– К черному ходу! – приказал он, и мистер Ледбеттер, шатаясь, потащился через оранжерею, оставляя в кильватере разбитые цветочные горшки.
– Не думай о черепках, – успокоил его толстяк. – Это к счастью. Будем ждать здесь до четверти первого. Можешь поставить вещи на пол. Ну!
Мистер Ледбеттер, едва дыша, рухнул на чемодан.
– Еще прошлой ночью, – выдавил он, судорожно ловя ртом воздух, – я спал в своей комнатушке и даже помыслить не мог…
– Не к чему посыпать голову пеплом, – сказал толстяк, разглядывая затвор револьвера, и принялся что-то напевать себе под нос. Мистер Ледбеттер хотел было заговорить, но не решился.
Вскоре раздался звонок, и мистера Ледбеттера отвели к черному ходу и велели открыть дверь. Вошел светловолосый мужчина в костюме яхтсмена. При виде мистера Ледбеттера он нервно вздрогнул и хлопнул рукой по заднему карману брюк. Тут он заметил толстяка.
– Бингем! – воскликнул он. – Кто это?
– Мое маленькое филантропическое развлечение – воришка, которого я пытаюсь перевоспитать. Только что застукал его под кроватью. С ним не будет хлопот. Трусливый осел. Он нам пригодится – понесет наши вещи.
Светловолосый поначалу воспринял присутствие мистера Ледбеттера с неодобрением, но толстяк его успокоил:
– Он заявился сюда один. Его не приняла бы к себе ни одна шайка на свете. Нет! Не вздумай опять болтать, бога ради!
Они вышли в темный сад. Плечи мистера Ледбеттера по-прежнему пригибал увесистый чемодан. Человек в костюме яхтсмена шел впереди с саквояжем и пистолетом; за ним следовал мистер Ледбеттер, подобный Атланту[148], а замыкал шествие мистер Бингем – как и раньше, с пальто, шляпной картонкой и револьвером в руках. Сад при доме вплотную примыкал к прибрежному утесу, откуда круто спускалась деревянная лестница, доходившая до купальни, которая смутно виднелась на берегу. На мелководье покачивалась лодка, а на песке напротив нее молча стоял невысокий человек с черным лицом.
– Дайте минутку, я все объясню, – сказал мистер Ледбеттер. – Смею вас уверить…
Ему дали пинка, и он умолк.
Мистера Ледбеттера заставили идти вброд с чемоданом, потом за плечи и волосы втащили в лодку. Всю ночь напролет его называли не иначе как «негодяй» или «грабитель». Но говорили эти люди вполголоса, и, даже случись рядом кто-нибудь посторонний, он бы не узнал о его унижении. Его перегрузили на яхту, управляемую какими-то странными неприветливыми азиатами, и то ли столкнули с трапа, то ли он сам с него упал в зловонное темное помещение, где провел много дней – сколько именно, он и сам не знает, так как потерял счет времени, когда у него началась морская болезнь. Его потчевали галетами и непонятными словами, поили водой с ромом, который был ему противен. Помещение днем и ночью кишмя кишело тараканами, а по ночам к ним присоединялись крысы. Азиаты опустошили его карманы и забрали часы, но мистер Бингем, когда пленник ему пожаловался, присвоил их себе. И несколько раз команда – пятеро ласкаров[149] (если они были ласкарами), китаец и негр – вытаскивали его оттуда и поднимали на корму, к Бингему и его приятелю, чтобы он играл с ними в криббидж, юкер, трехручный вист и слушал с заинтересованным видом их россказни и похвальбу.
Кроме того, его принципалы разговаривали с ним – так, как разговаривают с закоренелыми преступниками. Они не позволяли ему что-либо объяснить и недвусмысленно давали понять, что такого придурковатого грабителя в жизни не видывали. Они повторяли это снова и снова. Светловолосый был немногословен, но играл раздраженно; зато мистер Бингем после отъезда из Англии заметно успокоился и выказал склонность к философствованию. Он разглагольствовал о тайнах пространства и времени и цитировал Канта и Гегеля – по крайней мере, уверял, что цитирует. Иногда мистеру Ледбеттеру удавалось вставить: «Видите ли, тот факт, что я очутился у вас под кроватью…» – но его неизменно обрывали, приказывая снять карты, или передать виски, или сделать еще что-нибудь. После третьей неудачной попытки мистера Ледбеттера светловолосый уже чуть ли не ждал этого зачина и, едва заслышав его, разражался хохотом и со всей силы хлопал пленника по спине.
– То же начало, то же продолжение – старый добрый ты грабитель! – приговаривал он.
Так мистер Ледбеттер страдал довольно долго – должно быть, дней двадцать; но однажды вечером его сняли с борта яхты, поместили в лодку, снабдив запасом консервов в жестяных банках, и вскоре высадили на каком-то скалистом островке, где протекал ручей. Мистер Бингем отправился вместе с ним, по пути не переставая давал ему добрые советы и отмахивался от последних попыток своего спутника объясниться.
– Я ведь и правда не грабитель, – сказал мистер Ледбеттер.
– И никогда им не станешь, – подхватил мистер Бингем. – Тебе не дано быть грабителем. Рад, что ты начинаешь понимать это. Выбирая профессию, человеку следует изучить свой характер – иначе рано или поздно он потерпит поражение. Взять, например, меня. Всю жизнь я провел в банках – я сделал карьеру в банках. Я даже был управляющим банком. Но был ли я счастлив? Нет. А знаешь почему? Потому что это не соответствовало моему характеру. Я слишком склонен к авантюрам, слишком непостоянен. И я фактически забросил это занятие. Вряд ли я когда-нибудь снова буду управлять банком. Несомненно, они с радостью снова привлекли бы меня к делу; но я усвоил урок, преподанный мне собственным характером, – в конце концов усвоил… Нет! Впредь я нипочем не стану управлять банком.
А твой характер не подходит для преступных деяний – так же, как мой не подходит для честной жизни. Теперь, узнав тебя лучше, я не советую тебе заниматься даже подделкой. Возвращайся на добропорядочную дорожку, старина. Твое призвание – филантропия. С твоим голосом тебе самое место – в какой-нибудь Ассоциации содействия хныкающей молодежи или чем-то подобном. Подумай об этом.
У острова, к которому мы приближаемся, очевидно, нет названия, – во всяком случае, он не значится на картах. Можешь сам его изобрести, пока будешь сидеть там и размышлять над всем, что произошло в последнее время. Насколько я знаю, вода на острове вполне пригодна для питья. Это один из Гренадинских островов, которые в свою очередь входят в группу Наветренных островов[150]. Там вдалеке, в синей дымке, можно различить остальные Гренадины. Их великое множество, но бóльшую часть отсюда не разглядеть. Я часто задавался вопросом: для чего они существуют? Теперь, как видишь, я знаю ответ. По крайней мере этот создан для тебя. Рано или поздно какой-нибудь туземец, проплывая мимо, снимет тебя с острова. Тогда можешь говорить о нас все, что хочешь, ругать нас на чем свет стоит – нам нет дела до отшельника-гренадинца! Вот тебе полсоверена серебром. Не швыряй их на ветер, когда вернешься в цивилизацию. Если их потратить с толком, они помогут тебе начать новую жизнь. И не вздумай… Да не причаливайте вы к берегу, голоштанники, он и вброд доберется! Не трать свое драгоценное одиночество, которое тебе предстоит, на всякие дурацкие мысли. Распорядись им правильно – и оно станет переломной точкой в твоем жизненном пути. Не трать попусту ни денег, ни времени – и ты умрешь богачом. Мне жаль, но тебе придется самому донести еду до берега. Нет, тут неглубоко. К черту твои объяснения! Мне некогда. Нет и еще раз нет! Я не хочу слушать! Вон из лодки!
И наступившая ночь застала мистера Ледбеттера – того самого мистера Ледбеттера, который совсем недавно сетовал, что пора приключений миновала, – сидящим возле жестянок с консервами, уткнувшись подбородком в поджатые колени, и кротко глядящим сквозь очки на сияющее пустынное море.
Через три дня чернокожий рыбак подобрал его и отвез на остров Сент-Винсент, а оттуда мистер Ледбеттер на последние деньги добрался до Кингстона на Ямайке. Там он мог окончательно пойти ко дну. Он и сегодня не слишком практичный человек, а тогда был абсолютно беспомощен и не имел ни малейшего представления, что ему делать. Единственное, что пришло ему в голову, – это обойти всех священнослужителей в округе, чтобы занять денег на возвращение домой. Но выглядел он слишком неопрятно и изъяснялся слишком бессвязно, и потому его рассказ не вызвал у них доверия. Я повстречал его совершенно случайно. Дело было на закате, я брел после сиесты по дороге к батарее Данна – там-то я на него и наткнулся; на его счастье, меня одолевала скука, и весь вечер был в моем распоряжении. Он скорбно влачился в направлении города. Его удрученное лицо и грязные, пропыленные обноски, напоминавшие о священническом сане, привлекли мое внимание. Наши глаза встретились. Он помедлил в нерешительности.
– Сэр, – обратился он ко мне, с трудом переводя дыхание, – вы могли бы уделить мне несколько минут и выслушать историю, которая, боюсь, покажется вам невероятной?
– Невероятной? – повторил я.
– Именно, – живо подтвердил он. – Никто в нее не верит, как я ни стараюсь. Но уверяю вас, сэр…
Он умолк, ни на что не надеясь. Его тон заинтриговал меня. Этот человек вызвал у меня любопытство.
– Я самое несчастное создание на свете, – сказал он.
– И кроме всего прочего, вы не обедали? – догадался я.
– Да, – мрачно отозвался он. – Уже много дней.
– Тогда лучше рассказать все после обеда, – рассудил я и без лишних слов повел его в одно непритязательное местечко, где, как я знал, его костюм не вызовет нареканий. И там мистер Ледбеттер поведал мне свою историю – с небольшими пропусками, которые он впоследствии восполнил. Вначале я не особенно ему поверил, но, когда вино разгорячило его и исчез легкий оттенок угодливости, вызванный его невзгодами, сомнения начали таять. В конце концов я настолько убедился в правдивости услышанного, что устроил собеседника на ночлег, а на следующий день навел через своего ямайского банкира справки о банковском счете, на который ука