Подушечки пальцев обожгло.
Сердце Лазара пропустило удар прежде, чем он осознал: это не жар, а холод – от простого прикосновения к металлу.
Лазар прижал свою ладонь к Руке Миллетхен. Выждал время. Отстранился. Провернул запястье так, чтобы башильерам было проще увидеть результат.
На коже – ни следа от черноты.
– Что дальше? – осведомился Лазар желчно. – Чистый огонь? Или, может, вгоните в меня железные штыри, как в заправского еретика?
Эйлуд выглядывал из-за спины брата Гвидо. Заметил:
– Ведьму тоже не выдавало чёрное железо.
– Ведьма, – плюнул Дауф, – потомственная чернокнижница. Она научилась этому приёму от своих мамок и бабок, которые собрали хал-азарскую погань по всем уголкам этой проклятой страны и передали её с молоком своим дочерям.
Как приятно, что Дауф пересказывал его слова, хоть и в своей грубой манере. Ничего про дахмарзу. Просто Айше и женщины её рода – удивительные ведьмы, вот и всё.
Гвидо смотрел на ладонь Лазара, точно не верил, и Лазар спросил со злорадной радостью:
– Ещё разок? Я могу. – Стиснул Руку Миллетхен. – Я готов прижать чёрное железо ко лбу или щеке, если это устроит настоятеля.
«После того что я с собой сделал, я выдержу хоть железные колья».
– Позвольте мне, – вызвался Эйлуд.
Он перехватил Руку Миллетхен и дотронулся ей до предплечья Лазара – рукав предварительно закатал сам, – а затем до его шеи и лба. Результат был тот же: чёрное железо Лазара не обожгло.
– Довольно. – Дауф поднялся. – Мне надоел этот балаган. Можно подумать, что у храма больше нет никаких дел.
Эйлуд скрестил руки на груди.
– Чистый огонь…
– Я соглашусь пройти проверку чистым огнём только в том случае, если со мной её пройдут все присутствующие. – Лазар тряхнул предплечьем, поправляя рукав. – Если помните, разводить чистый огонь для суда – это тонкая наука, а сейчас в храме нет опытных дознавателей. Я не хочу стать жертвой судебной ошибки.
Гвидо опять прижал к носу платок. Помолчал.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Очень хорошо, брат Лазар. – Задумчивый взгляд – по знаку и перстню Лазара. – Вы можете быть свободны. Вы все.
Лазар поднялся первым, подобрал свою трость. Дауф подошёл к нему и хлопнул его по плечу.
– Идём, – сказал он. От шлепка Лазар покачнулся и чуть не зашипел от досады: да, он не был крепок и после того, что с ним учинил Йовар, но всё же давно не ощущал себя таким слабым. Это последствия обряда или так сказывалась потеря ещё одного куска души? – Я тебя провожу.
По крайней мере, Эйлуд не скинет его с лестницы.
Лазар развернулся в дверях.
– Настоятель. – Полупоклон. – Раз уж чёрное железо, которое я носил, недостаточно чёрное и железное, быть может, вы поможете мне обзавестись другим?
Гвидо промакнул лоб платком. Бросил:
– Я пришлю тебе другой знак и другой перстень.
Надо же. Уже «тебе».
– Благодарю. – Лазар снова поклонился.
Подумал: нужно всё-таки избавиться от книг в ближайшее время. Как их вынести – через Саака? Не подставить бы его.
По дороге обратно Дауф показал всё многообразие иофатского языка, сдобренного хал-азарскими ругательствами. Он ворчал без устали, пока они спускались с башни, пересекали главный зал храма и внутренний двор.
– …Кусок верблюжьей лепёшки, – подытожил Дауф наконец. – Хал-азарцы вот-вот вернут себе город, храм опустел, и от наших братьев остались только зола да кости, но Гвидо ведёт себя так, будто он гроссмейстер и у него в руках огромная власть. Устраивает тут дознавательские игры!
Лазар сощурился на свету. Над двором стягивались лохматые набрякшие тучи.
– Будет гроза.
– Не то слово. – Дауф сплюнул. – А, ты про дождь? Но нас всех ждёт кое-что похуже дождя.
Указал на столб, на котором сожгли Айше.
– Когда придут хал-азарцы, – а, поверь моему опыту, придут они очень скоро, – костры заполыхают уже по нам.
– Уезжайте, прецептор. – Трость Лазара скользила по мелким камешкам.
– Я? Ни в коем случае. – Дауф мотнул головой. – Да и некуда. Всё равно перехватят нашего меченого брата. Ну, и посмотри на меня: я с этой землёй уже сросся, и из этого храма меня вынесут только вперёд ногами. – Мрачно посмотрел вдаль. – Тебя жаль. И таких, как ты.
– Я-то подавно не сбегу. – Усмехнулся. – В ком я уверен, так это в брате Гвидо.
Только что самым страшным для Лазара было, как бы Гвидо не бросил его в храмовые темницы, лишив поддержки иных братьев, но сейчас следовало задуматься и о будущем. Что для хал-азарцев более ненавистно: обычный башильер или чародей на службе у башильеров? В любом случае, Лазара выдаст клеймо. К тому же нужно было рассчитать верно, чтобы не открыть себя всему ордену – и тем самым не отрезать себе путь обратно.
Но для начала – избавиться от книг. А то и до взятия Хургитана не доживёт.
– Гви-идо. – Дауф подбоченился, рассматривая столб, на котором сожгли Айше. Столб был обуглен, но всё равно выглядел крепким и ровным. – Да, он попытается сбежать. Но помяни моё слово: ничего у него не выйдет.
Тучи заволокли всё небо. Вдалеке прогрохотал гром.
Лазар ускорил шаг и, уже покидая с Дауфом двор, не удержался, и обернулся: по земле забили крупные дождевые капли.
…Дауф оказался прав. Когда пал город, Гвидо действительно не сумел сбежать.
Хал-азарцы повесили его на внутреннем дворе храма – прямо на столбе, на котором до этого башильеры сожгли хургитанскую ведьму.
Глава VII. Золотые оковы
Главный зал Тержвице выглядел заброшенно, но торжественно. На стенах – фрески, частично разрушенные от сырости. Через лопнувшее витражное окно проникал яркий свет, и в его золотых лучах качались пылинки. В огромном куполе, перелетая с одной балки на другую, резвились белые голуби: госпожа Кажимера позволила им остаться, потому что испытывала слабость к птицам, уж Уршула это знала. Других животных – крыс и насекомых – вывели. Да и весь зал облагородили, избавили от плесени и сора, зачаровали от голубиных следов, и теперь тёмные глаза какого-то Перста с фрески смотрели на место, источавшее величие и вневременной покой, а не тоску и старость.
Церковные лавки заменили креслами – для чародеев Драга Ложи, – и стульями с мягкой обивкой: для их спутников и тех, кого они опрашивали. Но даже на самом мягком стуле было неуютно сидеть под взглядами могущественных колдунов. Ещё госпожа повелела раздобыть для Тержвице длинные столы – Уршула думала, что эти столы, как и весь суд в Тержвице, были нужны лишь госпоже. Только перед ней лежали бумаги, в которых она время от времени делала заметки изящным пером.
За те несколько дней, что Уршула провела в Тержвице, она уяснила: никто здесь не подходил к делу так ответственно, как её госпожа. Грацек время от времени покидал зал, оставляя своих выкормышей смотреть, как очередные колдуны отвечали на холодно-вежливые вопросы госпожи: Йовара и его двор оставили на сладкое, поэтому пока шла вереница иных чародеев. Пан Авро оживлённо беседовал, если в зале оказывались знакомые тачератцы, но в остальное время просто поддакивал или увлечённо вырезал карнавальную маску. А госпожа… О, она следила за всеми с участливым вниманием хищницы.
Её допрос не занимал много времени.
«Добрый день. Как самочувствие? Славно, славно. Пожалуйста, присаживайтесь».
Вопросы – тонкий взвизг кнута.
«Как добрались?»
В-вжик.
«Возня с чудовищем ужасно утомительна. Не правда ли?»
Мягкая полуулыбка.
Светлые жёлто-зелёные глаза – как пластинки прозрачного топаза.
«Я имею в виду этот суд».
Кто-то терялся под её взглядом. Кто-то выходил из себя, как глава знатной савайарской семьи из Тачераты, осанистый мужчина в чёрном камзоле.
– Сеньора, – потребовал он рокочуще, с южным говором. – В чём меня подозревают? – Вскочил. – Это унизительно.
Пан Авро замахал руками:
– Алессано, друг мой, успокойтесь.
Но Уршула не сомневалась, что именно таким друзьям, как этот савайарец, пан Авро в своё время подливал яд в вино.
Алессано скрежетнул зубами.
– Не будем ходить около, – заявил он, оглаживая бородку. Господарская фраза прозвучала у него чужеродно, хотя в остальном он прекрасно владел языком. – Вы считаете, что я приложил руку к этому? – Его голос взлетел. Алессано указал на изображение, которое госпожа разожгла чарами в середине зала: Сущность из Стоегоста бросалась на копья дружинников. – Или, может, в этом виновата моя семья?
– Пан Алессано, пан Алессано… – Авро закачал головой. – Не будьте так резки. Никто вас не обвиняет. – Он сказал «пан», на тачератский манер, хотя савайарский чародей наверняка предпочёл бы обращение «сеньор».
– Нет! – Алессано погрозил пальцем. – Не нужно мне таких заверений. Я приехал в эту глушь и имею право спросить: зачем это всё?
Уршула вытянулась. Она была готова поклясться, что сейчас выглядела так же, как оставленные Грацеком ученики: смотрели с любопытством, будто были желторотиками, а не доверенными лицами Драга Ложи.
Алессано прочистил горло.
– Что вам от меня нужно?
Госпожа Кажимера отложила перо всё с той же лёгкой полуулыбкой.
– Мне нужно, чтобы вы сели на место, сеньор.
Слова – как ледяное крошево.
Госпожа откинулась на спинку кресла.
– А потом ответили на мои вопросы. Без лишних страстей. – Она повела рукой. – В нашей стране случилась беда, а вы со своей семьёй уже больше десяти лет пользуетесь тачератским гостеприимством. Разве это не ваш долг – помочь нам, если мы этого просим?
Глаза Алессано потемнели.
Взгляд госпожи был спокойным и острым. Уршула почувствовала исходящие от неё волны чар – и Алессано тоже наверняка их почувствовал, раз решил больше не искушать судьбу.
– Хорошо. – Он приподнял ладони, возвращаясь к стулу. – Хорошо-о… Я вас слушаю.
Госпожа Кажимера сказала ему фразу на савайарском – как поняла Уршула, какую-то любезность. Вообще, оценила она, на савайарском мог бы идти весь разговор – пан Авро и госпожа владели этим языком в совершенстве, но, похоже, решили соблюсти приличия для учеников Грацека, чтобы те потом смогли рассказать наставнику, что здесь происходило.