зал мне мой новый знакомый. Вдобавок я повел его покупать белье и прочие вещи, необходимые джентльмену в быту. Тем временем пришло подтверждение его платежеспособности. Его поразительный рассказ во всем соответствовал истине. Не буду распространяться о том, что было дальше. Через три дня он отбыл в Англию.
«Не знаю, как Вас и благодарить, – так начиналось письмо, которое он отправил мне оттуда, – за Вашу доброту к совершенно незнакомому человеку. – И далее шли несколько фраз в том же духе. – Если бы не Ваша великодушная помощь, мне ни за что не удалось бы в должный срок вернуться к своим преподавательским обязанностям и немногие минуты нелепого безрассудства, вероятно, погубили бы меня бесповоротно. Сейчас, пытаясь объяснить, где я пропадал и откуда у меня такой загар, я безнадежно запутался в паутине лжи и уверток. Я довольно легкомысленно сочинил две-три разные истории, не осознавая, к каким серьезным последствиям это может привести. Рассказать правду я не осмеливаюсь. Я просмотрел в Британском музее некоторое количество юридических справочников, и теперь нет никаких сомнений, что я содействовал, потворствовал и помогал совершить тяжкое уголовное преступление. Как выяснилось, этот негодяй Бингем был управляющим Хизергейтского банка и ныне обвиняется в огромном хищении. Прошу Вас, пожалуйста, сожгите это письмо, сразу как прочтете, – Вам я доверяю безоговорочно. Хуже всего то, что ни моя тетя, ни ее знакомый – владелец пансиона, в котором я остановился, не верят мне, хотя я открыл им практически все. Они подозревают меня в чем-то позорном, но в чем именно – я не знаю. Тетя говорит, что простит меня, если я расскажу ей все. Но я и так рассказал ей все – и даже больше, чем все, однако ее это не удовлетворило. Разумеется, им не нужно знать всю правду, поэтому я представил дело так, будто меня подкараулили на берегу и заткнули рот кляпом. А тетушка хочет знать, почему это случилось и зачем меня увезли на яхте. Я не знаю, что ей ответить. Не подскажете ли Вы мне какое-то правдоподобное объяснение? Самому мне ничего не приходит в голову. Если бы Вы смогли написать мне два письма и я мог бы показать ей одно, из которого следовало бы, что я действительно был летом на Ямайке и попал туда, будучи ссажен с яхты, Вы оказали бы мне громадную услугу. Я и без того в неоплатном долгу перед Вами и, боюсь, никогда не сумею вернуть Вам его сполна. Но если благодарность…» – и тому подобное. В конце повторялась просьба уничтожить письмо.
На этом завершается необычная история каникул мистера Ледбеттера. Его размолвка с тетушкой длилась недолго. Пожилая леди простила его перед смертью.
1898
Долина пауков
Около полудня трое всадников обогнули излучину речного русла, и их взорам внезапно открылась очень широкая и просторная долина. Извилистый, трудноодолимый каменистый лог, по которому они так долго преследовали беглецов, перешел в широкий склон, и все трое не сговариваясь съехали с тропы, поднялись на пригорок и там, в тени оливковых деревьев, сделали привал; двое почтительно держались чуть позади третьего, в чьих руках была наборная серебряная уздечка.
Некоторое время они прочесывали жадным взглядом расстилавшуюся внизу местность. Она убегала вдаль, кое-где виднелись купы чахлого терновника, смутно угадывался пересохший овраг, что перерезáл пустошь, поросшую желтоватой травой. Пурпурное небо сливалось у горизонта с сизыми – возможно, покрытыми свежей зеленью – холмами, над которыми, словно поддерживаемые незримой рукой и как будто зависшие в синеве, высились заснеженные вершины гор, вздымавшиеся с северо-западной стороны все выше и смелее по мере того, как смыкались края долины. На западе беспредельная ширь мало-помалу терялась во мраке – там, судя по всему, начинались леса. Но трое всадников смотрели не на восток и не на запад – они упорно взирали на расстилавшуюся перед ними долину.
Первым заговорил сухопарый человек с рассеченной губой.
– Не видать, – произнес он, досадливо вздохнув. – Впрочем, у них был целый день форы.
– Им невдомек, что мы дышим им в спину, – заметил коротышка на белой лошади.
– Уж ей-то следовало догадаться, – с горечью бросил их предводитель, словно обращаясь к самому себе.
– Все равно им далеко не уйти – у них только один мул, и у девушки день напролет кровоточила нога…
Человек с серебряной уздечкой прошил собеседника яростным взглядом и рыкнул:
– Ты думаешь, я не заметил?
– Что ж, тем лучше для нас, – прошептал себе под нос коротышка.
Сухопарый с рассеченной губой сохранял бесстрастие.
– Они не могли выбраться из долины, – рассудил он. – Если мы поднажмем… – Он мельком глянул на белую лошадь и умолк.
– Черт бы побрал всех белых лошадей! – воскликнул человек с серебряной уздечкой и обернулся на ту, к которой относилось его проклятие.
Коротышка уставился на меланхолические уши своей лошади.
– Я сделал что мог, – выдавил он.
Двое других снова воззрились на долину. Сухопарый провел ладонью по шраму на губе.
– Вперед! – отрывисто приказал человек с серебряной уздечкой.
Коротышка встрепенулся и дернул за повод. Всадники повернули обратно к тропе, и мелкая дробь копыт рассыпалась по иссохшей траве.
Осторожно спустившись с длинного склона, они миновали заросли колючих корявых кустов и скопища каких-то рогатых сухих игольчатых веток, торчавших между камней, и оказались в низине. Здесь, среди остатков выжженной солнцем травы, что пробивались из скудной почвы, было трудно что-либо различить. Однако, припадая к шеям своих лошадей, напряженно всматриваясь в землю и часто спешиваясь, даже эти белые люди ухитрялись отыскивать следы беглецов.
Им попадались вытоптанные места, смятые и поломанные стебельки жесткой травы и временами – явственные отпечатки ног. Один раз предводитель заметил бурое пятно крови там, где, вероятно, прошла девушка-метиска, и вполголоса проклял ее за глупость.
Сухопарый держался ближе к предводителю, а коротышка на белой лошади следовал немного позади, погруженный в мир своих грез. Так они и ехали гуськом, не говоря ни слова, человек с серебряной уздечкой направлял путь других. Спустя какое-то время коротышка, очнувшись, обнаружил, что вокруг стоит необычайная тишина. Если не считать легкого всхрапывания и топота лошадей да скрипа амуниции, огромная долина пребывала в задумчивом молчании, напоминая нарисованный пейзаж.
Перед ним ехали его хозяин и напарник, оба напряженно подавались всем корпусом вперед и несколько влево и безучастно покачивались в такт с трусцой лошадей. Тени обоих всадников – причудливо вытянутые конусы – бесшумно двигались впереди них, а ближе маячила его собственная тень, округлая и скорченная. Он огляделся по сторонам. Что это пронеслось? Потом он вспомнил об эхе, отдающемся от склонов ущелья, и о непрерывном аккомпанементе, которым сопровождается падение увертливых голышей. Но только ли это?.. Стояло полное безветрие. Обширная тихая долина лежала в монотонном послеполуденном оцепенении под распахнутым пустым небом, и только в верхней ее части собралось хмурое облачко тумана.
Он выпрямился, подергал уздечку, сложил губы, чтобы издать свист, но вместо этого просто выдохнул. Повернулся в седле и некоторое время смотрел на узкий проход в горах, который они недавно покинули. По обе стороны – голые откосы, ни единого деревца, ни зверя – а тем более человека. Ну и глушь! И он принял прежнюю позу.
На мгновение он испытал радость: кривая пурпурно-черная ветка обернулась змеей и молниеносно скрылась в бурой траве. Все-таки в этой жуткой долине теплилась жизнь. А потом, к еще большей своей радости, он ощутил легкое дуновение, какой-то шепот донесся и тут же стих, и жесткий чернорогий куст на невысоком гребне слегка отклонился вбок, предвещая ветер. Коротышка лениво лизнул палец и поднял его вверх.
Резко осадив лошадь, чтобы не столкнуться с сухопарым, который остановился, ища следы, он поймал на себе взгляд хозяина и виновато отвел глаза.
Некоторое время коротышка проявлял показной интерес к преследованию. Затем, когда они двинулись дальше, он опять принялся изучать тень своего хозяина, его плечо и шляпу, что мелькали за силуэтом сухопарого. Они уже четыре дня тащились по богом забытым местам на краю света, чтобы в итоге оказаться здесь, в этой пустоши, почти без воды и с куском вяленого мяса в притороченных к седлу сумах, пробирались через скалы и горы, где не бывал никто, кроме тех беглецов, – и из-за чего?
Из-за какой-то девицы, обыкновенного своевольного ребенка! А ведь к услугам его хозяина были многолюдные города, полные девушек и женщин, которые могли удовлетворить самые низменные его желания! Так откуда такая сумасбродная страсть именно к этой, спрашивал себя коротышка, негодуя на весь мир, и облизывал почерневшим языком сухие губы. Так захотелось хозяину – вот и все, что он знал. Просто потому, что она попыталась сбежать от него…
Коротышка заметил, как разом наклонился ряд высоких перистых камышей, росших неподалеку, а потом завязки шляпы у него на груди затрепетали и вновь сникли. Ветер усиливался, приводя в движение этот оцепенелый мир, что само по себе было неплохо.
– Эй! – воскликнул сухопарый.
Все трое резко остановились.
– Что? – спросил хозяин. – В чем дело?
– Там, – пояснил сухопарый и указал вдаль.
– Что?
– Что-то приближается к нам.
Не успел он договорить, как какое-то животное желтой масти достигло вершины гребня и устремилось в их сторону. Это была большая дикая собака, она неслась в наветренную сторону, высунув язык, так уверенно и целеустремленно, словно не видела всадников на своем пути. Она бежала, вскинув нос, и, стало быть, не вынюхивала и не преследовала добычу. Зверь приближался, и коротышка нащупал рукой саблю.
– Она бешеная, – предположил сухопарый.
– Кричите! – выпалил коротышка и крикнул сам.
Собака поравнялась со всадниками и, когда коротышка угрожающе вытащил саблю, отклонилась вбок и промчалась мимо них. Коротышка проводил ее взглядом.