– Пены нет, – заметил он.
Человек с серебряной уздечкой какое-то время озирал долину.
– Вперед! – крикнул он наконец. – Какое нам до этого дело? – И дернул лошадь за поводья.
Неспособный разгадать непостижимую тайну собаки, убегавшей от ветра, коротышка погрузился в глубокие раздумья о человеческой природе. «„Вперед!“ – прошептал он себе под нос. – И почему кому-то дано говорить „Вперед!“ с такой невероятной повелительной силой? Всегда, всю свою жизнь, человек с серебряной уздечкой только и делает, что говорит это. А если я скажу так!..» – думал коротышка. Люди удивлялись, когда кто-то осмеливался не исполнить даже самых диких требований его хозяина. Эту девушку-метиску он, да и все вокруг считали безумной, едва ли не нечестивицей. Невольно ударившись в сравнения, коротышка принялся размышлять о сухопаром человеке с рассеченной губой; тот был таким же дюжим и смелым, как его хозяин, а возможно, еще смелее, и тем не менее его удел – повиновение, полное и беспрекословное…
Какое-то неприятное ощущение в руках и коленях вернуло его мысли к более прозаическим материям. Коротышка что-то почувствовал и, подъехав к сухопарому, спросил вполголоса:
– Ты заметил, что творится с лошадьми?
Спутник вопросительно глянул на него.
– Им не нравится этот ветер, – продолжал коротышка.
Человек с серебряной уздечкой обернулся к нему, и коротышка тотчас отстал.
– Не бойся, – подбодрил сухопарый.
Некоторое время всадники опять ехали молча. Двое впереди присматривались к следам, а замыкающий наблюдал за туманом, который, подползая все ближе и ближе, начал затягивать долину по всей ширине, и за поминутно крепчавшим ветром. Слева вдалеке коротышка заприметил вереницу каких-то темных фигур – вероятно, это дикие кабаны мчались через долину, – но он не сказал об этом своим спутникам, равно как и о беспокойстве, одолевавшем лошадей.
А потом он увидел первый и затем второй исполинский белый шар – огромные сияющие белые шары, что походили на гигантские пушинки чертополоха и, гонимые ветром, двигались всадникам наперерез. Эти шары парили высоко в воздухе, то опускаясь, то вновь поднимаясь, задерживались на миг и летели дальше. Их относило куда-то вдаль, однако само появление этих шаров встревожило лошадей пуще прежнего.
И еще через какое-то время коротышка увидел, как множество этих дрейфующих шаров – и чем дальше, тем больше – устремляется через долину в их сторону.
С пронзительным визгом на тропу выскочил громадный кабан; повернув голову, он секунду-другую разглядывал путников, а потом снова понесся вниз по долине. И тогда все трое остановились и замерли в седлах, всматриваясь в надвигавшуюся на них густеющую белую пелену.
– Если бы не этот чертополох… – начал предводитель.
Но тут один большой шар пролетел ярдах в двадцати от всадников. Как оказалось, он вовсе не был идеально круглым, а являл собой раскидистый, мягкий, клочковатый полупрозрачный ком, напоминавший схваченную за углы простыню, что-то вроде воздушной медузы, которая кувыркалась в вышине и, точно гирлянда, тянула следом длинные, похожие на паутину нити и ленты.
– Это не чертополох, – сказал коротышка.
– Мне не нравятся эти штуки, – пробормотал сухопарый.
Всадники переглянулись.
– Черт побери! – воскликнул предводитель. – Да их тут полным-полно. Если так и дальше пойдет, нам не проехать.
То инстинктивное чувство, что побуждает оленей выстраиваться в ряд при встрече с чем-то незнакомым и непонятным, заставило всадников повернуть лошадей против ветра, проскакать немного вперед и пристально всмотреться в приближающуюся летучую массу. Она перемещалась плавно и быстро, бесшумно вздымаясь и опадая, приникая к земле и опять высоко подскакивая, паря, – и при этом в ее продвижении сквозили идеальная согласованность и спокойная, неторопливая уверенность.
Справа и слева от всадников неслись передовые этой удивительной армии. Когда один из них, катившийся понизу, потерял форму и неспешно, словно нехотя распался на длинные спутанные ленты и полосы, все три лошади отпрянули и стали переминаться с ноги на ногу. Предводитель внезапно впал в неистовое нетерпение и разразился проклятиями в адрес летящих шаров.
– Вперед! – вскричал он. – Вперед! Какое нам дело? Что они могут нам сделать? Назад, к следу! – Он с бранью дернул поводья и повредил лошади губу, после чего яростно заорал: – Говорю вам, я пойду по тому чертову следу! Где след?
Осадив гарцевавшую лошадь, предводитель принялся искать в траве следы беглецов. Длинная липкая нить легла поперек лица всадника, серая лента обвила державшую поводья руку, и к затылку его побежало какое-то крупное, шустрое, многоногое существо. Предводитель глянул вверх и увидел, что один из белых шаров встал над ним словно на якорь и его свободные концы хлопают, точно паруса судна, совершающего поворот, – только без малейшего шума.
Он увидел – или ему почудилось – множество глаз, тесную толпу приземистых тел, продолговатые сочлененные конечности, словно отдающие швартовы, чтобы к нему причалить. На миг он оцепенел и, как опытный наездник, бессознательно сдерживал гарцевавшую на месте лошадь. Затем чья-то сабля плашмя скользнула по его спине, взметнулась у него над головой и обрубила летучий ком паутины, который неторопливо взмыл вверх и поплыл дальше.
– Пауки! – услышал предводитель голос сухопарого. – Эта штука полна больших пауков! Глядите – о боже!
Человек с серебряной уздечкой продолжал смотреть на улетавший шар.
– Глядите же!
Последовав призыву, предводитель увидел на земле полураздавленное красное туловище – хотя паук был при смерти, он все еще шевелил бесполезными теперь ногами. Потом, когда сухопарый указал ему на другой приближавшийся ком, он не мешкая выхватил саблю. Теперь вся долина напоминала побережье в клочьях тумана. Предводитель пытался собраться с мыслями.
– Скачем отсюда! – внезапно выкрикнул коротышка. – Скачем вниз по долине!
То, что произошло далее, напоминало сумятицу, что царит в разгар сражения на поле боя. Человек с серебряной уздечкой видел, как коротышка промчался мимо него, отчаянно рубя воображаемую паутину, видел, как он врезался в лошадь сухопарого и повалил ее наземь вместе с седоком. Его собственная лошадь понесла, и лишь через десяток шагов он смог ее сдержать. Он с опаской вскинул голову к небу, а затем вновь обратил взор на катавшуюся по земле лошадь и сухопарого – тот стоял рядом и рубил саблей рваную, трепетавшую серую массу, которая, распростершись над ними, обволакивала обоих. А на них надвигались плотным потоком все новые шары – надвигались стремительно и легко, как пушинки чертополоха, катящиеся через пустошь в ветреный июльский день.
Коротышка спешился, но не решился отпустить лошадь. Одной рукой он тащил упиравшееся животное, а другой вслепую рубил воздух. Щупальца второй серой массы запутались в ходе борьбы, и она мало-помалу тоже осела наземь.
Предводитель стиснул зубы, сжал уздечку, опустил голову и пришпорил свою лошадь. Та, что лежала на земле, перевернулась, на ее окровавленных боках замелькали тени, а сухопарый вдруг бросил ее и пробежал шагов десять, направляясь к хозяину. Полустреноженный серыми лентами, он бесцельно размахивал саблей, а те реяли за ним следом, и лицо его покрывала тонкая серая пелена. Левой рукой он колошматил что-то у себя на теле, после чего вдруг споткнулся и упал. Попробовал подняться, упал опять и внезапно страшно завыл: «О-о… О-о-о, о-о-о!»
И на сухопаром, и на земле вокруг него предводитель наблюдал огромных пауков.
Он как раз пытался подвести свою лошадь к этой кричащей, судорожно дергавшейся серой массе, когда услышал стук копыт и мимо него пронесся верхом коротышка – без оружия, припав животом к спине белой лошади и вцепившись в ее гриву. И вновь по лицу предводителя скользнула липкая серая нить. Казалось, что и над ним, и повсюду вокруг кружат эти бесшумные паутины, подбираясь все ближе и ближе…
Вплоть до дня своей смерти он так и не нашел объяснения тому, что произошло потом. Сам ли он повернул лошадь, или она по собственному почину последовала за другой? Достаточно сказать, что мгновением позже он уже скакал в галоп через долину, неистово крутя саблей над головой. А кругом крепчал ветер, и паучьи воздушные суда с их оснасткой и парусами, казалось, устроили за ним погоню.
Цок-цок, тук-тук – человек с серебряной уздечкой скакал сам не зная куда, с перепуганным лицом, постоянно косясь по сторонам и держа саблю наготове. А в нескольких сотнях ярдов от него, с волочившимся позади хвостом из порванной паутины, скакал коротышка на белой лошади, все еще не вполне твердо державшийся в седле. Камыши склонялись перед ними, задувал свежий и сильный ветер, и, оглядываясь, предводитель видел паутину, жаждавшую его поглотить…
Одна-единственная мысль владела им: избежать этой напасти, и потому он заметил зиявшее впереди ущелье, лишь когда его лошадь подобралась, чтобы сделать прыжок. Предводитель не успел сообразить, как нужно действовать, и только помешал животному: приник к лошадиной шее – и выпрямился, подавшись назад, в тот момент, когда было уже слишком поздно.
Но хотя, растерявшись, всадник и не смог правильно совершить прыжок, он по крайней мере не забыл, как следует падать. В воздухе к нему вернулись навыки бывалого наездника, и потому он отделался всего-навсего синяком на плече; лошадь же его, свалившись в ущелье, перевернулась, судорожно задергала ногами и затихла. А сабля предводителя воткнулась в твердую почву и переломилась пополам, как будто Фортуна разжаловала его из своих рыцарей, и отскочивший кончик клинка пролетел в каком-нибудь дюйме от его лица.
Он тотчас вскочил на ноги и, затаив дыхание от ужаса, воззрился на приближавшиеся шарообразные паутины. Попытался было спастись бегством, но потом вспомнил про ущелье и пошел обратно. Увернулся от одного из жутких шаров и быстро спустился по обрывистому склону туда, где его не мог застигнуть ветер.