Он даже не стал собирать мячи. Вышел из зала и пошел бродить по кораблю, в котором где-то были роботы.
Чего-то не хватало.
В каюте расхаживать было тесновато - при его-то росте, - и Карачаров теперь мерил шагами салон. Там, конечно, сидел Петров, дымивший, как небольшой вулкан, а поодаль - Инна Перлинская, осунувшаяся, молчаливая. Какая-то штучка - амулет, что ли - висела на шее актрисы на длинной цепочке, и Перлинская то играла этой цацкой, то замирала, устремив на нее глаза, и даже чуть покачивалась, точно в трансе. Карачаров сердито расхаживал до тех пор, пока Петров не пробормотал:
- И днем и ночью кот ученый…
Физик фыркнул, но не обиделся, а подошел к старику.
- А сигареты вы тоже синтезируете?
- Нет. Но пока еще у меня есть. Я человек запасливый.
- Дайте мне, - неожиданно попросил физик.
Он неумело закурил, закашлялся. Легче ему от этого не стало, только слегка закружилась голова. Нет, не этого ему не хватало. Он пересек салон и уселся рядом с актрисой. Она улыбнулась - профессионально и вместе с тем смущенно, и спрятала амулет в кулаке.
- Можно подумать, вы что-то потеряли, - сказал физик.
Актриса не ответила - она мгновение смотрела на Карачарова, и в глазах ее была тоска. Потом опустила неестественно длинные ресницы.
- Да, - сказал Карачаров растерянно. - Ну, ничего, ничего.
Что «ничего», он и сам не знал. Люди ждали. А что он мог сказать другое?
- Что это у вас? Талисман?
Актриса медленно разжала пальцы. На цепочке висела вовсе неожиданная вещь: ключ. Маленький, плоский.
- Ключ от сердца? - неловко пошутил физик.
Инна покачала головой.
- Нет… к моему сердцу ключ простой. А чаще всего оно было не заперто.
Она сказала это серьезно, и от такой откровенности Карачарову стало неприятно, хотя он и сам вроде бы всегда стремился говорить прямо.
- Угу, - сказал он. - Тогда от чего же?
- От дома.
- Там, на Земле?
- Да. Дома нет, а ключ остался… - Она слабо усмехнулась. - Я вдруг спохватилась, что у меня ничего не сохранилось оттуда… от той жизни. Раз поездка - значит новый гардероб, все новое: не таскать же с собой тряпки. И вот оказалось - все набрано на планетах: на Селии, Анторе… А с Земли - только вот этот ключ. Даже сумочку старую выбросила со всякой мелочью. Перед самым отлетом. Думала, возвращаюсь домой.
Она покрутила ключик и выпустила его, и он сверкнул, как золотая рыбка, пойманная на тонкую цепочку.
- Ну, почему же так грустно, - бодро сказал Карачаров. - Вы еще вернетесь к себе…
- Я верю, - живо откликнулась она. - Иначе… - Инна помолчала, потом сказала по-прежнему грустно: - Только вернусь я не к себе.
- Понимаю…
- Нет, вряд ли. Жизненный опыт ценят почему-то в мужчинах, в женщинах - не очень… Я не это имела в виду. Кто-то живет в моем доме, и все, что оставалось там, уже перекочевало, наверное, в утилизаторы. Все, что имело значение только для меня: мелочи, вещи, дорогие по воспоминаниям… Впрочем, зачем я это? Ни к чему.
Она резко встала, ухватила цепочку, лихо завертела ключик, задрала подбородок - вошла в образ бодрой женщины, которой не страшны никакие опасности: ни возраст, ни одиночество, ни дожитие своего века где-то, вдали от всего… Инна шагнула было в сторону, но вернулась и наклонилась к физику, который, конечно, опять забыл подняться, когда встала женщина:
- Я вам верю, все мы верим. Без этого нам не выдержать. Только нельзя ждать слишком долго. - Она доверительно улыбнулась. - Постарайтесь побыстрее.
Карачаров не хотел откровенничать, но как-то само по себе получилось, что он развел руками и сказал!
- Да вот что-то не очень вяжется…
Она наклонилась еще ближе; он даже ощутил запах духов.
- Вам не хватает знаете, чего? Женщины. Чтобы поплакать, чтобы потом устать и уснуть, ни о чем не думая. Нет, я вовсе не свихнулась на этом - я знаю, что говорю.
Она выпрямилась и пошла к выходу, ступая упруго, как девушка. Тоже сыграла или в этот момент, может быть, ощущала себя такой?
- Вот черт, - сказал физик, чувствуя, что краснеет.
Петров выпустил струйку дыма и поглядел вслед Инне. Когда она вышла, старик проговорил:
- Она - женщина, будьте уверены.
- Не сомневаюсь, - буркнул физик.
- Пожалуй, единственная у нас. И спятит, вот увидите. Женщина - та, кто не может без любви. К человеку, к идее, ко времени - к чему угодно. Вот насчет остальных у меня сомнение.
- Вы это преподавали школьникам? - сердито спросил Карачаров.
Петров искоса взглянул на него.
- Косность мышления, - сказал он. - Если вам, предположим, представляют человека в качестве садовника, то вы по инерции думаете, что он всю жизнь был садовником, этого хотел, этому учился. А может быть, год или два назад он исследовал вулканы где-нибудь на Ливии или в системе Антенны.
- Ага, - сказал сбитый с толку физик. - Значит, вы работали на Ливии?
- Нет. Просто я мыслю образами.
- Тогда вам надо беседовать с Истоминым.
- А вам - с доктором Серовой, - заявил Петров. - Именно этого вам хочется.
- Неужели? - спросил физик не без иронии.
- Именно.
Физик хотел вспылить, но раздумал.
- Кажется, так оно и есть, - сказал он мрачно. - Ну, и что?
Петров не ответил - он вытащил из пачки надорванную сигарету и теперь сосредоточенно заклеивал ее клочком бумаги.
Набег, думал Нарев. Просто какой-то пиратский набег. Интересно…
Он шел в инженерный пост к Рудику и посмеивался. Шел, хотя пассажирам заходить в энергодвигательный корпус не рекомендовалось - это была вежливая формула запрета.
Увидев путешественника, Рудик, кажется, удивился и несколько мгновений колебался, не указать ли гостю на дверь. Но чувство гостеприимства одержало верх, и инженер, стоически справившись с удивлением, указал Нареву на стул и достал чистый стакан.
- Сейчас, - сказал Рудик, - я вам заварю свеженького.
Они пили чай долго и серьезно, словно занимались тонкой работой. Разговаривать за чаем было удобно: в нужный момент можно было помедлить с ответом, отпив глоток и долго смакуя чай; это Нарев знал давно.
Прошло минут пятнадцать, прежде чем он сказал:
- Что-то вы редко показываетесь наверху.
Рудик отпил, выдохнул воздух и пояснил:
- Хозяйство большое. - Он обвел рукой пост, подразумевая все, что находилось в сферическом объеме энергодвигательного корпуса. - Дел хватает. Одно, другое… Наливайте, будьте любезны.
Нарев налил. Чай был ароматный и почти черный, пить его полагалось без сахара, чтобы не портить вкус.
- Ну, у вас, думается мне, все в полном порядке.
- M-м, - промычал Рудик, поднося стакан к губам.
- Только вот батареи, - продолжал Нарев.
Рудик помедлил, потом отпил и поставил стакан.
- Да, батареи, - сказал он и умолк.
Нарев подождал, потом отхлебнул чай и тоже поставил стакан.
- Вот именно, батареи. Что вы о них скажете?
Рудик подумал, медленно, обеими руками поворачивая стакан на столе.
- Все, что мог, я доложил капитану, - наконец ответил он. - Степень риска неоправданно высока. Мы пойдем на него, если Карачаров добьется успеха. Только в этом случае.
- Ага, - проговорил Нарев. - Резонно. Только можно подумать, что вы не очень-то спешите на Землю.
Рудик взвесил стакан на ладони, но пить не стал.
- Что - Земля, - сказал он неспешно. - Земля - слово. А слово есть символ. Я сам и не с Земли. Только учился там. В наши края меня давно уже не заносило: летишь не куда хочешь, а куда пошлют. Я давно летаю. Это третий корабль. Не люблю прыгать с места на место. Я долетывал корабли, пока они не протирали борта о пространство. Я домосед вообще-то.
Нарев невольно усмехнулся: слово «домосед» в применении к человеку, половину своей жизни проведшему в пространстве преодолевавшему расстояния в сотни и тысячи парсеков, было не очень уместно. Рудик кивнул.
- Да нет, - сказал он, - так оно и есть. На Земле ведь бывают домоседы? А орбитальная скорость Земли - тридцать в секунду, скорость Солнца по отношению к центру Галактики - двести семьдесят. Но дом летит, а человек сидит дома - значит он домосед. Так?
- Так, - согласился Нарев.
- Каждый воспринимает жизнь по-своему. Давайте-ка, я вам еще заварю. Давно заметил: от чая проясняется мышление.
- Инженер, - сказал Нарев. - Позвольте вопрос.
- А вы не в строю, и я не командор. Давайте. Только скажу сразу и честно: если вы опять о батареях, то ничего нового от меня не услышите.
- Я о другом. Вы летаете лет этак двадцать пять, не ошибаюсь?
- Двадцать шестой пошел в прошлом месяце.
- Значит… на Земле вас ожидала комиссия?
Инженер долго не отнимал стакана от губ. Нарев воспользовался этим.
- Медицинская, а потом и кадровая, не так ли? Двадцать пять, насколько я понимаю - крайний предел…
Рудик залпом допил и поставил стакан на стол, стукнув донышком; устремленный на гостя взгляд его был хмур.
- Значит, - сказал он, - вы считаете, я не стараюсь наладить батареи потому, что не хочу вернуться на Землю? Не будь вы пассажиром, поговорил бы я с вами на кулаках… Как вам могло прийти в голову, что хоть кто-то из экипажа станет думать о себе, когда речь идет о спасении людей!
- С радостью прошу извинения. Но ведь спасение не обязательно должно зависеть от Карачарова!
- Откуда бы оно ни пришло, - сердито сказал Рудик, - вы можете быть уверены: если будет хоть какая-то возможность, вас доставят по назначению.
- Приятно слышать, - сказал Нарев.
- На том стоим.
- Хорошо. Весьма благодарен за интересный разговор.
- Заходите, - вежливо пригласил Рудик.
- Не премину.
- И все-таки получше помогайте физику. Других возможностей никто из нас пока не видит.
Нарев тоже не видел; но был уверен в том, что, если понадобится, он сумеет - если не найти такую возможность, то, на худой конец, ее выдумать.
- Здравствуйте, Зоя, - сказал физик неожиданно робко.