Девушка поведала, что на свет она появилась, можно сказать, невзначай, когда ее матери было уже сорок три. Ей с самого детства неизгладимо въелись в память ужасы войны и последствия атомной бомбардировки.
Вместе с тем ей очень нравилась работа туроператора, а уж тем более роскошества в виде ежегодных двухнедельных путешествий куда-нибудь в Париж, на Гавайи или в другие экзотичные места, которые ей со скидкой предоставляла фирма. Замуж она, по ее словам, не собиралась. Хватит с нее племянников и племяшек, которые ей по жизни вместо детей.
Под окончание ее рассказа Макс заказал шампанское, чтобы отпраздновать три своих месяца безостановочной работы. Йоко засмеялась и подняла бокал. К вину японка оказалась непривычна и в итоге призналась, что домой в таком состоянии одна не доберется. А потому, как бы скандально это ни выглядело, она просит разрешения прилечь у него в номере. Макс безоговорочно согласился.
На кровати они разместились вместе, и через непродолжительное время такая близость в сочетании с выпитым шампанским возымели действие. Макс не был с женщиной с самого начала своих разъездов, да и у Йоко, судя по всему, интимной близости с мужчиной не было вот уж невесть сколько. Нежные, вкрадчивые ласки постепенно переросли в страстные занятия любовью. Гладя нежную, бархатистую кожу этой хрупкой, как фарфоровая статуэтка, молодой женщины, Макс ощущал в себе подлинную сбалансированность тела, ума и духа.
Проснувшись поутру, Йоко он рядом не застал. На прикроватном столике лежала ее визитка, где от руки было приписано:
Мне с тобой было чудесно. Удачного возвращения в Америку. Будешь снова в Японии — пиши.
Хо-хо-хо!
Йоко
На визитке значилось полное имя: Мияко Мицуи.
Очевидно, Йоко — что-то вроде прозвища. С уже знакомой, хотя по-прежнему ошеломляющей ясностью Макс понял, что Мияко Мицуи — это четвертое из тех двенадцати имен.
Что же это за силы с синхронной, неотступной и непостижимой настойчивостью влекут его, направляя в нужное им русло? Что бы они собой ни представляли, но явно набирали обороты.
Впрочем, направление движения так и оставалось непонятным. Двенадцать. Что же это за тайна такая? Не может же это быть просто случайным сочетанием имен. Но как так происходит, что он встречает людей именно с этими именами?
Скажем, в Трухильо Макс оказался лишь потому, что не рискнул возвращаться в Боливию, куда путь ему был заказан. Но именно там он встретился с Марией.
Ицык всплыл, можно сказать, по рабочим обстоятельствам. Знакомство с Б. Н. вышло и вовсе случайным, когда Макс невзначай задел тему, интересную для директора музея, и тот захотел ее обсудить.
Визит в токийский музей и тот сложился оттого, что сорвалась поездка на Хоккайдо к айнам. И кто, пардон, ожидал, что у него ни с того ни с сего лопнут штаны?
Неопровержимо лишь то, что между четырьмя именами не прослеживается ну никакой связи.
Глава 12Жизнь расправляет крылья
1973–1976 годы
Макс вернулся в США и зажил более-менее обычной жизнью.
Ответственность была его всегдашней сыновней чертой, и основная причина, по которой он работал в семейном издательстве, крылась в желании быть подспорьем отцу после инфаркта. Со временем Герберт более-менее пришел в норму, и Макс решил вновь посвятить себя учебе.
Он возвратился в Массачусетс и с год преподавал там в своем Андоверском колледже испанский, пытаясь пронять учеников энтузиазмом, какой он в свое время перенял от сеньора Иглесиаса. Но работа почасовика была чем-то временным, и в конце года Макс получил грант на изучение культурной антропологии в Гарварде. Проучившись семестр, он понял, что принял ошибочное решение. Антропология, как выяснилось, уже не занималась изучением коренных народностей. Чистых, исконных этнических групп осталось всего ничего, а контакт с современной западной цивилизацией сам по себе обрекал эти немногие оставшиеся народы либо на медленное, либо на быстрое умирание.
Макс пришел к выводу, что на нынешнем этапе развития современный человек стал тем, что он обозначил понятием «негуманоидный индивид». На эту тему он написал эссе, которое, впрочем, не привлекло к себе внимания. В этом сочинении говорилось, что самые характерные признаки, благодаря которым гуманоид стал человеком, на протяжении эволюции мало-помалу стирались.
Профессора из Гарварда, однако, сочли, что он излишне романтизировал ранние цивилизации. Макс же, в свою очередь, упорствовал в убеждении, что в неуклонной погоне за техническим прогрессом, материальными благами и изобилием человек незаметно утратил что-то основополагающее.
Он анализировал ранние этнографические кинофильмы, сопоставлял их с собственными наблюдениями обособленно живущих племен Амазонки, этногрупп Индии, Анд и других отдаленных мест, антропологию которых Макс исследовал во время съемок своего материала. В итоге автор эссе делал вывод, что искусство жить в гармонии с природой человеком утеряно.
Некоторые из этих примитивных народов освоили выращивание садов, служивших не только источником пропитания, но и произведениями искусства. Они создали геометрические орнаменты, менявшие цвет со сменой времен года. Эти орнаментальные линии открывались подчас лишь со склонов гор над полями. Казалось бы, для чего такие несоразмерные усилия — неужто для того, чтобы придать продукции сельхозугодий дополнительную эстетику?
Другие культуры взлелеяли у себя сокровенные ритуалы музыки и танца, направленные, по сути, на исцеление и взращивание человеческих отношений. У некоторых так называемых первобытных племен существовали узоры, исполненные радости и созидательного творчества даже в мелочах. Взять хотя бы то, с какой любовью покрывалась резьбой палка-копалка, с каким тщанием черепок горшка расписывался цветами и узорами в знак благодарности почве, из которой он изготовлен.
Разумеется, Макс не отрицал благ современной цивилизации, равно как и ее отрадного изобилия. Он лишь подчеркивал, что за все это заплачена цена, которая приравнивается к полному отречению от своих изначально человеческих сущностных черт. На протяжении своей эволюции род людской преобразовался в потребителя, истинные, глубоко человеческие нужды которого отошли на второй план. Экономические и технологические императивы современного мира заменили исконные потребности человека. Лишь потребляя, нынешний индивид обретает статус, становится на достойную ступеньку и поддерживает за счет этого свою психологическую целостность.
Она обеспечивается непомерной ценой — эволюцией, на излете которой проступает во многом зомбированный, оторванный от своих корней негуманоидный индивид.
Формулируя свою неприглядную гипотезу, Макс и в самом себе с недовольством ощущал признаки этого индивида вместе с бессилием что-либо предпринять. Его уже не прельщали опутывающие по рукам и ногам императивы, имя которым «иметь» и «делать». Интересно, как сложилась бы его жизнь, останься он тогда в Трухильо с Марией? Он написал ей, как и обещал, и она ответила на письмо. Как Макс и догадывался, она теперь была замужем и уже вынашивала первенца.
Уверенность в том, что они с Марией уже были вместе в другой жизни, упорно жила в нем. Только, как видно, в этой жизни вдвоем им быть не суждено.
Во время учебы в Гарварде Максу продолжали поступать звонки с предложениями провести исследование или подобрать место под съемки того или иного документального фильма, что подразумевало путешествие в разные страны. С радостью используя возможность приобщиться к той или иной культуре, Макс с неизменной охотой брался за такие проекты и в довольно скором времени снискал себе среди голливудских кинопродюсеров славу безотказного поисковика. А таких людей, умеющих находить общий язык с местной бюрократией и решать вопросы логистики, в документальном кинопроизводстве не так много.
И вот, вопреки чаяниям отца, считавшего, что сын наконец одумается, бросит всю эту ерунду и переведется на бизнес-факультет Гарварда, — единственно дельный! — Макс решил окунуться в очередной кинопроект под названием «В поисках исторического Иисуса».
Его радовало то, что в нем, наряду с прочими, задействован и оператор памятных «Поисков древних тайн» Расс Арнольд. В общем, работа предстояла интересная… и тут Макс встретил исполнительного продюсера Аманду Хардинг.
Шефом Аманда Хардинг была невообразимым. Фигуристая, гривастая — в прошлом фотомодель, а затем актриса, — в итоге ни на одном из этих поприщ она не преуспела, но тем не менее сумела каким-то образом подняться до уровня продюсера, то ли за счет неукротимости характера, то ли по какой-то иной причине.
Эта особа была деспотом, истинной самодуркой. Никто ее не уважал, но это не мешало ей начальствовать, по крайней мере номинально.
Вечно всем недовольная, она шумно волновалась насчет всего, в особенности того, как она выглядит, чем ее кормят, хорошо ли постирана ее одежда и все такое прочее, никак не связанное с фильмом, из-за которого два месяца всей группе приходится колесить по пяти континентам и двенадцати странам.
Питалась дама исключительно тунцом в собственном соку, банки с которым ей приходилось периодически досылать в любую точку, невзирая на дороговизну и неудобство. Макс с ума сходил, вынужденно решая эти вопросы, вместо того чтобы заниматься непосредственно проектом.
Сюжет нового фильма вращался вокруг древних ахмадийя и иных религиозных сект, исповедующих, что Христос не умер на кресте, благополучно перенес муки, долгое время жил в Индии и других местах, а потом благополучно умер от старости в окружении любящей семьи и детей.
Ахмадийя считались мусульманской евангелической сектой, главным адептом которой был Мухаммад Зафрулла Хан, в шестидесятые служивший помощником секретаря ООН. Он написал книгу, где утверждал, что его секта располагает доказательствами своей правоты. Суть их зиждилась на буквальном значении слов «испустить дух» — фразы, используемой для описания крестных мук Иисуса.