Зависает пауза.
– Я согласна. Она – наша, – голос принадлежит Сомнамбуле.
– Наша… – эхом отзывается Русалочка.
– Не знаю. (Этого мужчину Хелена назвала Наследником).
– Не знаю… – голос Галеристки.
– Наша! – бархатный баритон Олигарха.
– Она такая милая! – подхватывает Тувеянсон.
– Я не знаю. – Это произносит Странник. – Слишком мало времени, чтобы определить…
– Итак, – продолжает Технолог, – шесть против двух, двое – воздержались.
Кто-то аплодирует. Хелена уверена, что это – Тувеянсон.
– Но как знать наверняка, что пробуждение состоялось? – спрашивает Сомнамбула.
Технолог прокашливается, настраиваясь на долгую речь.
– Обращение, – говорит он, – прошу заметить: обращение! С психологической точки зрения, пробуждение души – это и есть обращение. Мы все знаем, что это такое, но не каждый из нас может выразить то, что он или она чувствовали во время этих метаморфоз. Итак, пробуждение души на первой стадии характеризуется утратой душевного равновесия. Со временем происходит переход сознания с низкого уровня на более высокий и, как награда за все душевные муки, – трансцендирование.
– Вы говорите, как безумный! – прерывает его Веронезе. – Вредная привычка – прикидываться.
– Я говорю то, что знаю, – строго произносит Технолог, – но если вы хотите попроще, могу объяснить. Это, кстати, касается вас всех – не зря же мы сейчас вместе. Итак, человек, а точнее, его личность, рождается и вращается в кругу узкого собственного мира. На протяжении всей жизни мы существуем в нем и руководствуемся несколькими инстинктами – теми, что унаследовали от своих предков. Их названия вы знаете – есть, пить, защищаться, продолжать род… Инстинкт есть инстинкт. Большинство из нас живет так, будто является центром вселенной. Это – счастливчики, они живут, как трава. Но есть другие. Те, кто в результате какого-то события выходит за рамки индивидуального сознания и присоединяется к всемирному разуму. Из маленького узкого круга они внезапно попадают в бескрайний мир бытия. И эта бескрайность поглощает их скудное индивидуальное существование! Практически незаметно для себя человек проскальзывает из старой вселенной в новую. Такое случилось с каждым из нас. Теперь вы понимаете, почему мы вместе? Нас не так уж много, и мы должны беречь друг друга. И… и жалеть тех, кто…
– Кто живет, как трава… – подсказывает Тувеянсон.
– Да, – подхватывает Веронезе, – это то же самое, что стоять рядом с огромным полотном работы Микеланджело или Леонардо, и видеть только цветные пятна и борозды от волосков кисти, и не знать, что представляет собой вся картина.
– Да. Есть, спать и продолжать род – этого не достаточно, чтобы иметь право называться человеком. Видеть мир в целом – вот главный результат обращения.
– И вы считаете, что она может быть с нами? – подает голос Галеристка. Хелена представляет себе ее утонченный аристократический профиль и немного отстраненный взгляд иронически прищуренных глаз.
– Конечно, да, – говорит Технолог, – у нее сильная воля, отличная интуиция и насыщенная эмоциональная жизнь. Это – три условия для человека, способного ощутить обращение. В конце концов… в конце концов, мы все говорили с ней. Ни один не отказался. И, прошу заметить, она не задавала глупых вопросов!
– В конце концов… – эхом подхватывает Олигарх, – признайтесь откровенно: мы все – ее поклонники.
– Это правда, – отзывается Галеристка.
– Да, – говорит Странник.
– Согласен, – тихо произносит Наследник.
– Итак, – заключает Технолог, – десять из десяти! Она – наша.
Слышно, как кто-то (конечно же – Тувеянсон!) хлопает в ладоши.
– Но нужно, чтобы она об этом узнала! – говорит Русалочка.
– Она уже знает, – говорит Технолог. – Она придет к нам сама… Она заберет нас отсюда…
Хелена отстраняется от стены, она настолько срослась с ней за эти полчаса или час, что ей кажется, будто она едва отлипает от нее, сопротивляясь, барахтаясь под давлением влажной ночной темноты. Она подносит к глазам руку с часами – половина двенадцатого. Минут через десять-пятнадцать по трассе мимо больницы проедет последняя маршрутка. Значит, нужно идти. Обдумывать все это – позже.
Она тихо направляется к лестнице. На сегодня с нее хватит, решает она. Но теперь она уверена, что рядом существует жизнь. Даже здесь. Хотя почему «даже»? Именно здесь, где рушатся надежды.
Спустившись на первый этаж, она будит санитара, и тот, недовольно сопя и зевая, долго звенит ключами, отпирая дверь.
Хелена быстро идет по темной сиреневой аллее. Голова ее раскалывается, ноги дрожат. Она едва успевает добежать до полупустой маршрутки, и водитель настороженно поглядывает на нее в зеркало, висящее над его головой, – кто его знает, что за люди садятся на этой остановке…
Дома она перерывает книги – просто вытряхивает их на пол из ящиков, которые так и не удосужилась разобрать за целый год. Их так много! Наконец она находит первое издание своего «Амулета Паскаля», написанного по-английски – без сокращений и пояснений, которые были внесены потом при переводе по настоятельным советам издателя и редактора. У нее никогда не было времени и привычки перечитывать написанное, а тем более – изданное и вытесненное новыми сюжетами. Но она все помнит и поэтому, почти с отвращением пролистав страницы с диалогами и сюжетной коллизией, наталкивается на «проходные абзацы» – те, что были написаны «для себя»:
«…В кругу герцога Роанеза, во время очередного светского приема, кавалер де Мере познакомился с удивительным человеком, который показался ему «человеком преклонного возраста» – известным математиком Блезом Паскалем. Для аристократа Мере тот был лишь чудаком, без хороших манер, слишком замкнутым и застенчивым. Позднее, благодаря записям самого де Мере, современники решили, что дерзкий кавалер перевоспитал Паскаля. Вот выдержки из этих записей: «Этот господин был сильным математиком, который, надо заметить, не знал ничего, кроме этой науки, не имеющей для мира никакого значения. Этот человек, у которого не было никакого вкуса и такта, постоянно вмешивался в разговоры, всегда удивлял и заставлял смеяться над ним. Но впоследствии он становился все менее уверенным в себе, начал только слушать и задавать вопросы и все, что слышал, записывал в свой блокнот, который постоянно носил с собой. После наших совместных путешествий этот человек перестал думать о математике…» В это время Блез Паскаль сделал запись в своем записной книжке: «Надо держать свои мысли под замком. Буду осторожным во время подобных путешествий!»
Снисходительно похлопать гения по плечу – вот единственная отрада «сильных мира сего». Они аплодируют – гений стыдливо и благодарно улыбается. Они мягко намекают ему на то, что нынче в моде фламандское кружево, а не дешевые плетеные изделия, приобретенные на углу своего дома, – гений краснеет.
Ему мягко говорят, что все, чем он занимается, все, на что положена жизни, – ерунда. О, он может кивнуть в ответ. Но это будет механический жест. Дань вежливости. Страх вызвать дополнительные разговоры. Гений ждет обращения, как кавалер де Мере – свою очередную любовницу…»
Вот оно, это слово! Хелена напрягается, чтобы вспомнить… А что вспоминать – она все знала сама. Она перелистывает еще несколько страниц:
«В один из праздничных дней Блез ехал в повозке, запряженной четверкой лошадей. Лошади понесли, и повозка оказалась на краю моста, не огражденного парапетом. В одно мгновение вся четверка оказалась в воде, а повозка каким-то чудом застряла на самом краю обрыва. После этого случая Паскаль начал страдать бессонницей, во время которой его посещали видения. Свидетельство аббата Буало: «Этот великий ум всегда представлял, что видит по левую от себя сторону бездну. Он всегда ставил с левой стороны стул, чтобы успокоить себя. Друзья и духовные наставники убеждали его, что нечего бояться, что видения – лишь порождение его больного воображения. Он соглашался, а спустя четверть часа снова видел слева пропасть, которая затягивала его…» Ученого объявили сумасшедшим. Его сторонники и завистники долго спорили по этому поводу. Но ему было все равно.
В ночь с понедельника на 23 ноября 1654 года от «десяти с половиной часов до полуночи с половиной» произошло то, что перевернуло всю его насыщенную и недолгую жизнь: встреча с Реальностью, самая загадочная мистическая встреча, получившая название обращение, или озарение. Под воздействием постоянной бессонницы и длительной внутренней борьбы Блез Паскаль пережил состояние, близкое экстатическому приступу, во время которого вся красота и сущность мира открылись перед ним. В этот момент он не молился – как истинный приверженец точных наук, он делал отрывочные записи на небольшом клочке пергамента:
«Год 1654. Понедельник, 23 ноября, День Святого Климента, папы и мученика. Накануне Дня Св. Хрисогона мученика. С 10.30 вечера до 12.30 ночи. Огонь. Бог Авраама, Исаака и Иакова, а не философов и ученых. Веруй, веруй, почувствуй Радость и Мир. Бога Иисуса Христа. Мой Бог и твой. Ваш Бог будет моим Богом – забудьте обо всем в мире, кроме Бога. Лишь Евангелие приведёт к Нему. Величие человеческой души. Праведный Отче, мир не знает Тебя, но я знаю. Слёзы радости. Я не с ними. Меня, источник воды живой, оставили. Боже, Боже мой, почему ты меня оставил? Позволь мне быть с Тобою на веки. Ибо Он жизнь вечная, истинный Бог наш, Иисус Христос. Иисус Христос. Иисус Христос. Я бежал и отверг Его, распятого. Могу ли я жить без Тебя? Он открывается через Евангелие. Отвергаю себя. Отдаюсь в руки Христовы. Вечная Радость за малое испытание на Земле. Не дай мне забыть сие. Аминь».
Этот клочок пергамента нашел слуга Блеза Паскаля спустя несколько (по одной из версий – восемь) лет после смерти ученого и философа. Клочок был зашит в полу его камзола… Один из исследователей жизни ученого месье Бремен доказывает, что именно в эту ночь произошло обращение Блеза Паскаля и оно положило конец долговременным душевным мукам. Вселенная предстала перед ним как единая трансцендентная реальность. Жуткие галлюциногенные видения сменились видениями Света, Жизни и Любви…»