– В детстве, – сказал Юрген, – я хотел стать моряком и уплыть по северному морю в Льёттланд. А из Льёттланда – куда глаза глядят.
– Почему не уплыл?
– Не знаю. – Он медленно вдохнул. В комнате Уршулы тоже пахло не так, как полагалось дому в середине озера, – но если в соборном зале Кажимера наворожила запахи вереска, то здесь Юрген разобрал тёплую древесину, терпкую пряность и морскую соль. – Может, ещё уплыву.
Уршула усмехнулась.
– Конечно.
И шагнула к нему. Скользнула по его лицу хитрым взглядом.
– Смотрите, какой опасный, – сказала она. – Все в Тержвице гудят о том, что ты поколотил ученика Грацека.
Юрген понял – она была рада его видеть. Пожал плечами:
– Приятно, что не наоборот.
Уршула была высокого роста – может, даже чуть его выше, – так что ей не пришлось к нему тянуться. Она приподняла его подбородок двумя пальцами – и поцеловала в губы.
Спросила:
– Зачем пришёл?
Её карие глаза искрились в свете колдовских свеч. Волосы в косе переливались, как расплавленное золото, и Юрген представил, с каким наслаждением коснётся их позже. Он ответил:
– За этим.
Уршула довольно сощурилась.
– Хорошо.
Юрген не ожидал, что она настолько ему обрадуется, – думал, придёт к ней, они немного поболтают, и Уршула попросит его убраться восвояси. Но вместо этого она слегка запрокинула голову, и Юрген обхватил её лицо ладонями.
Потом они целовались на её кровати. Ключицы Уршулы оказались в мелких веснушках, и Юрген прижимался к ним губами и опалял их горячим дыханием. Уршула шумно дышала, поглаживая его спину и запуская пальцы ему в волосы, и позволила ему не только расстегнуть на себе рубаху, но и приподнять юбку, и сейчас ладонь Юргена скользила по её бедру.
– Не торопись, – велела Уршула.
Не то чтобы Юрген собирался. Он не верил, что Уршула будет просто тихо млеть под его руками, но на удивление поначалу она поступала именно так – только перед тем, как он коснулся её по-другому, сказала сходить к умывальнику в сенях. Она распласталась на кровати, сжала его запястье и на выдохе произнесла его имя.
Потом, когда он целовал её в висок, она смешливо ткнулась носом в колдовской лоскут у него на лбу. Властно толкнула его в плечи и, оказываясь сверху, прошептала на ухо:
– Боги, до чего же красив… – Прикусила мочку. – Даже с этими глупыми заплатками.
Уршула стянула с себя рубаху и переплела свои пальцы с его. Когда она сняла юбку, Юрген не помнил, но Уршула оказалась невероятно ловка в том, чтобы выпутываться из одежды – и выпутывать его самого. Её коса расплелась, и теперь длинные пряди щекотали ему грудь.
Тяжесть её тела была приятна, и после того, как Уршула слегка качнула бёдрами, Юрген издал длинный вздох. Уршула услышала это, и её глаза удовлетворённо заблестели; она наклонилась к Юргену и поцеловала его в шею.
Когда всё закончилось, Юрген думал, не лучше ли ему уйти, но Уршула лениво махнула рукой и заявила, что он может остаться. Она лежала, закинув на него ногу, и скользила пальцем по линии его нижней челюсти, хотя смотрела и не на Юргена, а куда-то – осоловевшим сытым взглядом – в потолок.
– Думаю, – произнесла она, – нам не стоит никому рассказывать о том, что здесь было.
Юрген лежал в полудрёме, но приоткрыл глаза и удивлённо спросил, с чему бы ему выбалтывать, как он проводит ночи.
– Ну мало ли. – Уршула хмыкнула. – Есть любители.
Юрген скривился.
– Ладно уж.
К тому же меньше всего ему хотелось, чтобы в Диком дворе узнали, что он ночевал у ученицы Кажимеры, – Хранко опять начнёт верещать, что Юргеном крутят как хотят, и ему и в голову не придёт, что хоть что-нибудь может быть не связано с Тержвице и Драга Ложей.
Он найдёт, что сказать своим завтра, – может, он ушёл в деревню, а может, всю ночь мыкался по озеру. Юрген не думал, что вороны Хранко станут его преследовать – он непредсказуем, и наблюдать за ним тяжелее, чем за Ратмилой. Но даже если отыщут… Юрген понял: его это не волновало. Сейчас ему было спокойно и хорошо.
Сквозь дрёму он почувствовал, что Уршула поднялась с кровати, и отдалённо услышал плеск воды в сенях. А когда Уршула вернулась, Юрген пододвинулся, освобождая ей место, и посмотрел на неё из-под опущенных ресниц.
Уршула погасила последние свечи, и комнату накрыла ночь.
6. Хозяин Сущности из Стоегоста
Первые дни после Тержвице он хотел по-волчьи убраться как можно дальше, в самые глухие леса. Увезти с собой Ольжану и прятать её в разбойничьих лачугах и тесных землянках – так бы ей казалось, что они спасаются от чудовища, хотя на самом деле Лазар просто пытался бы убедить себя, что расстояние что-то значит.
Размышляя об этом, он даже не мог ответить, давно ли стал таким смешным. Конечно, он не бросился ни в какие чащи, а направил кибитку на северо-запад. Он останавливался в корчмах и на постоялых дворах, как раньше, и вёл беседы, платил за ночлег, готовил еду, стреножил лошадь, а в голове всё время, как в механизме, щёлкали детали: каким будет его следующий шаг?
Гостиница, в которой они решили остановиться тем вечером, показалась Лазару лучше предыдущих. Стены здесь были плотнее, а его комната по счастливому стечению обстоятельств оказалась достаточно далеко от Ольжаниной. Ольжана всегда спала крепко, но Лазар всё равно не решался колдовать прямо под её ухом – если только не как в прошлый раз, когда она находилась в забытьи от тачератского мёда, а ему было необходимо заново превратить себя в дахмарзу.
Лазар не только закрыл ставни и задёрнул занавески, но и растянул перед окном плащ. Ключ провернул несколько раз и оставил в замочной скважине. Проверил, нет ли щелей в двери и у дверной рамы, и там, где расстояние показалось ему достаточным, чтобы попробовать подглядеть, подложил смятые кусочки бумаги. Ольжане он заранее сказался нездоровым: объяснил, что сильно устал в дороге и прямо сейчас отправится спать. То же сообщил владельцу гостиницы, чтобы, не приведи небо, к нему не решили наведаться.
Потом он снял с себя всё чёрное железо. Достал из ладанки иглу – тяжёлая, она лежала на его ладони и поблёскивала в свечном свете. Поначалу Лазар переживал, как бы сильные колдуны не учуяли, что он носит на шее чародейскую силу, однако оказалось, что дахмарзу всё предусмотрели. Замурованная в предмет, чародейская сила никак не давала о себе знать – словно древнее чудовище, она дремала до тех пор, пока её не решились бы разбудить.
Лазар прокрутил иглу в пальцах.
К слову, о чудовищах.
Лазар предполагал, что доставит себе неудобства, но чтобы настолько… Да, дахмарзу хорошо придумали свою науку: лишённый силы человек ничем не походил на чародея – не мог ни перекидываться, ни колдовать, ни даже управлять своей прошлой волшбой. Так, запертая в темницах Айше уже не имела возможности повлиять на сотворённый мор. А Лазар не мог отогнать от Ольжаны Сущность из Стоегоста. Поэтому за последнее время ему пришлось дважды выпустить свою силу из иглы и дважды зашить её обратно – а сейчас предстоял третий раз.
Сказки говорили: нужно потереть лампу, чтобы выпустить джинна. Дахмарзу поступали так же, и Лазар, потерев иглу в пальцах, увидел, как из иглы потянулась дымчатая нить. Она закрутилась, потянулась к нему, и внутри щёлкнуло – будто встал на место отколотый кусочек мозаики.
Лазар согнулся, опёрся о стол кулаками. Не удержался и издал тихий стон – возвращать чародейскую силу было подобно тому, чтобы вправлять вывих или с силой разминать перетруженные мышцы. Сразу накатила волна тепла, и Лазар почувствовал себя здоровее и крепче, чем раньше, – и где-то на задворках разума поскреблась мысль: возможно, он бы понял нежное отношение Ольжаны к себе, если бы та знала, что он колдун. Что можно было найти в нём без чародейской силы? Без чародейской силы Лазар и сам себя едва выносил.
Он убрал иглу в ладанку слегка подрагивающими пальцами. Но прежде чем продолжил то, что задумал, выставил на стол подарок от пана Авро: неизвестный сосуд. Мысленно усмехнулся: м-да уж, а ведь он не ждал добра, правда? Мог бы сначала открыть сосуд и только потом вернуть себе способность колдовать – но Лазар не знал, что ему приготовили. Явно не мазь, которую он никогда не просил, – и, если в сосуде притаилась беда, лучше встретить её чарами.
Лазар открутил крышку сосуда. Раздалось шипение, и из появившегося зазора хлынул пурпурно-розовый дым. Яд, предположил Лазар отрешённо, но дым окутал стены и уплотнился, превращаясь в полотна ткани. Лазар огляделся: теперь казалось, что он находился не в гостинице, а в одной из комнат тачератской Мастерской.
Значит, пан Авро спрятал в сосуде иллюзию.
Раздался причудливый голос – не человеческий, а словно бы механический, какими говорили заводные шуты на улицах Тачераты.
– Чего ты добиваешься? – спросил голос взволнованно. – Неужели тебе недостаточно? Он в тюрьме, Лале. Он унижен и оторван от своего двора. Ты сумел сдвинуть его с места, лишил спокойствия. Пора заканчивать.
Лазар повернулся, но так и не понял, откуда именно шёл голос. Не от сосуда и не от стен, а будто бы… отовсюду. Он возникал прямо в голове: наверное, Лазар был единственным, кто это слышал. Вряд ли пан Авро захотел бы, чтобы его сообщение достигло чужих ушей.
– Ты ведь понимаешь, что уже под подозрением? – переживал голос. – Кажимера разговаривала с тобой, и если она не догадалась сейчас, то догадается в ближайшее время. Не стоит её недооценивать. Она перебирает людей, просеивает их, отделяет возможных виновников от очевидно невиновных, и, будь уверен, она не сбрасывает тебя со счетов.
Да уж, разговор с Кажимерой вышел непростым. Позже Лазар много раз прокручивал его в голове: дурак, думал он, там-то нужно было сказать иначе. А там-то – по-другому себя повести. Как и раньше с Юргеном, он постарался выставить себя просто монахом, безнадёжно влюблённым в чародейку, – безобидным, тихим и учтивым человеком, – но уже тогда чуял, что смерть дышала ему в затылок. Он был готов к тому, что это конец – особенно когда увидел Юргена в соборе; решил, что тот его узнал. А когда Кажимера отпустила своих учениц и спросила, не желает ли он что-то ей рассказать…