литься».
Потянулись нескончаемые минуты, затем раздалось какое-то позвякивание. Мало-помалу оно стало ритмичным: звяк-звяк-звяк – и так двадцать пять раз; за ним послышались стук по столу и невнятный возглас обладателя толстых ног. Мистеру Ледбеттеру пришло на ум, что это звякало золото. Звяканье возобновилось, и моего друга охватило недоверчивое и все возраставшее любопытство. Если его догадка была верна, этот необыкновенный человек пересчитывал уже не первую сотню фунтов. Наконец мистер Ледбеттер не удержался и, крайне осторожно согнув руки, припал головой к самому полу, в надежде увидеть что-нибудь из-под края подзора. Он шевельнул ногами, пол слегка скрипнул. Звяканье тотчас прекратилось. Мистер Ледбеттер замер. Через некоторое время звуки донеслись снова. Потом они смолкли, и наступила тишина – только сердце мистера Ледбеттера, как казалось ему самому, стучало барабанным боем.
Ничто не нарушало безмолвия. Голова мистера Ледбеттера теперь покоилась на полу, и он мог видеть толстые ноги вплоть до голени. Они не двигались – человек поджал их, упершись носками сапог в пол. В спальне было тихо, необычайно тихо. Мистера Ледбеттера посетила безумная надежда, что с незнакомцем случился обморок или он внезапно умер, уронив голову на письменный стол…
Ничто не нарушало безмолвия. Что же произошло? Желание высунуться наружу сделалось непреодолимым. С превеликими предосторожностями мистер Ледбеттер протянул вперед руку и стал приподнимать подзор указательным пальцем выше уровня глаз. Вокруг по-прежнему царила тишина. Теперь он видел колени незнакомца, заднюю сторону письменного стола… и дуло тяжелого револьвера над столом, нацеленное прямо ему в голову.
– А ну-ка вылезай оттуда, негодяй! – спокойно и сосредоточенно произнес голос тучного джентльмена. – Вылезай! Сюда, живо! И без фокусов – вылазь немедленно!
Мистер Ледбеттер вылез, возможно, немного неохотно, но без фокусов и немедленно, как ему приказали.
– На колени, – скомандовал тучный джентльмен, – и руки вверх.
Подзор за спиной мистера Ледбеттера вновь упал, он выпрямился и поднял руки.
– Одет как священник, – сказал тучный джентльмен. – Будь я проклят, если ошибаюсь! И коротышка к тому же! Ты, негодяй! Какого черта ты заявился сюда? И какого черта залез под мою кровать?
Он, похоже, не ждал ответов и продолжил сыпать оскорбительными замечаниями по поводу внешности мистера Ледбеттера. Сам он тоже оказался не слишком высок, но выглядел куда сильнее мистера Ледбеттера; как и следовало ожидать по виду его ног, он был тучен, с довольно тонкими и мелкими чертами широкого бледного лица, которое завершалось двойным, если не тройным подбородком. Голос у него был несколько сиплый.
– Я спрашиваю, какого черта ты залез под мою кровать?
Мистер Ледбеттер с трудом выдавил из себя жалкое подобие улыбки. Кашлянул.
– Я вполне понимаю… – начал он.
– Что? Что за черт! Это мыло! Нет… не опускай руку, мерзавец!
– Это мыло, – подтвердил мистер Ледбеттер. – С вашего умывальника. Не сомневайтесь…
– Молчать, – приказал толстяк. – Я вижу, что это мыло. Подумать только!
– Позвольте мне объяснить…
– Не нужно ничего объяснять. Наверняка соврешь, да и времени у меня нет. О чем я хотел спросить? А! У тебя есть сообщники?
– Всего несколько минут, если вы…
– Сообщники у тебя есть? Черт бы тебя побрал! Если будешь болтать попусту, я тебя пристрелю. Так есть сообщники?
– Нет, – ответил мистер Ледбеттер.
– Врешь небось, – продолжал толстяк. – Но если соврал, поплатишься. Чего же ты меня не оглушил и не свалил с ног, когда я поднимался по лестнице? Как бы то ни было, ты упустил свой шанс. Надо же – залез под кровать! А теперь, как ни крути, ты пойман с поличным.
– Я не знаю, как мне доказать свое алиби, – изрек мистер Ледбеттер, желая продемонстрировать, что он человек образованный.
Повисла продолжительная пауза. Мистер Ледбеттер заметил, что на стуле рядом с его захватчиком лежит груда скомканных бумаг, а поверх нее – большая черная сумка и что стол усыпан пеплом и обрывками бумаги. А перед ними, аккуратно расставленные вдоль края стола, высились ряд за рядом столбики желтых монет – в сотню раз больше золота, чем мистеру Ледбеттеру когда-либо доводилось видеть в своей жизни. Их озаряли две свечи в серебряных подсвечниках. Пауза затягивалась.
– Довольно утомительно держать руки таким образом, – сказал мистер Ледбеттер с заискивающей улыбкой.
– Ничего, потерпишь, – отозвался толстяк. – Но вот что мне с тобой делать, я и сам не знаю.
– Я понимаю, что мое положение двусмысленно.
– О господи! Двусмысленно! Разгуливает здесь со своим собственным мылом, вокруг шеи – напыщенный пасторский воротник до самого подбородка! Ты отъявленный вор, вот ты кто, – вор, какого еще свет не видывал!
– Если быть абсолютно точным… – начал было мистер Ледбеттер, но тут его очки соскочили с носа и звякнули о пуговицы жилета.
Толстяк изменился в лице, в его чертах появилось выражение яростной решимости, в револьвере что-то щелкнуло. Он взялся за оружие двумя руками, затем посмотрел на мистера Ледбеттера и скосил взгляд на упавшее пенсне.
– Теперь-то курок взведен, – произнес толстяк, помолчав, и у него как будто перехватило дыхание. – Знаешь, что я тебе скажу: ты еще никогда не был так близок к смерти. Боже мой, я даже рад! Если бы курок оказался взведен, ты сейчас лежал бы здесь мертвец мертвецом.
Мистер Ледбеттер ничего не ответил, но почувствовал, что комната вокруг него закачалась.
– Что ж, осечка так осечка. Повезло обоим, что так вышло. Боже мой! – Толстяк шумно запыхтел. – Не стоит зеленеть из-за такой ерунды…
– Я уверяю вас, сэр… – с усилием произнес мистер Ледбеттер.
– И выход у нас только один. Если вызвать полицию, накроется маленькое дельце, которое я затеял. Так что это отпадает. Если тебя связать и бросить здесь, завтра все выплывет наружу. Завтра воскресенье, а в понедельник банк не работает – я рассчитывал на три свободных дня. Застрелить тебя – значит совершить убийство, что попахивает виселицей; и, кроме того, это загубит все дело на корню. Ума не приложу, что с тобой делать, – будь я проклят!
– С вашего позволения…
– Ты болтаешь точно настоящий пастор, разрази меня гром! Из всех воров ты… Ладно! Нет! Не позволю. Некогда. Если опять надумаешь трепаться – всажу тебе пулю прямо в живот. Понял? Но я кое-что придумал! Перво-наперво, старина, мы тебя обыщем – проверим, не прячешь ли ты при себе оружия… да, не прячешь ли оружия. И слышишь – когда я велю тебе что-то делать, не разводи болтовню, а выполняй, да поживее!
И со множеством хитроумных предосторожностей, продолжая целиться в голову мистера Ледбеттера, толстяк приказал ему встать и обыскал его, ища оружие.
– Ну и грабитель! – проворчал он. – Сущий дилетант. У тебя даже заднего кармана для револьвера нет. Нет, молчи! Заткнись немедленно!
Как только выход из положения был найден, толстяк, приставив револьвер к уху мистера Ледбеттера, потребовал, чтобы тот снял пиджак, закатал рукава и продолжил сборы, прерванные его появлением из-под кровати. С точки зрения толстяка, это было единственно возможное решение: если бы он занялся этим сам, ему пришлось бы выпустить из рук револьвер. Таким образом, даже золото со стола было упаковано руками мистера Ледбеттера. Эти ночные сборы выглядели весьма оригинально. Толстяк очевидно хотел распределить золото в своем багаже как можно незаметнее. А весило это золото немало. По словам мистера Ледбеттера, на столе и в черной сумке было около восемнадцати тысяч фунтов звонкой монетой. Еще было много маленьких рулонов из пятифунтовых банкнот. Каждую стопку монет в двадцать пять фунтов мистер Ледбеттер заворачивал в бумагу и аккуратно укладывал в коробку из-под сигар, которая отправлялась в дорожный чемодан, кожаный саквояж или шляпную картонку. Около шестисот фунтов были перемещены в жестянку из-под табака, уложенную в дорожный несессер. Десять фунтов золотом и несколько пятифунтовых банкнот толстяк рассовал по карманам. Время от времени он бранил мистера Ледбеттера за неповоротливость, торопил и спрашивал, который час.
Мистер Ледбеттер перетянул ремнями чемодан и саквояж и вернул толстяку ключи. Было уже без десяти двенадцать, и, пока часы не пробили полночь, тот приказал мистеру Ледбеттеру сесть на саквояж, а сам выжидательно уселся в безопасном отдалении на чемодан, держа револьвер наготове. Теперь он как будто пребывал в менее воинственном настроении и, немного понаблюдав за мистером Ледбеттером, позволил себе сделать несколько замечаний.
– Судя по твоей болтовне, кое-какое образование у тебя есть, – сказал он, раскуривая сигару. – Нет… не надо пускаться в объяснения. По одной твоей физиономии ясно, что это будет тягомотная история, а я сам довольно опытный враль, и чужое вранье меня не интересует. Так вот, говорю я, ты образованный. Ты это ловко придумал – нарядиться священником. Ты и среди образованных сойдешь за священника.
– Я и есть священник, – вставил мистер Ледбеттер, – или, по крайней мере…
– …Выдаешь себя за него. Знаю. Но тебе не стоило вламываться ко мне в дом. Ты не создан для грабежа. Ты, скажу тебе напрямик, – да тебе, наверное, и раньше это говорили, – ты трус.
– Знаете, – произнес мистер Ледбеттер, делая последнюю попытку объясниться, – это ведь тот самый вопрос…
Толстяк замахал на него рукой.
– Если ты занимаешься грабежом, то растрачиваешь свое образование впустую. Надо заниматься чем-то одним – либо подделкой, либо хищением. Я вот занимаюсь хищением. Да, хищением. Иначе откуда, по-твоему, у меня все это золото? А! Слышишь? Бьет полночь!.. Десять. Одиннадцать. Двенадцать. В медленном бое часов есть что-то, что меня завораживает… Время, пространство – какие тайны они скрывают? Какие тайны… Однако нам пора выдвигаться. Вставай!
И, добродушно, но твердо подталкивая мистера Ледбеттера, он заставил его взвалить на спину несессер на веревке, перекинутой через голову, взвалить на плечи чемодан и, несмотря на протесты задыхавшегося пленника, взять в свободную руку кожаный саквояж. Нагруженный таким образом, мистер Ледбеттер начал с опаской одолевать ступеньки лестницы. Толстяк, подхватив пальто, шляпную картонку и револьвер, последовал за ним. По дороге он отпускал язвительные замечания насчет маломощности мистера Ледбеттера и помогал ему на поворотах.