Да не плевать ли почему?! Чарна зашипела и сжалась в комок. Хоть бы поскорее всё закончилось, хоть бы закончилось… Подумала мельком: вот и ещё одно доказательство, что чудовище создал не правда приложил к нему руку, обязательно бы вшил в тварь нечто, позволившее ей узнать Юргена. Ладно другие ученики, а вот Юрген… Нет, Йовар бы не позволил любому своему творению причинить ему зло.
Йовар. Если бы Йовар.
Хотя Чарна никогда не верила, что учитель в этом замешан.
Вскоре скрежет прекратился. Как Юрген и предсказывал, Сущность осознала, что из них не вышла лёгкая добыча, но осторожность ещё никому не вредила: вдруг чудище просто затаилось? Поэтому они решили заночевать в подполе. Юрген стянул с себя след солнечного тепла и зажёг колдовской огонь. Так и остался сидеть у стены, прикрыв глаза. Приглушённым кошачьим зрением Чарна разобрала, что у него на щеке темнела грязная ссадина, а рукав был разорван. Видимо, так сильно приложили в пёсьем теле, что даже на человеческом отразилось.
– Хорошо, что мы чародеи, – заметил Юрген угрюмо. – Были б обычными людьми, не убежали бы.
Хорошо, что хотя бы один из них чародей достаточно сильный, чтобы задержать чудовище. И что в кумирне оказался подпол. Чарна фыркнула: если бы Юрген погиб, она бы никогда себе этого не простила. Дура, ругала она себя, зачем позвала на помощь? Неужели она не смогла бы справиться сама? Может, стоило попытаться лучше?.. Хотелось верить, что она больше никогда не столкнётся с Сущностью из Стоегоста, но кто знает.
Чарна забилась в угол и пообещала себе: если будет следующая встреча, то она не испугается чудовища так, как сегодня.
За последнее время Ольжана увидела столько постоялых дворов и чужих домов, что они сливались для неё в одно. Ольжана почти не запоминала их хозяев – не могла воскресить в памяти лицо человека, у которого останавливалась в сего несколько дней назад, что уж говорить о большем? Но она сразу поняла, что старика Гариба запомнит надолго.
Это был добродушно-рассеянный кубретец с редкими седыми прядями, зачёсанными на висок, и розовым пятнышком на длинном горбатом носу. Он жил в деревне у косогора – один в крепком каменном домишке – и после ужина, когда Лале ушёл, а Ольжана вызвалась убрать со стола, нечистый дёрнул её спросить про хозяйство, мол, не тяжело ли вести его в одиночку… Старик Гариб сидел на пыльном узорном коврике и вытирал тарелки. Не поднимая головы, сказал так же мягко, как говорил всё остальное:
– А куда деваться. – Отложил тарелку, взял следующую. – Дочку месяц назад волк задрал. – Поднял на Ольжану глаза, добрые и влажно-тёмные, как у оленя. – Больше и нет никого.
Ольжана опустила тарелку обратно в чашу с мыльной водой. Хорошо хоть не выронила.
Проглотила ком в горле. Выдавила:
– Мне очень жаль.
Старик Гариб печально улыбнулся.
– У нас не принято делиться с гостями бедами, – признался он. И пожурил себя: – Плохой, плохой я хозяин… И так ты убираешься в моём доме, где это видано?
Ольжана в который раз заверила его, что, если не поможет ему, будет чувствовать себя ужасно, и он оказывает милость, позволяя ей сделать это. А после, протерев стол и вылив грязную воду, вышла во двор – искать Лале.
Лале сидел на приступке у сарая и, закатав рукава подрясника, гладил цепную собаку. Ольжана побаивалась всех больших собак, кроме Юргена, а этот пёс был особенно огромен, лохмат и сер, но млел от того, как Лале гладил его за ушами.
– Не бойтесь. – Лале подвинулся, освобождая ей место. – Это славный малый.
Ольжана недоверчиво глянула на пса. Когда они приехали, он рвался с цепи и захлёбывался визгом и лаем.
– Не знала, что вы такой любитель собак.
Лале не ответил, только потрепал пса по загривку. Ольжана скользнула взглядом по рукам Лале – (загоревшие, с тёмными волосками. Пришитое предплечье было шире и смуглее, чем родное), – и мельком подумала: ей нравилось, когда Лале закатывал подрясник до локтей. Мог бы закатывать и почаще. Но сейчас было не до этого, поэтому Ольжана села на приступок и зашептала:
– У хозяина дочку месяц назад задрал волк.
Лале не поменялся в лице, но взгляд стал сосредоточеннее и острее.
– Я думаю, – процедила Ольжана, – это оно.
– Мы не проезжали здесь, госпожа Ольжана. – Рука продолжила гладить холку пса. – Это мог быть обычный волк.
– С чего бы обычному волку нападать летом? – Ольжана стиснула кулаки. – Что, еды мало? – Махнула в сторону леса на горе. – Месяц назад мы уже были в Кубретском господарстве. Вряд ли чудище идёт за нами след в след и не отклоняется ни на шаг…
Лале поднял глаза и посмотрел на домишко. В окне мелькнула фигура старика Гариба.
– Это мог быть больной волк, – проговорил Лале. – Озверевший. Вышел из леса и напал на девушку.
– Много ли таких волков? – Ольжана стиснула пальцы и сгорбилась, как от боли. – Ещё по Стоегосту было понятно, что чудище хоть и преследует меня, но не гнушается нападать на других. А ту мазарьскую деревню помните? И двух мужиков?.. А третьему – третьему живот вспороли, и…
– Конечно помню, – ответил Лале холодно. – Я ведь этот живот и шил. И снова, госпожа Ольжана: нас здесь не было, а чудовище идёт по вашему следу.
– Может, оно делает крюк, пока ищет логово для сна. Или дорогу покороче…
– Не додумывайте, – перебил Лале так, что Ольжане стало неуютно от его тона. – И успокойтесь. Пожалуйста.
Ольжана дёрнула плечами.
– Ладно. – Она встала. – Как скажете.
Внутри забурлило не только от вины, но и от обиды на Лале – тяжело, что ли, было её выслушать? В конце концов, Ольжана говорила разумные вещи, ведь даже госпожа Кажимера не знала наверняка, как двигалось чудовище, и в начале лета они с Лале ехали по Кубретскому господарству с юга на север, а теперь снова – с севера на юг… К тому же вдруг дочь старика Гариба погибла не в здешних местах, а отправилась на ярмарку или к родственникам, и там её нашла смерть… По-хорошему надо было расспросить, но не станет же Ольжана бередить раны несчастного отца.
И душить в себе слабую надежду, что это был простой волк, – не будет.
Ольжана суетливо поправила платок. Она не знала, скольких невинных людей задрало чудовище, и старалась о них не думать. Понимала, что это неправильно, но оправдывала себя: в конце концов, Ольжана всего лишь человек и как ей не спятить от мысли, что она ведёт за собой смерть?
Надо что-то делать, сказала она себе. Надо уже что-то делать. Но что?
– Ну, будет вам, – сказал Лале, тоже поднимаясь. – Я поговорю с хозяином и всё узнаю.
Глаза Ольжаны расширились.
– Вы что? – Она скрестила руки на груди. – Старик скорбит и вряд ли хочет, чтобы его расспрашивали.
Лале болезненно улыбнулся.
– Я служитель Дланей, госпожа Ольжана. Общаться со скорбящими – часть моей работы.
И переубедить его она не смогла.
Лале говорил со стариком Гарибом до глубокого вечера. Ольжана уже устроилась в части домишка, который им выделили, на лежанке, укрывшись тонкой простынёй. От кухни с Лале и Гарибом её отделял лишь подвешенный к потолку отрез ткани, но голоса были тихи, и Ольжана не могла разобрать слов. Ей казалось, что старик говорил, и плакал, и снова говорил, а Лале его успокаивал, и это длилось так долго, что Ольжана даже провалилась в сон. Она встрепенулась, только когда пришёл Лале и опустился на свою лежанку. Но хоть лежанок было две, места всё равно не хватало, и Ольжана сонно отползла поближе к стене.
– Это был простой волк, госпожа Ольжана, – сказал Лале ей на ухо. От шёпота пошли мурашки. – В здешнем лесу развелось много больных волков. Уже нескольких подстрелили. Говорят, такое странное лето.
Даже спросонья Ольжана поняла, что он может лгать, чтобы её успокоить. Жертв от этого меньше не станет, но проще не знать человека, на которого она навлекла беду. Только Ольжана не стала спорить. Пускай.
В стене над ними зияло крохотное оконце. Через него сквозило летней прохладой. Отрез ткани, тёмный в ночи, едва колыхался, и где-то за ним укладывался спать старик Гариб.
Жужжал комар. Ольжана поджала ступни, чтобы не выглядывали из-под простыни и комар за них не укусил.
Лале лёг. Из-за нехватки места казалось, что они спят на одной кровати, и, хотя Лале её не касался, Ольжана будто бы ощутила спиной тепло его тела. Она приказала себе: перестань. Ей всё ясно дали понять, пусть потом и поцеловали пальцы, чтобы она не расстраивалась слишком сильно.
Будь всё иначе – и не будь это чужой дом с чужим человеком за отрезом ткани, – Ольжана бы обернулась, протянула руку. Погладила бы плечо Лале от локтя до ключицы, приблизилась бы к нему, стала бы целовать его губы, щёки, выступ нижней челюсти, шею… Чтобы не думалось ни о жертвах чудовища, ни о сложностях учёбы, ни о том, какая она неприкаянная и что монах (так-то – молодой мужчина!), проводящий с ней все дни напролёт, заранее отказался от того, что она могла бы ему предложить.
Ольжана разочарованно вздохнула.
– Вы в порядке?
Ольжана приоткрыла глаза и, пользуясь тем, что Лале не увидит, скривилась в ответ.
И притворилась, что спит.
Глава VI. Тержвице
Что ни день, то новая учёба.
Ольжана сидела, закрыв глаза. Она представляла страницу из хал-азарской «Физиологии колдовства»: человек, с живота и груди которого сняли верхний слой, обнажив красные мышцы и белые сухожилия. В нескольких местах – в области лба, горла, сердца и пупка – чернели круги. Так составители книги отметили места, в которых, по их мнению, с особой лёгкостью преломлялась чародейская сила.
Любопытно, почему Лале начал читать Ольжане именно про волшбу с солнечным светом – случайно, может, или запомнил, что ей проще всего вызывать чародейский огонь? Как бы там ни было, Ольжана продолжала упражняться. Сейчас её лоб и живот согревало солнечное тепло, а сердце стучало быстрее, чем нужно, – Лале вычитал, что надо следить и за этим, но тут Ольжана ничего поделать не могла. Главное, она прогнала лишние мысли. Необходимо быть уверенным и спокойным, чтобы преломить в себе свет и превратить его в сырьё для более искусного волшебства.