- Дело! - сказал он голосом, в котором звучало отчаяние. - Конкретное, нужное дело! Иначе мы снова погрязнем в безумии, даже в том, что предлагает она!
- Вы не верите мне, - сказала Инна, усмехнувшись. - Но я докажу вам, что права. И очень скоро!
Она вышла, высоко держа голову. Истомин мрачно поглядел ей вслед.
- О каком деле говорите вы, администратор? - спросил он. - У каждого из нас было свое дело. И оказалось, что тут оно не нужно. Я мог бы работать, чтобы потом написать лучше, чем раньше. А если я никому не нужен, зачем же я стану совершенствоваться? Для этого надо считать себя центром мира, но я-то знаю, что я - не центр.
- Да, - сказал физик. - Я могу прожить без этой роскоши, но мне надо знать, что делается в физике, что сделал мой соратник, что - оппонент, какая гипотеза рухнула, какая - воскресла из пепла. Без этого можно существовать, но не жить.
Карский встал.
- Вы правы. Вы во всем, может быть, правы. Но и я прав. Если человек голоден, то он прав, когда требует еды; но тот, кто говорит ему, что есть нечего и надо терпеть - тоже прав. Мы не отказывались ни от чего - мы лишились этого не по своей вине. И надо найти, надо попытаться найти дело, которое снова объединит нас - как это случилось вчера.
Наступило молчание.
- Ну, например, - сказал Карачаров, - какое же дело мы можем найти?
Карский, конечно, мог бы ответить. Если у вас и нет конкретного предложения, всегда можно отделаться словами, не сказать, по сути дела, ничего, но сделать это так, чтобы собеседнику казалось, что он получил исчерпывающий ответ, и его вина, если он не сумел разобраться в нем до конца. Нет, ответ можно было найти, и если бы все зависело от этого ответа, администратор давно извлек бы из памяти формулировку - одну из пригодных на все случаи жизни, вроде «Ну, вы несколько осложняете вопрос» или «Нам проблема не представляется столь серьезной» или, наконец, «Вы понимаете, что я сейчас не имею возможности посвятить вас во все детали» и тому подобное. Но беда заключалась в том, что ответ ничего не решал, потому что в нормальной обстановке он означал бы, что все остается без изменений - а сейчас как раз и нельзя было оставить все так, как оно шло, нельзя было положиться на естественный ход событий: администратор понимал, что это привело бы к гибели.
Подготовленный к руководству в больших масштабах, Карский хорошо знал, что главное - это сформулировать лозунг, поставить цель, к которой людям хотелось бы стремиться. Насколько и в какие сроки эта цель достижима - другое дело. Но то, чего хотели люди тут, на Ките, к чему единственно могли они стремиться - возвращение в систему Человечества - было уже испробовано, испробовано поспешно, суматошно, бездарно - и не удалось. Цель была дискредитирована, и лозунг не имел бы успеха. И виноват, по сути, он сам: приди он к руководству раньше, он не позволил бы испортить то единственное, что следовало разыгрывать медленно и обстоятельно, растягивать на месяцы и годы, исподволь приучая людей к тому, что достижение цели может отодвигаться все дальше, что жить вместе придется, быть может, очень долго, что, кроме основной работы, направленной на достижение цели, надо заниматься и мелкими повседневными делами. И люди жили бы, и повседневные дела постепенно вытесняли бы из памяти главное, а основная цель отодвигалась бы, неуловимая, как горизонт. Но люди поспешили, не подумав о возможной неудаче, и теперь призывать их было не к чему.
- Прошу вас об одном, - сказал Карский наконец. - Думайте. Ищите. Не может быть, чтобы мы, все вместе, не нашли смысла, не нашли цели своего бытия!
Петров искал. Но не цель. Цель он нашел.
- Хотелось бы посоветоваться с вами, капитан.
- Сейчас буду в вашем распоряжении.
Устюг отдал инженеру распоряжение проконтролировать, как идет восстановление энергетического резерва после аварийных расходов. Затем повернулся к инспектору.
- Прошу извинения, что заставил ждать.
- Служба прежде всего. Я-то знаю.
Капитан кивнул.
- Слушаю вас.
- Меня интересует вот что: можно ли, хотя бы с определенной вероятностью, установить причину аварии?
Капитан помолчал. Они глядели друг на друга в упор, и ни один не отвел глаз.
- Почему это заинтересовало вас?
- Потому, что закон запрещает наносить вред нашему миру.
Капитан пожал плечами.
- Вы не станете отрицать, - сказал инспектор, - что это событие привело к определенным положительным результатам - пусть и на краткое время.
- И что же?
- Такие результаты достаточно умный человек мог бы предвидеть заранее.
- Кого вы имеете в виду?
- О, никого в частности - пока. Но закон требует…
- Но раз это, действительно, повлияло на людей в лучшую сторону?..
- Если закон можно нарушать безнаказанно - что это за закон?
Капитан криво усмехнулся.
- Ну что же. Если это вам нужно… Какая степень достоверности вас устроит?
- Не понимаю.
- Дать исчерпывающее объяснение мы пока не в состоянии. Наш опыт тут помочь не может. Так что пока можно говорить лишь о предположениях.
- Для начала неплохо, - сказал инспектор. - Особенно, если эти предположения выглядят убедительно.
- Как раз точные предположения не всегда выглядят убедительно.
Он поглядел в потолок, потом снова перевел взгляд на инспектора.
- Могу совершенно точно сказать одно: я не устраивал этой аварии. Но и подозревать кого-то другого у меня нет оснований.
- Жаль, - откровенно сказал инспектор. - Ведь если бы мы предположили, что виновником был именно человек, а не просто, скажем, естественная усталость металла или еще что-то такое, то можно было бы ожидать повторения такой аварии.
- Скажите откровенно, инспектор: чего вы хотите?
- Как и все - спастись и спасти других. Прежде всего - других.
- Спасти, охранив от предполагаемого злоумышленника?
Инспектор искоса посмотрел на капитана.
- Итак, вы совершенно исключаете умысел?
- Да.
- А я обязан предполагать его.
- Ничем не могу помочь.
- Что ж, - сказал Петров. - Я справлюсь и сам.
- Нет, Верочка, - сказала Зоя, пытаясь выглядеть если не здоровой, то по крайней мере бодрой. - Мне куда лучше. Не волнуйтесь и не тратьте на меня времени.
- Я посижу, - сказала Вера. - Можно?
- Хорошо, будет веселее. Хотите - поговорим о чем-нибудь? Расскажите, что делается у нас. Сколько я уже - неделю?..
Вера уселась, как она любила - на брошенный на пол коврик, обвила колени руками, полузакрыла глаза.
- Вы? Десять дней. Похудели страшно…
- Поделом мне. Зато теперь я знаю, как надо лечить это. Если мы еще раз заболеем… Ну, что там делается?
- Снова ходят, как сонные, едят нехотя - я ведь вижу, сколько еды уходит, сколько остается… Ссорятся. Будь они нормальными - давно бы уже передрались, а теперь говорят самые страшные вещи - и расходятся равнодушно. А ведь, кажется, никто не болен…
- Небольшие нарушения рефлексов, может быть… В таком положении это понятно. А вы как себя чувствуете?
Зоя спросила - и тут же забыла о заданном вопросе: пустота была в голове…
- О чем я? Да, есть в биологии такой термин - специализация. Мы все - слишком специализированные люди… Есть закономерность в биологии: при резком изменении обстоятельств гибнут в первую очередь именно специализированные виды, а выживают те, кто еще не успел или не смог приспособиться к чему-то одному. Им легче перестроиться. Выживем ли мы?
- Надо, - тихо сказала Вера.
- Да, я знаю, что надо, не знаю только - зачем.
Они долго молчали, потом Вера поднялась.
- Пойду. Вам принести что-нибудь?
- Спасибо, у меня все есть. А вы на самом деле прекрасно выглядите, Верочка, по сравнению со мной, во всяком случае. И не похудели ничуть…
- Да, - слабо улыбнулась Вера. - До свидания. Выздоравливайте. Я зайду завтра.
Зоя проводила ее взглядом. Какая-то мысль пришла ей в голову, но слишком слаба была Зоя, чтобы проследить за мыслью до конца. Она приподнялась на локте, хотела окликнуть Веру, расспросить, подумать вслух, сформулировать промелькнувшую догадку - но тут же откинулась на подушку. Все-таки Зоя была еще очень слаба.
Инна осмотрела себя в зеркале и осталась довольна. Она прошла через пустой салон и вскоре уже стучалась в рубку связи. Как она и думала, Луговой был там.
- Вы… - сказал он радостно.
- Я ведь обещала, что приду еще. Или нет?
- Я… Наверное, обещали…
- Вам это не нравится? - строго спросила Инна.
- Ну, что вы! Я только…
- Вы хотите что-то сказать и не решаетесь, - перебила она. - Такой привлекательный молодой человек не должен быть робким.
- Ну… Инна, зачем вы говорили все это? Такая женщина, как вы, такая…
- О-о! - Сладко, ах, как сладко слышать это. Трудно человеку справиться с собой. Но ведь она пришла не только ради этих слов…
- Вы еще слишком молоды…
- Саша, - торопливо подсказал он.
- Не судите поэтому, Саша, о серьезных вещах поверхностно. Я показалась вам смешной? Но поверьте, я знаю, что говорю. И пришла к вам за тем, чтобы вы показали мне то, что видели когда-то на экране. Помните наш разговор?
Луговой молчал, не зная, что делать. Инна подошла к нему вплотную, провела ладонью по его щеке, улыбнулась, глядя прямо в глаза.
- Ну, решайтесь же… Разве можно заставлять женщину ждать?
Он не выдержал - не хотел обнять ее, но как-то само собой получилось. Инна без труда высвободилась.
- Нет, Саша, нет… Я хочу видеть.
Она отстранилась, но была совсем рядом, и он потерял голову. В конце концов он может показать запись кому угодно, это его дело…
- Хорошо, - сказал он, голос сорвался, и он откашлялся. - Смотрите…
Свет погас, замерцал экран. Узкий полумесяц появился на нем, концы его чуть подрагивали…
Инна досмотрела до конца. Потом спросила звонким шепотом:
- Вы поняли, что это означает?
Луговой замялся.