Юлия Марковна ещё пыталась отвлечь меня от ползания по полу среди газет, ненавязчиво принесла чай и вязание. Бесполезно. Потом она просто куда-то исчезла, наступил вечер, пришлось включать свет.
Я до рези в глазах всматривалась в фотографии, в фамилии, в номера страниц. Ничего. Может быть, половая дифференциация? Первая жертва — мужчина, потом женщина, потом — снова мужчина, потом — снова женщина… Алгоритм соблюдён, строго выдержанная последовательность… Так и есть! Мужчина был сегодня. Значит, предполагаемая жертва — Овен — женщина! Сейчас посчитаем… Восемь. Восемь «овниц»… Которая?
Естественно, все эти торжества мысли — даже не попытка замахнуться на невидимого монстра-маньяка. Он казался мне слишком изощрённым, абсолютно беспощадным и страшно умным — классический образ, воспетый в триллерах. Свалить такого — немыслимая задача.
Но как, мама дорогая, вычислить эту несчастную женщину — Овна?
Первая бульварная газета, изодранная мною ради Зодиакальных символов, орала дикими буквами первой полосы:
«Андрей Лагунин изменяет жене!»
Естественно, датировано ещё маем. Тогда Андрей Лагунин мог изменять. Многозначительное фото — нетрезвый Андрей со свирепым, измятым лицом растопыренной ладонью удерживает крутое анонимное бедро. Текстулька под фото: «Известный скандалист Лагунин, изрядно подрастерявший поклонников в последние два года, ударился во все тяжкие. В течение недели он сменил трёх подружек. Все они — фотомодели и манекенщицы различных столичных агентств. Несмотря на то, что наш герой разменял четвёртый десяток, он никак не хочет смириться с мыслями о старении и грядущей творческой импотенции — с каждой из молодых красавиц он много пил, танцевал, страстно обнимался…»
Господи, что за бред?
«…Непонятно также, куда смотрит жена…»
Зачем я это читаю?
«…И когда из компетентных источников нам сообщили, что жена Андрея тайно встречается с известным в серьёзных кругах адвокатом Резанниковым, мы только порадовались за несчастную женщину…»
Ух, ты!
Если бы моя память была оперативнее, она бы самостоятельно восстановила наш разговор с жизнелюбивым адвокатом. «Я имел роман с женой одного моего клиента, музыканта…» С другой стороны, почему я должна помнить этот петушиный бред и как я могла догадаться, что «клиент-музыкант» — это Лагутин?
Зато бульварные боевые листки переживали свой звёздный час. Так искренне и настойчиво ими никогда не интересовались. Я перелистала всю груду — слово за словом, фотографию за фотографией, полосу за полосой. Сделала следующие наблюдения:
* Бульварная пресса — одно из самых позорных изобретений человечества.
* Все мы — потенциальные людоеды.
* Каждую секунду на Землю может упасть солидный метеорит, и мы погибнем в страшных мучениях.
* Воздуха на всех не хватит, поэтому страшных мучений в любом случае не избежать…
И наконец:
*Родители 16-летнего юноши, покончившего с собой, подали в суд на Андрея Лагунина. Обвинение — «пропаганда смерти и страданий». Адвокат Лагунин Велемир Резанников выигрывает дело.
* Художник Софронова яростно злоупотребляет наркотиками и алкоголем. Трижды её имя всплывает на страницах «нетонущих» газет в связи с разбойными и хулиганскими выходками.
* Специально для звёздных отпрысков правительство города открыло «звёздный» колледж. Спецпитание, спецобучение, спецобслуживание. Главный идеолог и двигатель процесса — титулованная и великолепная Бронислава Брониславовна Брочек. Вот она на фото в окружении десятка упитанных подростков. («Слева направо», далее — блеск благородных фамилий с приставками «младший».) Оформление школы доверено всё той же хулиганке Софроновой.
Зазвонил телефон. Наверняка снова Лёва. Жалко его, и не вовремя он, и страшно стать свидетелем очередной вспышки его гнева.
— Алло?
— Что «алло»? Говори уж как Сталин — у телефона…
— Макс?
— Как ты догадалась? Ладно, слушай сюда. Есть возможность заработать и рассказать массам всю правду. Если ты, конечно, хотя бы чуть-чуть ориентируешься в происходящем.
— Что ты придумал?
— Я не придумал. Я взвесил и согласился.
— Согласился на что?
— На интервью с тобой.
— Со мной?
— Ну да. С тобой — Лорой Ленской.
— Зачем?
Макс в трубке уступил место автомобильным гудкам и шуму улицы, как бы давая мне возможность самой оценить нелепость вопроса.
— Зачем? — его густой голос вернулся в трубку. — Затем, моя рыбка, что таким образом ты можешь не только начать борьбу с неуловимыми маньяками и с алчной Ингой Васильевной, не только объяснить природу явления «Лора Ленская», не только предупредить возможную жертву, но и заработать немножко денег, тем самым избавив себя от необходимости быть на содержании у Лёвы…
В общем и целом не лишено смысла. Хотя к слову «деньги» я в этот момент испытала неожиданно острую ненависть, как ранее к словам «смерть», «маньяк», «тошнота» и «Чапа». Это уже навсегда.
— А с чего ты взял, что я хочу с кем-то бороться, кого-то предупреждать и отказываться от Лёвиной помощи?
— Ой, слушай, хватит. Мы теряем время. Садись и пиши текст. Вопросы я продиктую.
— Какой текст, какие вопросы? Я желаю общаться вживую и непосредственно с журналистом!
В трубке снова зашумела улица. Затем — Макс, видимо, прижался к трубке губами — голос зазвучал чётче, ближе и суровее.
— Заказ на интервью прислал «Женский журнал»! Надеюсь, ты не собираешься явиться в родную редакцию в образе ужасной Лоры? И довериться журналистскому гению господина Рушника?
«Женский журнал»?
— Это… Лёвина идея?
— Откуда я знаю, чья это идея? В «Вечерке» томится десяток членов-корреспондентов, желающих сделать тебя героиней своих репортажей… Но я видел в их глазах только яростное желание перетащить историю с убийствами в собственные газетёнки. От общения с ними ты потеряла бы больше, чем приобрела. А родной журнал был так трогательно лаконичен и корректен, запрос выслал не факсом, а с курьером, на хорошей бумаге, все вопросы заранее пропечатаны… Приятно работать со знающими людьми! Молодец Петрович, вымуштровал своих негров. А может быть, за этой бумагой и гениально ровными строками стоит он сам? Дома его нет. Оклемался — и за письменный стол…
И тут вдруг над ухом у меня закричало. Заорало. Завыло. Залаяло.
Кричала Юлия Марковна. Лаял Чапа.
— Макс, извини, договорим позже… — я уронила трубку и бросилась к старушке. Она тут же рухнула на моё плечо. Лёгенькая — одни тонкие птичьи косточки.
— А-а-а! — кричала Юлия Марковна, пряча в меня лицо. — Убит! Убит!
Мои попытки узнать, кто же убит и где в этом доме валерианка, закончились полным провалом. Я смогла лишь дотащить Юлию Марковну до дивана, наболтать ей глупых слов и всё. Потом на кухне я лихорадочно разгребала баночки с перцем и рисовые коробочки, пытаясь вычислить хотя бы пошлый валидол, — тщетно. Я нашла только свежайший выпуск «Вечерки» с портретом улыбающегося мачо на первой странице и с грозным: «В ЭТО НЕВОЗМОЖНО ПОВЕРИТЬ! НОВАЯ ЖЕРТВА!» Мне понадобилась секунда, чтобы понять, что мачо — психолог Иван Иванович Яковлев, что автор опуса — Лора Ленская и что валидолом тут не отделаешься. Я с места в карьер помчалась за Верой Павловной — иного выхода утешить Юлию Марковну я не видела.
Глава 24
Больше всего на улице меня удивило отсутствие листвы на деревьях и граждане, как грибы, прилепленные к скамейкам, перилам и стенам. Они стояли в странных позах, их явно не обременял мелочный дождик, они все ЧИТАЛИ. Присмотревшись на лету, я поняла, что читали они газету. Они ВСЕ читали ОДНУ И ТУ ЖЕ ГАЗЕТУ! И я прекрасно знала, что именно они читают…
Вера Павловна с отсутствующим лицом раскладывала пасьянс.
— Вера Павловна! — ворвалась я в её дом, как торнадо. — Извините, дверь была открыта… Вера Павловна, вы не могли бы пойти сейчас к Юлии Марковне? Она неважно чувствует себя…
— Я знаю, — голосом, граничащим с чревовещанием, ответила Вера Павловна. На столе, рядом с картами, лежала «Вечерка».
— Тогда поспешите…
— Конечно, конечно… — Вера Павловна осталась сидеть.
Карты в её правильных старушечьих пальцах мелко дрожали.
— Скоро, очень скоро будут ещё две смерти, — произнесла она строго. Потом вскочила и засобиралась.
Ночь мы провели по-боевому тревожную. Я спала на раскладушке, на моём диване нервно похрапывала Вера Павловна. Юлия Марковна металась и стонала. Чапа с горечью подвывал ей, лёжа при этом на моей макушке.
— Не надо, Лёва! — просила Юлия Марковна.
Я пыталась уснуть и, разумеется, не могла. Я с тоскливым ужасом думала о Лёве — меня терзали смутные сомненья… Я сожалела, что не спросила у Макса, как он ощущает манипуляцию извне, — это очень тормозило ход моего расследования… Потом я вспоминала пророчество Веры Павловны — две смерти… И это в ближайшее время… Оно — это НЕЧТО — теперь парами убивать будет, что ли?.. Я ещё и ещё раз переваривала свои ощущения, пробовала пережить ощущения «соучастницы», исполнительницы чужой, непонятной воли — вспоминалось что-то туманное, бесцветное. Слава богу, я не могла восстановить в памяти даже картинку места преступления… Ещё я думала о маленьком существе внутри меня и пыталась понять, что же я к нему чувствую… Я думала и о Максе. Всё это меня мучило и заставляло ворочаться, дико скрипя при этом пружинами раскладушки. А в те редкие минуты, когда мне удавалось заставить свой воспалённый мозг прекратить пульсировать, я падала в вязкий, нездоровый, галлюциногенный сон. Потом Чапа делал очередное загребающее движение, и мои страдания начинались сначала.
Рано утром, натыкаясь на тазики с примочками, я убежала из дому. Видеть разбитую, замотанную в полотенца, бледную Юлию Марковну я не могла. Ещё больше я не хотела видеть Чапу, одна ночь с которым стоила мне любви ко всем животным мира. В том числе и к моему невинному коту.
Город мрачно молчал. Осень явно переш