– Ага! Спасибо большое, – весело соглашается Анка. – Отряд «отважные куропатки» к вашим услугам.
Девушка смеется и машет вслед детям рукой.
Родион решительно направляется к телефону.
– Ты куда? – шипит Анка. – Что ты ему скажешь?!
– Что-нибудь, – отчаянным шепотом отвечает Родион. – Она же нам вслед смотрит. Если мы сейчас уйдем, она что-нибудь не то подумает… И все равно договариваться надо, а из всех только я по-английски говорю. Так?
– Так, – соглашается Анка и поджимает губы.
Родион достает из кармана телефонную карточку и вставляет ее в прорезь автомата. Анка держит перед его глазами бумажку с телефоном.
– Мистер Стоун? Добрый день, – говорит Родион по-английски. – У нас есть к вам небольшое дело, которое мы хотели бы с вами обсудить… Дело касается потира Святослава и его дальнейшей судьбы… Если можно, через пятнадцать минут спускайтесь в холл вашей гостиницы… Я вас узнаю… До встречи!
– Анка! – быстро говорит Родион девочке, которая смотрит на него с уважением. – Беги на улицу, узнай номер Мотыля или этого… дяди Пети. Надо срочно позвонить им и узнать, за сколько Птица собирался продать потир. Если мы назовем непохожую цену, иностранцы просто не примут нас всерьез. И так, то, что с ними будет разговаривать мальчишка…
– Скажешь, что наши воры не умеют говорить по-английски…
– На это вся надежда! Беги! И пусть не высовываются. Стоун не должен их видеть. И тебя тоже. Быстро!
Спустя пятнадцать минут мистер Стоун с выражением застывшего изумления на лице, и покрытый красными пятнами Родион беседуют в зеркальном холле, сидя в кожаных креслах. Девушка портье наблюдает за ними.
– Интересно, а куда же девочка делась? – шепчет она. – Вроде была такая бойкая. Неужели испугалась?
Напротив дверей гостиницы столпились оставшиеся члены компании, забыв обо всех предупреждениях, пытаются заглянуть в стеклянные окна-витрины, спрашивают друг друга: «Ну, что там?!»
Никто из них не замечает, как со стороны Невского по Большой Морской сворачивает на площадь Птица. Почти сразу же он видит прилипших к окнам детей, узнает колоритного Шпеня в его неизменной куртке, замирает, как вкопанный, потом осторожно переходит проезжую часть, покупает мороженое и присаживается на лавочку в сквере, наблюдая за происходящим.
Мистер Стоун и Птица сидят за столиком в небольшом кафе. За соседним столиком примостились сопровождавшие Птицу мужчины, они же – люди Стоуна. Разговор идет на английском.
– Если я правильно понял, потира у вас до сих пор нет.
– Да, но я держу в руках верный след, который со дня на день приведет меня…
– Я уполномочен сказать, чтобы вы больше не затрудняли себя, мистер Константинов. Мы в ваших услугах больше не нуждаемся. Слишком много сложностей…
– Вы решили найти потир сами? Предупреждаю вас…
– Не надо угроз! Мы решили вообще отказаться от покупки. Каждый день умножает риск и делает его неоправданным… Всего доброго!
– Но подождите… Я рассчитывал…
– Ваш расчет оказался недостаточно точным, мистер Константинов. Вы потерпели неудачу. Нашей вины в этом нет. В конце концов, мы тоже оказались в проигрыше и заметьте, пока (пока!) не ставим вам это в вину…
Мистер Стоун и его подручные выходят из кафе.
– Врет, сволочь! Все врет!!! – шипит Птица и в бешенстве ударяет по столу кулаком. – Но это мы еще посмотрим!
«Большой совет» в квартире у Валентина Прокопьевича. На столе – новая записка с наклеенными буквами. Все уже прочли ее и выучили наизусть, поэтому никто на нее даже не смотрит.
– Деньги понесут Виктор и Георгий, – безапелляционно заявляет Валентин Прокопьевич. – Как самые молодые и физически крепкие. Мало ли что может произойти…
– А я?! – буквально кричит Геннадий. – Можно мне тоже, Валентин Прокопьевич, пожалуйста? Я и так ничего не сделал…
– Вы, Гена, только что из больницы. Поэтому и не думайте. К тому же слишком большое количество народа может насторожить преступников…
– А может, все-таки предупредить милицию? – спрашивает Андрей.
– И упустить потир? Вы же знаете их методы работы. Они будут действовать напролом, и преступники наверняка насторожатся. Нет, я сам прожил все жизнь абсолютно законопослушным человеком, но в данном случае мы не можем позволить себе рисковать. Вот когда потир уже будет в наших руках, тогда… тогда посмотрим!
Андрей берет в руки записку и читает вслух.
– Значит, запоминайте: площадь Искусств, 14 часов 30 минут. Деньги в полиэтиленовом мешке, вложены в любую книгу… Ну, Валентин Прокопьевич, хоть вы объясните мне: зачем он пишет «искусств» с одним «с» и делает в слове «полиэтиленовый» три (три!) орфографические ошибки?! Издевается, что ли?!
– Возможно, специально, чтобы сбить нас с толку! – наставительно говорит Валентин Прокопьевич. – Чтобы мы расслабились и думали, что имеем дело с идиотом. Но мы не должны расслабляться. Послезавтра у нас – решительный день. (тихо, в сторону) Гена, голубчик, дайте-ка мне вот тот пузырек с нитроглицерином…
На аллее возле Михайловского манежа собралась вся ребячья компания. Все нервничают. Родион поминутно смотрит на часы, Сережка подпрыгивает на месте, как борцы на ринге перед поединком, Тахир задумчиво жует кленовый лист, откусывая по небольшому кусочку, Шпень бледен, но выглядит спокойным, даже заторможенным.
– Значит, так, – Анка видит, что мальчишки не в себе, и берет руководство в свои руки. – Еще раз – кто что делает. Как только подъезжает Мотыль с потиром, ты, Шпень, и ты, Родион, идете к нему. Остальные стоят на выходах с площади, прикрывают отход. Когда появится Стоун, Родион забирает потир у Мотыля и идет к Стоуну, якобы для обмена потира на деньги. В это время Шпень чем-нибудь отвлекает Мотыля, а Родион изо всех сил бежит к любому удобному выходу и передает сумку с потиром тому, кто ближе. Этот кто-то сразу же мчится в метро и едет на Горьковскую. Родион бежит туда же, но через другой выход, у Дома Книги. Остальные помогают Шпеню отделаться от Мотыля и тоже – в метро. Встречаемся у Зоопарка. Оттуда все вместе отправляемся в музей, сдавать чашку и принимать поздравления.
– Я не пойду, – возражает Шпень.
– Почему?! – удивляется Анка.
– Там же небось и милиционеры потом будут, спрашивать… А зачем мне лишний раз светится? При моей-то жизни… И Мотыля подставить могу, и дядю Петю… Лучше я на дно лягу…
– Логично, – соглашается Сережка.
– О твоей жизни мы после поговорим, – Анка упрямо выпячивает губу. – Есть тема. А пока – все ясно? Значит, приступаем…
В 14 часов 25 минут реальный расклад на площади Искусств таков.
Мотыль, небритый и переодетый бомжом, с клетчатой сумкой, медленно передвигается по площади, присматриваясь к людям, которые пьют пиво, и как бы поджидая, когда у них освободятся бутылки. За тумбой с афишами притаился Птица с наклеенными усами, впрочем, все в той же шапочке, надвинутой почти на глаза. В очереди за билетами в Русский музей, вытянувшейся вдоль чугунной ограды, стоит низкорослый старичок в лакированных ботинках, очень прилично, даже с некоторым шиком одетый, в дымчатых, импортных очках. В нем почти невозможно узнать дядю Петю. Здесь же, возле входа на территорию музея, переминаются с ноги на ногу Георгий и отец Родиона, безуспешно пытаясь угадать, кто же из присутствующих на площади должен к ним подойти. Георгий яростно и призывно размахивает полиэтиленовым мешком с физиономией какой-то красотки.
Самым последним на площади появляется мистер Стоун с дипломатом в руках. Согласно договоренности, он идет один, но все заинтересованные лица тут же замечают его спутников, следующих за мистером Стоуном метрах в двадцати позади. Мистер Стоун нарушает договоренность, но сейчас это уже не имеет значения.
Шпень и Родион незаметно для Стоуна выходят на окраину площади и останавливаются в метре от Мотыля, который, отставив в сторону сумку, заинтересованно обследует урну на предмет оставленных в ней бутылок.
– Дяденька, у тебя закурить не найдется? – спрашивает Шпень и шепотом добавляет. – Клиент прибыл, гуляет по площади.
– Мал еще, да Бог тебе судья, – отвечает Мотыль. – Сейчас в сумке гляну, вроде там было что…
Ставит сумку на скамейку, достает из нее вполне приличную кожаную сумку с раздутыми боками, выставляет ее рядом, потом достает со дна пачку «Примы». Застегивает сумку и отходит от скамейки, как бы «забыв» на ней кожаную сумку.
– Ну что, постреленыш, пойдем покурим?
– Не-а! Я, дяденька, дружка провожу немного…
Шпень берет протянутую сигарету и вдруг цепко перехватывает лежащую на скамейке сумку.
– Стой, ты куда?! – растеряно говорит Мотыль и, позабыв про свою сумку, делает шаг вслед за мальчишками.
– Шпень, ты чего?! – шипит Родион, подпрыгивая рядом со Шпенем, и стараясь заглянуть ему в глаза. – Мы же не так договаривались! Куда ты идешь?! Стоун же вон там!
– Спокойно, Родя! – сквозь зубы цедит Шпень. – Сейчас чашка будет там, где нужно!
Далее события развиваются стремительно, то есть гораздо быстрее, чем мы сумеем их описать. Причем описывать мы будем последовательно, а на самом деле несколько событий в разных местах происходят одновременно, накладываясь друг на друга.
Истомившиеся историки замечают мальчишек, целеустремленно направляющихся прямо к ним.
– Они! – страшным шепотом говорит Георгий. – И сумка…
– Родион?! Ты почему… – кричит историк Виктор, он же отец Родиона. Глаза его за стеклами очков совершенно квадратные.
Шпень застывает на месте, переводит глаза на Родиона.
– Папа?! – ошеломленно шепчет тот.
В это же мгновение Шпень бросается наутек. Из-за тумбы с афишами ему наперерез выскакивает Птица, сбивает мальчишку с ног и вырывает сумку из его рук. Шпень падает на мостовую и лежит, не шевелясь. Родион убегает. Виктор бежит вслед за ним. Георгий склоняется над лежащим мальчишкой, пытается привести его в чувство. Мотыль, что-то уже сообразивший и спешащий вслед за мальчишками, бросается вперед, хватает Птицу за полу куртки, разворачивает к себе и что-то яростно кричит ему в лицо. Птица вытаскивает свободную правую руку из кармана и делает быстрое движение, после которого Мотыль сразу же отпускает его, неловко ступая, идет к ближайшей скамейке и опускается на нее, прижав руку к левому боку. Никто на площади не обращает внимания на вдруг задремавшего бомжа.