Юля мыла картошку и велела оставить комнату не запертой.
Я развернулась, чтобы идти в магазин, и вдруг мой взгляд упал на приоткрытую дверь в людскую.
Вспомнила, как вчера мы с Ильёй вышли в крошечный коридорчик – и необъяснимое, непреодолимое желание вновь оказаться в этом месте заставило меня войти.
Я прикрыла за собой дверь, сразу стало тихо. Здесь ничего не изменилось – да и что могло измениться за одну ночь? – только на веревку на окне кто-то вывесил сушиться кухонные полотенца.
Я поглядела в окно, оно выходило в заасфальтированный двор-колодец без единого деревца. Ничего интересного: у одной стены, глухой, без окон, мусорные бачки. Возле другой – несколько блестящих от дождя машин.
Поглазев вниз, я повернулась к двери на черную лестницу.
Было светло, и я рассмотрела ее внимательнее.
Большая замочная скважина, прорезанная в железной обивке, заткнута то ли тряпкой, то ли скрученной бумагой – не разобрать, потому что поверх затычки пузырились несколько слоев светлой, почти белой, масляной краски. Я провела по двери рукой и увидела, что краской покрыт и засов – вчера я его не заметила: полоса кованого металла, заложенная поперек двери в плоские скобы в стене. Кистью водили поверх уже закрытого засова, так что он прилип к двери и едва различался.
До сих пор не знаю, почему мне вдруг захотелось открыть эту таинственную дверь?
Я представила чёрную старинную лестницу, и мне стало жутко и радостно. Наверное, такое же неосознанное желание заставляет людей подходить к пропасти или вставать на краю крыши высотного здания, в предвкушении сладостного ужаса, разумеется, не опасного для жизни.
Я потрогала засов – нет, руками не вырвать. Зашла в кладовую, поозиралась в поисках подходящего инструмента. На полу стоял ящик с молотком и гвоздями. Схватила молоток, выскочила в проход, сдёрнула с окна влажное кухонное полотенце, обернула им инструмент и быстро ударила снизу по засову.
Краска пошла трещинами, один кусок отлетел прямо мне в лицо. Ударила ещё раз. Засов выскочил, едва не упав на пол, и я поспешно подхватила его.
Крадучись отнесла молоток на место, повесила полотенце и торопливо, словно за мной гнались, дёрнула дверь.
К моему удивлению, та оказалась незапертой – ее удерживал только засов.
И хотя дверь была очень толстой, без усилий повернулась в петлях.
Легкое пятно света легло на совершенно темную маленькую площадку. Вверх и вниз от площадки шли узкие каменные лестницы – такие же я видела в Кирилло-Белозерском монастыре, мы с классом ездили туда на экскурсию.
Пахло кошками, мочой, затхлостью и жутким варевом. В общем, запах был вовсе не загробный.
Дух лестницы оказался вполне жилым, и это придало мне смелости.
Я, как завороженная, вышла на узкую каменную площадку, прикрыла дверь и отчаянно ринулась вниз, ведя рукой по стене и прыгая через ступеньки – как только шею себе не сломала!
Стена оказалась неровной, не сплошной – рука проваливалась в проёмы и впадины, казалось, они никогда не кончатся, и я бегу в черную винтовую бесконечность.
Но когда от ужаса сердце почти вырвалось из груди, я увидела впереди узкую полоску дневного света, толкнула дверь и выскочила на улицу.
Глава 6Чёрная лестница в прошлое
Я с облегчением выскочила на улицу, по инерции сделала ещё один огромный скачок и приземлилась в высокий сугроб.
После тёмной лестницы он сиял такой белизной, что резануло глаза, я зажмурилась.
Сухой и рассыпчатый снег набился за края ботинок, в шнуровку.
Я задом выбралась из сугроба, развернулась, чтобы выбрать комки снега из голенищ, и уперлась взглядом в высоченную поленницу дров. Не досок или бруса, привезённого для ремонта, а именно дров! Точно такие же поленницы я видела в деревне, где у нас дача, но зачем дрова в городе?
Я прошла по расчищенной в снегу дорожке между сугробом и поленницей, оставив за спиной крылечко и выход с чёрной лестницы, из которого я вылетела, как пуля.
Во дворе не было ни одной машины – куда они подевались, только что видела их в окно?
Зато за поленницей стояла лошадь! Рыжая, лохматая, приземистая кобылка, запряжённая в телегу. В телеге лежало сено, в сене стояли плетеные из веток корзины с яйцами. Ни разу в жизни не видела столько яиц!
Лошадь жевала клок сухой травы, застрявшей между дровами, при виде меня мотнула головой и переступила ногами. Снег под копытами хрустнул.
Только сейчас я почувствовала, что на улице крепкий морозец.
– Хорошая лошадка, хорошая, – сказал я, и опасливо прошла мимо – как бы не лягнула.
Возле соседнего крыльца, засыпанного ошмётками соломы, стояли деревянные ведра. С такими же Емеля в моей старой детской книжке ездил на печи за водой. В вёдрах горой лежали обломки желтоватого льда, похожего на мороженое. Возле вёдер очень по-хозяйски, расставив ноги в валенках, стояла девочка лет десяти в дублёнке и цветастом платке. Девочка внимательно глядела на меня.
– Привет, – сказала я. – Маму ждешь?
– Молока не желаете? – не ответив на мой вежливый вопрос, спросила девочка.
И указала рукой на ведра с желтым льдом.
– Это молоко? – удивилась я. – Первый раз в жизни такое вижу. А почему не в пакетах?
– Свеженькое, – вновь игнорируя мой вопрос, сказала девочка. – Вчерась только мамка надоила, вечернее.
– Где надоила? Вы фермеры?
– Известно где, за Обводным. Берите молоко-то, некогда мне разговоры разговаривать, – с какими-то взрослыми интонациями сказала «продавщица». И припугнула. – А то сейчас разберут.
Словно в подтверждение её слов, на крылечко выскочили две женщины с большими мисками.
На женщинах надеты растянутые вязаные кофты, поверх юбок свисали очень длинные, как у официантов в кофейне, но замызганные фартуки.
– Цена та же? – накладывая молочные глыбы в миски, спросили женщины. – Копейка за круг?
Только сейчас я обратила внимание, что глыбы имели форму разломленного на четыре части спасательного круга.
«Копейка, – удивленно подумала я. – Сейчас и цен-то таких нет».
Расплатившись, обе покупательницы недоуменно уставились на меня, потом пошептали друг другу на ухо и вновь вперили в меня взгляды.
Я поглядела на себя: длинный пуховик с мехом на капюшоне, правда, расстегнутый в мороз. Под ним шорты поверх толстых узорчатых колготок, ботинки на толстой подошве.
– Юбку где потеряли, барышня? – сказала одна из женщин, и обе засмеялись. – Это к кому же такие гости? К художнице, не иначе. У них то воскресенье Петрушка приходил: ихняя горничная рассказывала, хозяйка называла его Арлекина, позировал для картины.
Сообщив эту путаную информацию, женщины скрылись в доме.
Я совершено ничего не понимала: снег, лошадь, дрова, и ни одной машины? Ну ладно, положим, машины уехали. А дров столько зачем? Для шашлычной?
Похоже, чёрная лестница выходит не в бабулин двор, куда я только что смотрела из окна, а в какой-то другой? Видимо, это что-то вроде потайных ходов в царских дворцах. А может, на лестнице было ответвление, я ведь несколько раз попадала рукой в проёмы в стене.
В общем, надо искать, где здесь выход на Садовую, а с Садовой я бабулин дом и парадное обязательно найду.
– Девочка, как на Садовую пройти? – спросила я маленькую продавщицу.
– Можно туда, на канал, а там обогнуть. А можно в подворотню и покликать дворника, чтоб ворота отпер.
Перспектива кликать неведомого дворника, который, скорее всего, в такой мороз отсиживается в ЖЭКе, меня не привлекла, и я решила выйти на канал.
В одном из углов двора, в стене дома, нашелся узкий проход с дощатой дверцей-калиткой – та была открыта.
Я вышла и действительно оказалась на набережной узкого замёрзшего канала.
По ближней ко мне стороне улицы тянулись дома, разделённые арками или узкими проходами.
Здания были четырёх– и пятиэтажными, но я поняла, что это задворки: ни на домах, ни в витринах не было огней, реклам, плазменных панелей с мелькающими картинками и видеоклипами.
За окнами первых этажей виднелись старомодные старушечьи занавески, вязаные крючком, и герани в чугунках – вот уж отстойное местечко!
Опять попалась лошадь с телегой, гружёной мясными тушами, туши прикрыты мешками. Рядом с телегой шагал мужчина в дублёнке и солдатских сапогах, борода лопатой – колоритный тип.
«Ага, здесь, наверное, храм или монастырь рядом. Там всегда все сотрудники бородатые», – подумала я.
И увидела Никольский собор, правда, что-то в его облике было не так… Цвет! Утром он был зеленый. А сейчас – голубой. Может, отсвечивает из-за облаков? И куда делась великолепная подсветка? Электроэнергию экономят?
Из дверей полуподвальной столовой – я угадала её по грубоватому запаху пищи, прямо передо мной вышла группа девушек.
Почему они так одеты? Все в чёрных потрёпанных юбках до земли, не накрашены. Готы что ли? Да нет, готы бы чёрным глаза подвели.
Девушки уставились на меня и перекрестились!
Ничего себе! Вообще-то, это глядя на них, хочется сказать: «Чур меня»!
Улица плавно повернула, канал остался в стороне, и через несколько минут я оказалась на Садовой, не могла её спутать – вон трамвайные пути.
По рельсам ехал трамвай, но его тянули две лошади!
Рядом со мной остановился молодой мужчина с бородкой, закрученными усами и в черном котелке.
Мужчина посмотрел на мои ноги и ухмыльнулся в усы.
– Ах, синема! – игриво пропел он и подмигнул.
Вот идиот!
И тут меня осенило! Кино снимают, про царскую жизнь! Трамвай, лошади, дрова – это всё декорации. А люди – артисты в театральных костюмах.
– Добрый день, – вежливо поздоровалась я с усатым мужчиной. – Как фильм называется?
– Ах ты, шалунья, – ответил он. – Это что же, в Париже теперь так наряжаются? А мы тут, в Российской империи, как всегда, отстаём от моды, как будто и не 1913 год на дворе.
Ещё раз бросив на меня игривый взгляд, мужчина слегка поклонился, дотронувшись до котелка, и перешёл улицу.