и тысячу лет не распечатывали. В глубине души билась робкая мыслишка-надеждочка — а вдруг не откроется? Но ручка вздохнула и провернулась. Ещё усилие — и путь вперёд открыт. В лицо брызнул дождь и звук суровой соседской песни «Уходил парнишка… Говорил, прощаясь… Чтоб его дождалась… Сука…».
Если поют такие песни, то мне на этом свете делать нечего.
Я взобралась на подоконник и встала во весь рост. Окна здесь высокие, ничего не скажешь. Надо шагнуть…
Я посмотрела вниз — тёмный двор, только листья на уровне окна шелестят и дёргаются под дождём. Я даже не увижу, куда падаю. Вдруг там скамейка? Или мусорный контейнер? А вдруг я упаду животом вниз? Этому, который внутри, будет больно…
Сознание немножко аккумулировалось. Умирать расхотелось. ТАК умирать. Но и альтернатива не вырисовывалась. Так что я осталась на подоконнике. «Предала ты парня… А потом сказала… Я тебя любила…» — голосил чей-то голос.
Макс включил свет и, покашляв, спросил:
— Ничего, что я здесь постою?
Я не ответила. Странное дело: всё аналитически-контролируемое из меня испарилось, осталось только истерически-бабье… Непременно теперь шагну! Назло ему! Пусть смотрит! Сволочь!
Я решительно дёрнулась вперёд и задержалась на краю ровно на секунду. Макс этой секундой, слава богу, воспользовался. Он подлетел ко мне, схватил меня за рубашку одной рукой, а второй — за ногу. И рванул на себя. Красивого парения не получилось — ни в сторону двора, ни в сторону кухни. Я тяжело грохнулась на Макса, по дороге опрокинув табуретку и задев локтем стол. Сверху упал карниз. И, кажется, что-то, что раньше стояло на подоконнике.
— Довольна? — орал Макс, выбираясь из руин. — Идиотка! Психопатка! Зачем только я связался с тобой? Зачем?
Я грустно лежала на полу и смотрела в грязный потолок.
— У меня было столько вариантов! Миллионы девок звонили каждый день в редакцию! Почему мне попалась именно ты?
Я грустно лежала на полу и смотрела в грязный потолок.
— Я с горечью и возмущением вспоминаю тот день, когда пригласил тебя к нам в редакцию! Я жалею, что пригласил тебя на обед! Я ругаю себя за то, что остановил на тебе свой выбор!
Я грустно лежала на полу и… Что я слышу? Остановил свой выбор?
— Ты остановил на мне свой выбор? — я приподнялась на здоровом локте. — Что ты хочешь этим сказать?
Макс замолчал, застигнутый врасплох. Его волнующие, чувственные, прекрасные (о, где мне взять такую песню!) губы не успели сомкнуться, изогнуться и извергнуть очередную мерзость в мой адрес.
— О каком выборе ты говорил?
Он вздохнул, пожал плечами, встряхнул головой, поднял брови, закатил глаза и сел. Долго смотрел на меня. Видимо, выбирая доступную форму объяснения. Потом махнул рукой.
— Ну да, да… Признаюсь тебе, моя дорогая современница, что я влюблён в тебя практически с первого дня нашего знакомства. Но, поскольку чту традиции, я не стал вмешиваться и рушить твой брак. И не намерен делать этого и далее. Буду страдать на расстоянии, это меня облагородит. Вопросы?
Боже! Я села и спряталась в собственные колени. Какой-то бред… Я ничего не понимаю…
— Ты меня любишь?
— Ну, любишь, влюблен… Какая разница. Главное, я очень в тебе нуждаюсь. И ты, судя по твоим маньяческим похождениям, тоже не можешь без меня. Так и будем ходить парой. С убийства на пьянку и наоборот. Очень озорная компания получается у нас с тобой!
— Ты меня любишь… — В голове гудело и туманилось. — А как же Лёва?
— Решай сама. Но я — против. В смысле, против разрушения вашей семьи. Я — бедный студент. Он — богатый начальник. Зато я — сочувствующий свидетель всех твоих шалостей. А он ничего не знает и, судя по всему, даже не интересуется твоей тихой дамской жизнью… То есть я осведомлён о похождениях его невесты больше, чем он сам… И, тем не менее, я против.
Почему? Я побрела обратно в комнату и упала на пол рядом со шкурным диваном. Я уже ничего не понимаю!
Макс прихромал следом, посмотрел на моё несчастное лицо и всё объяснил по-своему:
— Не боись, Лёва ничего не узнает. Мы будем любить друг друга тихо и без измен. Заметь, я ничего не требую. Просто будь рядом и приглашай меня время от времени посмотреть на очередной труп. Я уже втянулся, не представляю жизни без этого…
Бухнулся рядом.
— И потом, я ещё не готов жениться. А тебе ведь это надо, хищница? Тебе нужна прописка в городе… Право бесплатно пользоваться общественным транспортом…
Я упала к нему на грудь и зарыдала. Мне всё это время было нужно порыдать на ком-нибудь. Никогда ещё я столько не ревела. Макс осторожно гладил меня по голове, потом крепко прижал к себе — новый всплеск рыданий. Как хорошо, что меня, наконец, прижали к себе! Как долго я этого ждала!
А когда Макс взял меня на руки и уложил на диван, я чуть не умерла от сладкой боли во всём организме!
— Не ори! — весело кричал Макс, даже близко не понимающий причин моих страданий. — У меня ещё больше всё ломит после кухни! Если б знал, что ты такая тяжёлая, ни за чтобы не взялся…
Он веселил меня. Он швырнул меня на диван, а сам грохнулся сверху и изображал затруднённое дыхание. Чем-то накрывал. Укладывал себя рядом с шутками-прибаутками. Правда, за укладыванием как таковым ничего не последовало. Макс целомудренно пристроился на краешке. Уже не шутил, но с тревогой наблюдал и не знал, что сделать, чтобы не спровоцировать новый поток рыданий. Принёс ещё пива, потом просто молча закурил и сидел, гладил меня по коленке.
— Мне очень страшно, Макс!
— Мне самому страшно…
— Что происходит?
— Не знаю. Не думай об этом. Здоровее будешь.
— Ты меня не бросишь?
— Как я тебя брошу? Я сейчас даже поднять тебя не смогу…
— Ты меня не бросишь?
— Не брошу, даже если ты попросишь…
— Спасибо!
— Расти большая…
— Откуда ты узнал, что я на подоконнике?
— Телепатически. Иногда люди слышат мысли и приказы других. Нужно только сильно напрячься. Зато потом уже ничто тебя не остановит.
— Ты что, серьёзно?
— Да нет. Шутка. Сквозняк был. И песни эти дурацкие… А я умный. Догадался, что кто-то окно открыл.