– В том-то и дело, что нет, – возразил Мортон. – Я считаю, что оно опасно.
– Чушь! – воскликнул я, хотя от убежденного тона доктора мне стало не по себе. – Он ведь ни разу не совершил ничего плохого. Или совершил?
– Нет, – сказал Мортон. – Это всего лишь мое предположение. Но видите ли… В юном возрасте он, насколько я знаю, бывал в деревне. Мальчишки дразнили его и приводили в ярость. Тогда и случился первый припадок. После этого его перестали выпускать из дому, и он невзлюбил одну из служанок, да так сильно, что той пришлось уволиться. Это престранное дикое создание, и доверять ему нельзя. Не просто недоразвитый альбинос, а настоящий атавизм. Одна из попыток природы подпустить в нашу жизнь дикое, первобытное начало. Окружающие считают, что это существо способно лишь на невинный лепет, однако у него определенно имеется по-своему работающий разум. Равно как и собственные надежды и желания, пусть столь же убогие и отталкивающие, сколь и его наружность. Высокого забора с гвоздями и сада недостаточно, чтобы их сдержать.
– Нет, – возразил я, отказываясь соглашаться с ходом его мыслей. – Я думаю, бедняге и так досталось от жизни.
Воротившись домой, я увидел, что страдалец, о котором мы беседовали с доктором, находится на своем посту. Я помахал ему шляпой, но он лишь свесился пониже, словно силясь разглядеть нашу гостиную.
Мариана встретила меня в холле.
– Как картины, пришлись к месту? – спросил я.
Вид у жены был обеспокоенный.
– Прогони его, – попросила она. – Он все утро там торчит.
– Он безобиден, – сказал я. – Ты драматизируешь.
– Нет, Джордж. Не выношу его. Он кривляется и строит рожи… – К глазам Марианы подступили слезы.
Я открыл парадную дверь, намереваясь погрозить кулаком маленькому соседу. Но он исчез.
Все это произошло в первые два дня нашей жизни в новом доме. Я полагал, что мы привыкнем к соседу, или ему надоест наблюдать за нами, или Мариана поймет, что он безобиден. Сам я демонстрировал дружеское расположение и каждый раз махал ему шляпой или рукой. Но в следующие две недели ситуация только ухудшилась, и наконец я начал думать, что беспокойство Марианы сказывается на ее нервах. Она держалась подальше от окон и страшилась выйти за порог – ведь это означало, что придется пройти по саду под присмотром нашего маленького соседа. Перед сном Мариана несколько раз переспрашивала меня, все ли дверные засовы и оконные щеколды я задвинул, и я заметил, что с наступлением темноты она пугается теней в собственном доме. Я заразился ее антипатией, и в конце концов один лишь вид живой горгульи сделался мне противен. Раньше я радовался ясной погоде, теперь же с нетерпением ждал дождливых дней, которые прогоняли соседа прочь с наших глаз.
Наконец все это стало невыносимым, и я нанес визит Аното, но его не оказалось дома. Не застав его и во второй раз, я написал ему письмо. Он оказался сварливым человеком и заявил, что не понимает, что мы можем возразить против того, что его брат гуляет в собственном саду. Я снова отправился к нему, однако ничего не добился. Он отказывался взглянуть на ситуацию с нашей точки зрения. Да, со стороны его брата невежливо пялиться на нас, но мы должны быть снисходительны к его недугу. На это я ответил, что моя жена очень встревожена.
– Но вы же не можете винить меня в причудах вашей супруги, – ответствовал Аното с сардонической усмешкой.
Тогда я предложил заплатить за постройку забора повыше. Аното покачал головой.
– Не вижу причин, почему из-за вас я должен лишаться вида на окрестности, – заявил он.
Дома мне было доложено о новой проделке несносного маленького монстра. Мариана гуляла в верхнем садике, как вдруг хорошо знакомая физиономия соседа возникла по ту сторону ограды, среди яблоневых ветвей, за которые тот уцепился своими длинными конечностями.
– Он был так близко, – сказала Мариана. – Не помню, как я сбежала по ступенькам.
В тот вечер я начал демонстрировать враждебное отношение к возмутителю нашего спокойствия. Топал ногой, грозил кулаками и кричал: «Убирайся!» Карлик ухмылялся, издавал все те же ужасные нечленораздельные звуки, но, похоже, понял, что я не шучу, поскольку принял сконфуженный вид и исчез – причем так резко, как будто спрыгнул на четвереньки. Вскоре, освежая чайные розы перед домом, я вдруг сообразил, что могу довольно действенно использовать опрыскиватель, если сосед опять доставит мне беспокойство.
Следующее происшествие я не могу описать в точности – хотя бы потому, что мне так и не удалось узнать все подробности. По всей видимости, они были крайне неприятными. Я находился в кабинете, а супруга в спальне. Я услышал крик и поспешил туда. Мариана стояла на коленях подле кровати и была готова вот-вот лишиться чувств. Я мельком успел заметить, как с оконного карниза сорвалось нечто, похожее на темную птицу. Мариана пришла в себя, и я пустился ее расспрашивать. Насколько мне удалось понять, ей в окне внезапно предстала перевернутая физиономия нашего гадкого маленького соседа. Резкое появление чьего-то перевернутого лица, даже симпатичного, само по себе малоприятно. Очевидно, сосед перебрался к нам по плющу и свесился вниз, держась за него своими длинными руками.
Должен признаться, как только я привел Мариану в чувство и уразумел суть дела, мое сострадание к этому инкубу испарилось. Я был в ярости и несколько опасался того, что еще он может выкинуть. Подобное было мне внове. Судя по всему, мелкая бестия лишь сейчас додумалась задействовать плющ в своих сомнительных и отнюдь не желанных попытках искать нашего общества – или же, скорее, общества моей супруги. Я отправился к Марвину, адвокату, а после – снова к Аното. Адвокат подтвердил, что мои претензии обоснованны, и, возможно, спустя некоторое время… Я вышел из кабинета, чертыхаясь.
Дома я схватился за топор и принялся рубить самый толстый стебель плюща в углу между домом и кирпичной стеной. В разгар моих трудов сверху раздался хорошо знакомый гортанный хохот. Тогда я принес из дому опрыскиватель.
Мелкая тварь с выражением дьявольской злобы на физиономии угрожающе замахала своими обезьяньими конечностями.
– Значит, быть войне, – сказал я и струей из опрыскивателя ударил прямо в лицо незваному гостю.
Вода, стекавшая с уголков рта, который кривился в безобразной ухмылке, придавала карлику еще больше сходства с горгульей.
Он спрыгнул, на этот раз точно приземлившись на четвереньки, и скрылся из виду.
Посреди ночи меня разбудила Мариана. Она сидела на постели и к чему-то прислушивалась. Сплю я крепко и уже собирался рассердиться на то, что мой сон прервали, как вдруг за окном зашелестели листья плюща.
– Не бойся, малышка. – Я встал и принялся шарить вокруг в поисках спичек. Наверное, в тот момент я был способен на убийство.
За окном послышался треск, затем такой звук, будто по стеклу провели скомканной бумагой. Эта краткая возня завершилась глухим ударом и хриплым стоном.
Синеватый отсвет спички выхватил из темноты помертвелое от ужаса лицо Марианы. Я бросился к ней, и она схватилась за меня, слишком испуганная, чтобы заплакать.
– Не оставляй меня одну! Не уходи!
Мы замерли, озаренные неровным светом свечи. В саду раздался скулящий звук, который сменился всхлипами. Потом все смолкло.
Я изо всех сил пытался успокоить Мариану, но до рассвета она не отпускала меня, даже не разжимала рук. В этом ожидании, которое казалось нескончаемым, мы, прижавшись друг к другу, молча просидели остаток ночи. Когда утренний свет наконец набрал силу, Мариана мало-помалу высвободилась из моих объятий и уснула. Я убедился, что ей ничто не угрожает, спустился в холл, отпер входную дверь и выглянул наружу.
Огромный стебель плюща был вырван из стены, а почти у самых моих ног лежало мертвое тело нашего маленького соседа. Между лопатками у него виднелся окровавленный треугольник лезвия; по дорожке из гравия растеклось в сторону клумбы алое пятно.
Преодолевая отвращение, я перевернул труп. Из его груди торчала рукоятка большого ножа, похожего на хлебный. Должно быть, маленький сосед спускался по плющу с ножом в руке, но сорвался и упал прямиком на острие.
Утро было ясным и свежим; мир нежился в розовых лучах зари. Недолго поразмыслив, я решил пойти к соседям и позвать Аното.
Так закончилась история о нашем маленьком соседе. Когда Мариана проснулась, труп уже убрали, кровь впиталась в гравий. Я постарался как можно аккуратнее рассказать супруге о происшедшем. Она ничего не знает про нож и думает, что наш маленький мучитель сломал шею, – смерть, как говорится, ничуть не менее ужасная. И все же, чтобы избавить Мариану, а заодно, пожалуй, и себя от гнетущих воспоминаний, нам пришлось, к некоторой выгоде находчивого хозяина дома, отказаться от обязательств по договору и съехать. Больше всего я опасался, что воспоминание о маленьком монстре серьезно скажется на здоровье Марианы, которое тогда не отличалось крепостью, но мои страхи, к счастью, не оправдались.
1895
Эликсир Уэйда
Уэйду завидовали. Семнадцать лет подряд ему сопутствовал успех – не тот банальный успех, который складывается из череды счастливых случайностей, а настоящий, честно заработанный; успех как результат целенаправленных усилий; успех как награда за волю и мастерство. Уэйд отлично владел пером, удачно женился (его избранница была звездой сезона – первая красавица и наследница большого состояния), выиграл выборы при нулевых шансах на победу и, хотя был беден и незнатен, в конце концов получил высокий пост в одном из прогрессивных «радикальных» министерств – единственный в этом ведомстве представитель непривилегированных слоев общества. Разумеется, все прочие бедные и незнатные политические деятели, сносно владевшие пером, считали его возвышение игрой слепого случая. Правда же состояла в том, что Уэйд был на редкость талантлив и полностью заслуживал признания.
И сейчас, сидя перед камином и глядя на раскаленные угли, он в душе соглашался с такой оценкой. Его левая рука лежала на столе, пальцы сжимали прозрачный пузырек с ярко-фиолетовой жидкостью.