– Удивительно, как голова все время стоит верхом вниз, – с натужным смешком заметил Перера. – Наверное, тяжелый мозг. Есть такие куклы – у них внутри свинец, поэтому не лежат на боку, всегда стоят. Унесите его, теперь не надо бояться. Карты испорчены… Во Фритауне один человек продает карты. Унесите сейчас, здесь уже как помойка. Вы должны были сами убить его.
Поллок собрался с духом и поднял мертвую голову. Он решил отнести ее к себе и немедля похоронить: пока копает могилу, голова повисит на крюке для лампы.
Поллок был уверен, что подвесил голову за волосы, но, должно быть, впопыхах ошибся: вернувшись за ней, он обнаружил, что голова висит волосами вниз, а шеей кверху.
Перед закатом он закопал голову поро у северной стены своей хижины, чтобы в потемках, когда будет возвращаться от Переры, не идти мимо могилы. Укладываясь спать, Поллок убил двух змей. И посреди ночи его вдруг словно подкинуло: что-то негромко постукивало и скреблось по полу. Он бесшумно сел в гамаке и сунул руку под подушку, где лежал револьвер. Раздался грозно-ворчливый рык. Поллок выстрелил наугад. Кто-то пронзительно взвизгнул, и в синеватом дверном проеме мелькнула темная тень.
– Собака! – выдохнул Поллок, вновь опускаясь на подушку.
Проснулся он еще до рассвета от какого-то свербящего беспокойства. Опять эта ломота в костях. Некоторое время он смотрел в потолок на копошение рыжих муравьев. Когда стало понемногу светать, его взгляд скользнул за край гамака и остановился на полу: там смутно вырисовывалось что-то темное. Он отпрянул, да так резко, что гамак накренился и выкинул его на пол.
Всего в шаге от себя он увидел на полу голову поро, вырытую из земли собакой: нос сильно пострадал. Сейчас ее облепили муравьи и мухи. По странному совпадению голова опять стояла верхом вниз, и в обращенных на него исподлобья глазах было прежнее дьявольское выражение.
Несколько минут Поллок сидел не в силах ни шевельнуться, ни отвести взгляд от кошмарного зрелища. Потом встал, обогнул голову – стараясь держаться как можно дальше – и выскочил наружу. Ясный свет зари, шелест листьев, последние ласковые дуновения ночного бриза с суши и пустая яма со следами собачьих лап – все это несколько привело его в чувство.
О своем новом приключении Поллок рассказал Перере как бы в шутку – так рассказывают страшные сказки.
– Зря напугали собаку! – заметил Перера, неубедительно вторя шутливому тону Поллока.
Следующие два дня, оставшиеся до парохода, Поллок провел в попытках избавиться от докучного трофея. Преодолевая отвращение, он отнес голову к устью и бросил в лиман – считай что в море. Каким-то чудом она не стала добычей крокодилов, и ее вынесло приливом на илистый берег реки выше по течению. Там голову подобрал сметливый араб-полукровка: он прямиком направился к Поллоку и Перере и предложил им купить ее в качестве диковинного сувенира. Близилась ночь, араб все не уходил, постепенно сбавляя цену, пока ему отчасти не передался страх, который его товар почему-то внушал двум образованным белым людям. В конце концов он смирился с неудачей и, проходя мимо хижины Поллока, зашвырнул туда свою бесполезную находку, так что утром англичанина ждал сюрприз.
Поллок впал в настоящее исступление. Сколько можно это терпеть, надо сжечь проклятую башку! Недолго думая он тут же, на рассвете, пока солнце не раскалило воздух, отправился в путь и, выбрав безлюдное место, соорудил погребальный костер. Его труды прервал гудок маленького колесного парохода, продвигавшегося по фарватеру в сулимском баре[70]; пароход следовал из Монровии[71] в Батерст[72]. «Слава тебе Господи!» – возблагодарил небеса Поллок, когда до него дошел смысл спасительного звука. Дрожащими руками он поднес спичку к хворосту, бросил сверху голову и помчался укладывать саквояж и прощаться с Перерой.
Через несколько часов Поллок с чувством неимоверного облегчения смотрел, как плоское болотистое побережье Сулимы отдаляется от него, на глазах сокращаясь в размерах. Фарватер, прорезавший длинную полосу прибоя, с каждой минутой становился все уже, пока пена не сомкнулась в сплошную белую линию, отсекая Поллока от всех его бед и тревог. Постоянный гнетущий страх начал мало-помалу утихать. В Сулиме, где воздух был насквозь пропитан верой в неодолимые злые чары духа Поро, Поллок и сам проникся суеверным ужасом перед великой беспощадной силой, от которой нигде нельзя укрыться. Но теперь царство воинов-поро превратилось в ничто – в черную закорючку между морем и тающими вдали сизыми холмами страны менди.
– Прощай, поро, – промолвил Поллок, – прощай навек. И никаких «до свидания»!
Капитан вышел на палубу, остановился рядом с Поллоком, пожелал ему доброго вечера, свесился за фальшборт и сплюнул в пену за кормой – по-видимому, в знак того, что между своими церемонии ни к чему.
– Я тут на пляже подобрал одну диковину, – сообщил он, – никогда не подозревал, что в этой части океана развлекаются такими штуками.
– Любопытно, что бы это могло быть?
– Вяленая голова, – сообщил капитан.
– Что?!
– Человеческая голова… скорее копченая. Явно принадлежала одному из колдунов-поро – физиономия вся изукрашена насечками. Эй, что это с вами? Ничего? С виду не слабонервный, а вон как позеленели… Черт, дошло! Вы не выносите качки. Угадал? Прямо в лице переменились, ей-богу!.. Да, так эта голова, про которую я начал рассказывать, оказалась со странностями. Я поместил ее вместе с разными гадами в банку со спиртом у себя в каюте – спирт всегда у меня под рукой для подобных курьезов, – и будь я проклят, если голова сама собой не перевернулась вверх тормашками! Эй, да что с вами?
Поллок издал дикий крик, вцепился себе в волосы и побежал к кожуху гребного колеса – не иначе как с намерением прыгнуть за борт, – потом вдруг опомнился и повернулся лицом к капитану.
– Эй, там! – гаркнул капитан. – Джек Филипс, смотри, чтоб он не приближался ко мне! Стоять! Ни шагу вперед, мистер! Что с вами творится? Вы в своем уме?
Поллок поднес руку к виску. Объяснять что-либо было бесполезно.
– Боюсь, иногда на меня находит, – виновато сказал он. – Головная боль. Ни с того ни с сего. Прошу великодушно простить. – Он был белый как полотно и весь в испарине.
В ту минуту Поллок ясно осознал, насколько рискованно давать окружающим повод усомниться в своем здравомыслии, и попытался как можно скорее вернуть расположение капитана: терпеливо отвечал на сочувственные вопросы и покорно внимал советам – даже подержал за щекой ложечку чистого бренди. Выправив ситуацию, Поллок проявил большой интерес к частному коммерческому предприятию капитана – торговле заморскими редкостями. А тот, успокоившись, вновь принялся в подробностях описывать голову поро. В продолжение всего разговора Поллок боролся с навязчивой идеей, будто пароход прозрачен, как стекло, и он отчетливо видит у себя под ногами капитанскую каюту, и запрокинутое кверху лицо, и страшный неотступный взгляд.
Короче говоря, на пароходе Поллоку пришлось чуть ли не тяжелее, чем в Сулиме. Днем нужно было постоянно сдерживаться, чтобы не выдать себя, хотя голова поро занимала все его мысли и повсюду ему мерещилась. По ночам его изводил прежний кошмарный сон, возвращавшийся снова и снова, пока Поллок отчаянным усилием воли не заставлял себя проснуться – с ощущением, что в горле застрял беззвучный хриплый крик и все тело парализовано страхом.
В Батерсте Поллок пересел на пароход до Тенерифе, оставив позади реальную голову поро, но не свои ночные кошмары и ноющую боль в костях. В Тенерифе Поллок снова пересел – на кейптаунский лайнер, – однако мертвая голова не оставляла его в покое. Он пробовал отвлечься на карты, попытался освоить шахматы, даже начал читать книжки, хотя от выпивки благоразумно воздерживался. Все впустую – в любой округлой тени, в любом темном шарообразном предмете, попавшем в поле его зрения, ему чудилась голова: он ясно видел ее! Поллок хорошо понимал, что его предательски обманывает собственное воображение, тем не менее иногда ему казалось, будто и судно, на котором он плывет, и пассажиры, и матросы, и бескрайний океан – будто все это лишь жиденькая, призрачная завеса между ним и адской реальностью; а колдун-поро, то и дело просовывающий сквозь завесу свое дьявольское лицо, и есть реальность, единственная и неоспоримая. Тогда Поллок вскакивал и начинал ощупывать первые попавшиеся предметы, пробовать что-то на вкус или на зуб, подносить к руке горящую спичку или колоть себя иголкой.
Так, в беспрерывной молчаливой борьбе со своим воспаленным воображением, Поллок достиг берегов Англии. Он сошел с корабля в Саутгемптоне, на поезде доехал до Лондона и с вокзала Ватерлоо отправился кебом прямо в Корнхилл – уладить дела в банке. И пока он наедине беседовал с управляющим, отрезанная голова, словно экзотическое украшение, свисала с каминной доски из черного мрамора, роняя на решетку капли крови. Поллок своими ушами слышал приглушенный стук капель и своими глазами видел красные потеки на решетке.
– Красивый папоротник, – одобрительно кивнул управляющий, проследив за его взглядом. – Правда, из-за него решетка быстро ржавеет.
– Очень, – обрадовался Поллок, – очень красивый папоротник! Да, кстати… Вы не посоветуете мне доктора… специалиста по нервным расстройствам? У меня случаются… как это?.. галлюцинации.
Голова зашлась в диком хохоте. Поллок удивился, что управляющий ничего не замечает. А изумленный управляющий не сводил глаз с его лица.
Записав адрес доктора, Поллок вышел на Корнхилл-стрит. Кебов было не видно, и он пешком пошел на запад, в конец улицы, где попытался перейти через дорогу на оживленном перекрестке возле резиденции лорд-мэра. Задача, надо сказать, не из легких даже для бывалого лондонца – кебы, грузовые и почтовые фургоны, кареты, омнибусы текут там нескончаемым потоком; для вновь прибывшего из малярийного безлюдья Сьерра-Леоне разобраться в этой кутерьме и не сойти с ума практически невозможно. Но если ко всему вышеперечисленному прибавить скачущую, словно каучуковый мяч, голову, которая лезет вам под ноги и оставляет на земле алые пятна крови, надеяться на благополучный исход тем более не приходится. Стараясь не наступить на чертову башку, Поллок прыгал то на одной ноге, то на другой и наконец в бешенстве пнул ее. В следующую секунду он получил страшный толчок в спину и взвыл от жгучей боли в руке.