И вдруг – зубодробительный холод!
Обрушился студёной водой, будто из реки у границы Чернолесья.
Жар отступил.
– С пробуждением, братец Лазар.
Перед глазами – всё ещё Айше и заброшенный квартал Хургитана.
– Э, ну приди же в себя! – Пощёчина.
– Руки убери! – Это Саак. – Зачем ты его бьёшь, баранья башка?
Какой это язык, подумал Лазар отвлечённо, иофатский или его родной?
– Я те все кости переломаю, брат Эйлуд. – Снова Саак. Лазар не сразу сообразил, что тёмные глаза перед ним принадлежали уже не горящей ведьме, а юному послушнику. – Лазар, джана, ты живой?
– Ну как видишь. – Рядом с Сааком – белёсый брат Эйлуд, а в руках у него лохань, из которой Лазара только что облили. – Что за дела, брат Лазар? Мы слышали, ты сказался брату Дауфу больным, но тот заметил, что на тебе нет следов чумы.
– Чума, баранья ты башка, – не единственная болезнь, – зло плюнул Саак. И это, заметил Лазар, было на господарском.
Славно. Получается, мозги работали – уже различал языки.
Он приподнялся в постели, весь мокрый до нитки. Наверное, и без лохани был бы хоть выжимай – от пота. Лазар вытер лицо и прочистил горло. Оглядел свою келью: значит, после обряда он сумел доползти до кровати. А потом к нему заходил брат Дауф, но этого Лазар не помнил – так лихорадило.
– А раз у тебя не чума, – продолжал Эйлуд елейно, – брат Гвидо решил, что ты просто уклоняешься от разговора с ним, и велел тебя привести.
– Он болен, – зашипел Саак на иофатском, – неужели ты не видишь? Брат Дауф тоже так сказал!
– Но мы делаем то, что приказывает настоятель. – Эйлуд отставил лохань. – Собирайся, Лазар, и не досаждай брату Гвидо.
Грудь саднило. Лазар скользнул по ней пальцами, надеясь нащупать ладанку, и почувствовал выпуклость нового шрама. Но и ладанка была на месте – Лазар смутно припоминал, что, очнувшись, сложил в неё иглу, а потом снова потерял сознание.
Сколько раз он терял сознание, прежде чем лёг на постель? Или это Дауф его уложил?
– Неужели брат Гвидо, – начал хрипло, – не боится моей лихорадки? Даже если это не чума? Чумы ведь боялся страшно.
– Брат Гвидо больше боится, что ты его обманешь. – Эйлуд полуулыбнулся. – У него к тебе вопросы, брат Лазар. Ох, какие вопросы. И это важнее любой несмертельной заразы.
– А если ведьма меня прокляла?
Эйлуд наклонился к его постели и сказал мягко:
– Как это по-вашему?.. Зубы не заговаривай? – Выпрямился. – Идём.
Лазар подчинился. Встал с кровати, отказавшись от помощи Саака, и мельком глянул, натягивая сутану: тайник с чёрными книгами не тронут. Хорошо. И ни следа от его обряда не осталось.
Грудь и живот тянуло. Разум был слегка затуманен.
– Сколько дней я уже болею?
– Два или три, – отозвался Саак, передавая ему бурдюк с водой. Лазар жадно к ней припал. – Ты не помнишь, как разговаривал с братом Дауфом? А как я приходил, не помнишь?
Лазар качнул головой. Вернул бурдюк Сааку, взял трость и выжидательно посмотрел на Эйлуда.
– Чёрное железо, – напомнил тот. – Не стоит появляться перед настоятелем без него.
Лазар сгрёб со стола поддельные башильерский знак и перстень. Мысленно выругался: он ведь так и не проверил, правильно ли провёл обряд. Всю ли вынул из себя колдовскую силу – или?..
– Как здоровье брата Гвидо? Сам ведь недавно болел.
– Оправился. – Эйлуд указал на дверь: – Идём, брат Лазар. Вид у тебя, конечно, скверный. – Сморщил тонкий нос. – Может, и вправду ведьма прокляла.
– Ну уже поздно, – усмехнулся Лазар, припадая на трость. – Если меня прокляли, то и ты уже проклят, раз ко мне заявился.
– Почему меня пугаешь, а не своего дружка? – хмыкнул Эйлуд, выходя из кельи. – Он к тебе чаще наведывался.
– Да ты посмотри на себя, – улыбнулся Саак. – К тебе любое проклятие прилипнет.
– Смешно. – Эйлуд глянул на Саака сверху вниз. – Очень смешно, послушник.
И больше в коридоре не сказал ни слова.
Втроём они прошли по коридору вдоль келий – хотя, одёрнул себя Лазар, какие же это кельи? Кельями их назвали башильеры, поселившие здесь своих монахов, но некогда это были хал-азарские молельни. Лазар смотрел на каменные стены, будто бы ощущая присутствие прежних хозяев этого храма, богов и людей, и мысли его снова вернулись к сгоревшей Айше.
Брат Гвидо не должен был знать про дахмарзу. И вряд ли ему рассказала Айше: этим бы она подставила соплеменников, которые только вынашивали свою месть. Да и обряд не должен был пройти не так – Лазар сделал всё, что мог. Но даже если нет, он успеет сломать свою иглу, чтобы не окончить жизнь под пытками или на костре.
– Ты выглядишь таким спокойным, джана, – восхитился Саак. – Уверен, брат Гвидо ещё извинится перед тобой за свои подозрения.
Эйлуд бесцветно усмехнулся. Он вывел их во внутренний двор, где сожгли Айше, – (столб до сих пор не убрали, а на земле остались следы костра: золу смешали с мелкими камешками), – и направился к арочному входу главного здания.
Убранство храма совсем не напоминало соборы манитов, хотя башильеры привезли сюда мраморные статуи Перстов и поместили в главный альков железную руку на постаменте – она напоминала рыцарскую перчатку, унизанную золотыми кольцами. Олицетворение Длани, создающей земные блага.
Лазар вскинул голову. Над огромным залом – один-единственный сверкающий купол, украшенный плотной вязью восточных узоров. Стены и арочные пролёты были выложены небесно-голубой и лиловой мозаикой. Сквозь витражи сочился мягкий утренний свет.
В главном зале ни души, словно в самые страшные дни мора.
– Засмотрелся, брат Лазар?
– Да. – Лазар перехватил трость и глянул на Эйлуда устало. – Я ведь несколько дней провалялся в беспамятстве. Ты забыл?
Эйлуд не ответил. Шаркнул ногой о синий хал-азарский ковёр и бросил Сааку:
– Жди здесь.
Тот сразу возмутился:
– Почему это?
Эйлуд перевёл на него ленивые глаза удава. Дёрнул острым подбородком и чуть наклонился вперёд, чтобы быть с Сааком одного роста.
– Послушник много себе позволяет, – заметил он шёлково. – И совсем забыл, что он всего лишь послушник, а не брат ордена. Как бы его острый язык не сослужил ему дурную службу.
Справедливости ради, Эйлуд часто пропускал мимо ушей ругань Саака, а ведь недавно тот начал вворачивать язвительные фразы и на иофатском. Возможно, решил Лазар, это потому, что Эйлуд любил красивые вещи, а Саак был чудо как хорош собой – и именно поэтому сам Лазар вызывал у Эйлуда такое раздражение.
Саак открыл было рот, но Лазар перебил:
– Брат Эйлуд прав, Саак. – Слабо улыбнулся. – Спасибо за поддержку, но тебе правда дальше нельзя.
И направился за Эйлудом через главный зал – к незаметной двери, ведущей в молельную башню. Именно там на время мора обосновался брат Гвидо.
– Вот и нравится ему прыгать по этим ступеням, как горный козёл. – Лазар остановился на пролёте переводя дух. Ногу кололо. – Какой-то ты стал молчаливый, брат Эйлуд. На тебя не похоже.
– Зато ты странно разговорчив. – Эйлуд взлетел на несколько ступеней и теперь дожидался Лазара. – Совсем не боишься?
– Чего?
Эйлуд сощурился.
– Никогда не поверю, что тебе нечего скрывать. Или ты не знаешь, что о тебе сказала ведьма? Неужели твой дружок тебе не передал?
Передал, конечно, но Лазар всё равно переспросил:
– Что сказала? – И шумно переставил трость. Проклятая лестница! После обряда и лихорадки Лазар казался себе куда слабее, чем обычно, и еле поднимался.
Эйлуд смотрел на него не моргая. Ну чисто – змей.
– Она сказала, что ты такой же, как она, брат Лазар.
– И ты в это веришь?
Лазар стоял на несколько ступеней ниже Эйлуда – сгорбившийся, взъерошенный, держащийся за трость единственной рукой. И Эйлуд по сравнению с ним – что Перст-иофатец с фрески – прямой: высокий и тонкий как хлыст, в опрятной сутане.
– Ты странный человек, – сказал он наконец.
– За это не сжигают.
– Как знать. – Эйлуд ладонью зачесал назад вихор волос, выступающих над высоким лбом. Стоило бы отстричь, подумал Лазар, раз Эйлуд внезапно записался в блюстители башильерских порядков. – В Хургитане нам многое прощалось, брат Лазар, особенно – в период мора…
Нам – не самым благочестивым братьям?
– …Но сомневаюсь, что тебе простят заигрывание с чародейской силой.
– Из нас двоих главный заигрыватель – это ты, брат Эйлуд. – Лазар забрался на ещё один пролёт. Усмехнулся: – Можно так сказать по-иофатски?
– Нельзя. – Эйлуд поднялся ещё выше, развернулся и сцепил руки за спиной. – Но не прибедняйся. Брат Гвидо выяснил, что ты до мора захаживал к некой хургитанке. Она тоже ведьма?
Лазар скользнул языком по зубам.
– Нет.
– А…
– Я устал от тебя, брат Эйлуд, хотя братия даже не начала задавать мне вопросы.
Эйлуд понимающе улыбнулся.
– Задел что-то личное, да?
Женщина, с которой Лазар виделся до мора, действительно не была ведьмой, и историей любви их свидания тоже не были. Лазар не думал, что к нему нынешнему можно было испытывать что-то похожее на любовь. Но потом, в разгар чумы, он пытался найти её и узнать, не обрушилась ли на неё карательная болезнь – за излишне тесные отношения с чужаками.
Не нашёл.
– Ладно уж. – Эйлуд зашагал быстрее. – И так я с тобой заболтался. Догоняй.
Нынешний настоятель, брат Гвидо, облюбовал себе комнату на вершине молельной башни – в разгар мора он редко спускался, веря, что на высоте зараза его не достанет. Еду и чистую воду ему оставляли у дверей. Но сейчас, после казни Айше, страх Гвидо поступился, и в его комнате Лазар обнаружил ещё двоих людей: брата Дауфа и молчаливого брата Леода, который, стоило Лазару зайти внутрь, перекрыл собой выход.
Брат Леод был здоровенным иофатцем, которого не взяла даже чума: оставила на лице шрамы от сошедших струпьев да отступила. Лазар посмотрел на его загоревшие до бронзового цвета лицо и руки (одна – как две Лазаровых до расправы Йовара) и понял, что дела его плохи: брата Леода позвали на случай, если Лазара придётся прямо из башни тащить в темницу.