Она действительно обрадовалась. Сразу засуетилась, заказала в ресторане ужин, который принесли минут через тридцать.
Пока она переодевалась (открыла мне в домашней одежде – кажется, в джинсах), я сидел в просторной гостиной и переваривал свое впечатление от встречи. Да, это была совсем другая женщина. Изменился голос (стал чуточку глуше), глаза (в них стало больше грусти), движения обрели уверенность, а в улыбке чувствовалась какая-то неестественность, наигранность, как у актрис, привыкших быть на публике. Но она была красива, а главное, от нее так и веяло силой и энергией.
– Ну, вот и я, – сказала она, прерывая мои мысли. На ней было великолепное платье от модельера, которого я хорошо знал и у которого сам иногда одевался. «Моя школа!» – с удовольствием отметил про себя я. – Теперь будем говорить, все вспоминать, есть и пить! Хотя, собственно, о чем говорить – я же все о тебе знаю, а ты, наверное, все знаешь обо мне! От славы не сбежишь!
Я улыбнулся. Это было правдой.
– Тогда рассказывай то, о чем ты не говоришь в своих интервью, – предложил я.
– Ты имеешь в виду – о тебе? – засмеялась она.
– Давай обо мне! – махнул рукой я.
– Хорошо… – И ее глаза стали холодными, как у кошки. – Ну вот, например, можно начать так. Жил-был один мужчина. Он был молод, умен и красив. Он скучал, потому что ему не к чему было применить свой талант. Он так заскучал, что подобрал на улице котенка и от нечего делать начал воспитывать из него льва.
– Львицу… – подсказал я.
– Да, львицу, ведь котенок, как на грех, оказался женского пола. И это очень обидно… Дальше?
– Нет, хватит. А если обойтись без аллегорий?
– Без аллегорий неинтересно. Ты же не знаешь, чем все закончилось…
– Догадываюсь: котенок действительно стал львицей!
– Нет! – снова рассмеялась она. – Все гораздо интереснее: это был не котенок. Он ошибся! Это был тигренок, который заблудился в городе у помойки! Он учил его прыгать через горящее кольцо, сидеть на тумбе, делать стойку на задних лапах. Готовил для большой арены. А тот мечтал о прериях и джунглях.
– Какое неблагодарное создание! – пошутил я. Но мне стало не по себе. Она таки здорово изменилась.
– Хорошо, – сказала она серьезно, – давай без аллегорий. Зачем ты меня разыскал?
Мне было трудно произнести то, что я планировал сказать. Но я привык говорить прямо. Я предложил ей выйти за меня замуж.
– О господи! – всплеснула она руками, и в этом жесте было столько театральности, что я поморщился. Но она тут же сменила интонацию и заговорила серьезно и спокойно:
– Не смеши. Ты, помнится, никогда не любил быть банальным. А сейчас как раз складывается классический – и поэтому очень простой – сюжет. Собственно, в жизни, как и в литературе, существует не более пяти затасканных сюжетов. Можно позавидовать разве что Шекспиру – он был почти первым в их разработке. А этот напоминает мне «Евгения Онегина»: она любила его, он ее не любил. А когда он все же полюбил ее – она уже была женой генерала.
– Но ты не жена генерала.
– Да, мне некому хранить верность… – задумчиво сказала она. – Я слишком сильно тебя любила. А теперь все перегорело. У меня куча дел. Я больше не думаю о любви. Ты можешь быть спокоен: я не курица. Ты боялся, что я буду квочкой, помнишь?
– Значит, у меня совсем нет шансов? – Я пытался быть веселым, шутливым, но, глядя на нее, любуясь ее силой, не мог не впасть в отчаяние.
– У нас есть все шансы быть друзьями! Это я тебе обещаю. Только теперь ты приходи ко мне.
Врач не мог удержаться от короткого смешка. И Витольд невесело рассмеялся вместе с ним:
– Да, история повторилась, только на этот раз – все было с точностью до наоборот. Более того, я смирился. В конце концов успокоился и действительно стал частым гостем в ее доме. Мы снова общались, как старые приятели. Только теперь у меня было гораздо больше нежности, внимания, какого-то трепета. Я знал, что порой она не успевает нормально поесть, и всегда приносил с собой что-то вкусненькое, не ресторанное, а то, что готовила моя домработница. Помогал ей делать покупки, чинить домашнюю технику, вместе мы встречали Новый год, Рождество, другие праздники, которые она не так уж часто проводила в одиночестве. Я был первым читателем и критиком всего, что она писала, и теперь относился к этому гораздо серьезнее. Чтобы рассмешить вас еще больше, скажу, что иногда она знакомила меня со своими приятелями, которые, подозреваю, были ее любовниками или просто такими же неудачниками, как я.
– Не грусти, – шептала она мне в таких случаях, – ты для меня – гораздо больше! Ты же знаешь, как это бывает…
Что я мог ответить? Все было ясно без слов.
Ну вот, я почти все вам рассказал. Остается последнее – то, почему она здесь…
…Год назад я пришел к ней и не застал дома. Приходил еще раз, и еще. Потом стал приходить утром и вечером ежедневно. Мне никто не открывал. Я испугался, представлял себе самое страшное: она лежит там без сознания или мертвая. Ломать дверь я не имел права, поэтому побежал в ЖЭК. Новость, которую мне сообщил начальник, была ошеломляющей: квартира продана, со всем, что в ней есть, а жилица куда-то переехала. Теперь ему каждый день надоедают разные люди, спрашивают, куда она могла деться.
Слава богу, что я, пожалуй, единственный из всех ее знакомых, знал ее родителей. Но от них пользы было мало: они знали номер ее телефона, и то только потому, что он сохранился в памяти автоответчика. Судя по цифрам, это была некая окраина. Все это ужасно удивляло и волновало меня. Я использовал свое служебное положение, и соответствующие органы добыли адрес, который вычислили по этому номеру.
Я поехал туда. Это действительно было бог знает где, в районе пятиэтажных «хрущевок».
Я долго кружил по грязными улицами, пока не отыскал нужный мне дом. Позвонил в дверь. Никто не открыл. Но я не собирался так просто развернуться и уйти. Предвидя такую ситуацию, прихватил с собой инструменты и минут через пять смог отпереть несложный замок.
Меня ждала удручающая картина: она лежала на полу посреди маленькой темной комнаты и, кажется, совсем не дышала. Странным было и то, что она изменила внешность – коротко подстриглась и выкрасилась в черный цвет, лицо стало таким худым, что узнать ее было довольно трудно.
Я отнес ее на кровать, растер руки и ноги, бросился на кухню в поисках чего-нибудь съестного и с ужасом обнаружил, что холодильник совершенно пустой. Перед тем как выскочить в ближайший магазин и аптеку, насильно влил сквозь стиснутые губы несколько ложек теплой воды. Вызвал «скорую»…
Через несколько часов она немного пришла в себя, и я предложил ей выпить бульон, который успел сварить, пока она спала после медицинских процедур.
Она была абсолютно отсутствующая и не отвечала ни на один мой вопрос.
Когда я подносил воду, зубы ее стучали о край стакана.
– Зачем, зачем ты это со мной сделал? – вдруг сказала она.
– Что именно, солнышко? – спросил я, понимая, что она не в себе. – Успокойся, девочка, все будет хорошо.
Она прижалась к моей груди, вцепилась в воротник.
– Это не могло быть моей жизнью! – шептала она. – Я устала. Я больше не могу… Я – бездарь, я – ноль, я – ничто! Мне больше нечего сказать. Я – курица! Курица!
– Ты ошибаешься. У тебя есть все условия, чтобы жить дальше. Зачем же все рушить?
Она посмотрела на меня взглядом, от которого мне стало грустно и страшно.
– Запомни, – сказала глухим голосом, – все УСЛОВИЯ, которые выставляют извне, не пригодны для жизни! Я ненавижу условия!
– Чего же ты хочешь? – пытался понять я.
– Я хочу… на необитаемый остров. Ты можешь устроить это для меня? Нет? Тогда пошел вон! Вон! Вон! – закричала она.
– Ты действительно устала. – Я пытался успокоить ее, гладил по стриженой голове, как ребенка. – Это обычный кризис. Так бывает. Позволь мне забрать тебя отсюда! Что ты надумала, зачем тебе эта убогая халупа?! Ты сильная и умная. Ты не курица, ты моя львица, мой любимый котеночек…
Но она будто не слышала меня.
– Вечная Радость за малое испытание на Земле.
Это были последние слова, которые я слышал от нее. Потом она уснула.
То, что она сказала, было последней строкой из «Мемориала» Блеза Паскаля.
– Это все, – закончил свой рассказ Витольд. – Остальное вы знаете.
Был уже второй час ночи. Но оба собеседника не заметили, как пролетело время. Они даже не включили свет – так и сидели, окутанные уютной темнотой. Только через щель внизу двери проникал в кабинет тонкий и острый меч света из больничного коридора.
– Я уже понял, что вы человек неординарных действий, – сказал врач, – но почему вы решили устроить ее именно сюда? Почему просто не положили на обследование в лучшую, возможно, зарубежную клинику? Каких результатов вы ждете?
Витольд пожал плечами:
– Понимаете… У нее всегда был какой-то непостижимый для меня интерес ко всякого рода отклонениям от нормы. Мы много об этом говорили. А когда она так сильно изменилась, я подумал, что ей нужны новые впечатления. Такие, каких у нее еще не было. Но выбрать что-то казалось мне невозможным – она не была разве что на Луне. К тому же я догадался, о чем она думает, ведь знал ее довольно хорошо. Ей казалось, что она все эти годы жила не своей жизнью. В том была толика правды, ведь если бы мы не встретились… Как знать… Порой этот вопрос смущал меня тоже. Тогда я и подумал о больнице. Здесь она могла бы начать все с нуля, попробовать себя в новом качестве и наконец понять, где настоящая жизнь: перед камерой на Каннском фестивале или в убогих стенах приюта для больных… Я надеялся, что она придет в себя.
Но окончательный замысел был более сложным: я думал, что необычная работа и общение с людьми, чья психика нарушена и которые всегда интересовали ее, выведут ее из творческого кризиса, дадут новые темы и она снова начнет писать.
– А вам не кажется, что это – ваш очередной эксперимент? – вдруг спросил врач, и Витольд дернулся, как от удара.