«Господи, вот занудство-то. И зачем я только в юридическом учился!.. Да, использовал! Но в неправовом государстве, как наше сегодня, отсутствие законов равно для всех. Каждый сам создает свой Уголовный кодекс».
«Но ведь это анархия!»
«Анархия. До тех пор, пока не победит самый приемлемый для всех, самый справедливый кодекс жизни».
«А ты считаешь свой кодекс самым справедливым?»
«Ну, может быть, не самым. Во всяком случае, если голодный человек отбивает у волка похищенного им ягненка и съедает его, это не преступление».
«Это закон джунглей».
«Да. Мы все сегодня в джунглях. Самое главное – остаться в джунглях человеком. Именно поэтому я, – тут он покрепче обнял спящую Карину, – возьму ее в жены…»
С этой счастливой мыслью он и уснул.
Глава одиннадцатая. Отвальная
Утром они вернулись в гавань яхт-клуба под парусами – с попутным ветром. После завтрака спасенная Лена, пообещав вернуть к вечеру Каринину одежду, уехала в Москву. Еремеев с нетерпением ждал приезда майора с Артамонычем и не дождался. Либо помощник по особым поручениям отправился в родной Иркутск на поиски золота Колчака, либо… Он догадался о причине второго «либо» лишь к вечеру, когда небо в московской стороне заполыхало разноцветными вспышками. Салют! День Победы. Наверняка, в тимофеевском доме идет нешуточная гульба.
Вообще-то можно было бы и здесь отметить, на воде, еще лучше получилось бы, чем заурядная пьянка. Зато с последним залпом салюта на пирсе появилась Лена с большой коробкой «Птичьего молока». Еремеев отогнал «Санта-Марину» к месту вчерашнего ночлега, и они отметили и всенародный праздник, и спасение рисковой студентки от «групповухи», как определила Карина несостоявшееся происшествие.
– До чего ж тут у вас хорошо! – вздохнула Лена, оглядывая салон. – Счастливые…
– Поплыли с нами, – предложила Карина.
– Ой, я бы с радостью. Но у меня еще два экзамена…
– Досдашь осенью, – посоветовал Еремеев.
– Степухи лишат.
– Сколько вам платят? В пересчете на баксы?
– Ну… Где-то… Почти девять долларов в месяц.
Еремеев достал из бумажника бледно-зеленую купюру с портретом Франклина.
– Вот тебе франк. Считай, что у тебя теперь именная стипендия до зимней сессии.
– Как это? Шутите, что ли? Так не бывает…
– Бывает. Именная стипендия имени Франклина. Вместо Ленинской… А может, мне свою учредить – имени капитана Еремеева. Звучит?
– Ага, – подтвердила Карина. – Для особо одаренных студенток.
– И студентов тоже. Скажем, юридических вузов или вообще – гуманитарных факультетов.
Карина насмешливо пропела:
Его превосходительство
Любило певчих птиц.
И брал под покровительство
Хорошеньких девиц.
Лена вспыхнула, отодвинула деньги.
– Не надо. Я как-то без спонсоров обходилась…
– Да ну! – всплеснула руками Карина. – Поделись опытом.
– Стоп, девочки, стоп! – вмешался в разгорающуюся пикировку Еремеев. – Предлагаю контракт. Ты готовить умеешь?
– Ну, немного…
– Экипажу яхты «Санта-Марина» на весенне-летнюю навигацию требуется кок. Кокша. Оклад – полста долларей в месяц. Жилплощадь предоставляется. Бесплатный проезд водными путями до Ульяновска и далее. Условия подходят?
– Нет, правда, я готовить умею. Я у нас в общаге… Ко мне девчонки всегда приходят, когда я чего-нибудь стряпаю. Меня мама учила. Пирожки с капустой могу… Она меня даже бананы научила делать.
– Это что, пирожные такие? – спросила Карина. – Вроде «картошки»?
– Нет. По вкусу не отличишь – самые настоящие бананы и даже еще вкуснее. Мама их делает из пареной тыквы. Не смейтесь только. Я когда маленькой была, все время просила ее бананов купить. А денег не было. Так она тыкву нарезала колбасками и парила с сахаром. Ну, не отличишь! Я вам сделаю!
На том и порешили. Спать улеглись на прежних местах. Лена на диванчике в салоне, Еремеев с Кариной в носовой каюте. Он обнял ее, нашел губы, сладкие от «Птичьего молока» и ликера.
– Если хочешь с ней переспать, – шепнула она, – я совсем не против.
– А если не хочу?
– Тогда я с ней лягу.
– Ты что – розовая?
– Разноцветная.
– Бедная Ленка, попала из огня да в полымя.
– Ленка-раздвинь коленки.
– Ты не хочешь, чтобы она шла с нами?
– Насчет кухарки ты здорово придумал.
– Но ты же не будешь всем этим заниматься?
– Нет конечно. Хотя готовить я тоже умею.
– Может, и с тобой контракт заключить?
– Ага. Только на должность заместителя капитана по сексуальной части.
– Боюсь, тебя не устроит оклад.
– А я на полставки. По совместительству. А вообще-то я против нее ничего не имею. С вами, совками, с ума от скуки сойдешь. Как заведете про политику, уши в трубочку сворачиваются.
– Ты ведь в Гродно родилась?
– Да.
– А с Леоном где познакомилась?
– На курсах иностранных языков… Он в этой фирме кем-то вроде начальника службы безопасности. Деньги нужны были очень. Вот и стала зарабатывать. Мои старики за год столько не получали, сколько я за месяц огребала…
– А зачем тебе столько денег?
– На дурацкие вопросы не отвечаю.
– Честно говоря, я был уверен, что эти тридцать тысяч я с Гербария слупил. А получается – с тебя.
– С меня. Лео сказал, что сейчас у них налички нет, в понедельник возместят, срочно сними со счета… Я и сняла. А они…
– Ладно, не переживай! Главное – жива-здорова осталась. А деньги… Яхту в Крыму загоним, выручку разделим.
– Не надо ее продавать. Она мне нравится.
– Ну, тогда переименуем ее в «Санта-Карину» и считай, что наполовину она твоя.
– На какую половину?
– Все, что по левому борту – все твое. А моя – по правому.
– Почему это мне левая половина?
– Потому что на ней камбуз, плитка, мойка…
– Ах, ты какой хитрый…
– Зато у тебя еще душ и санузел. Можешь открыть платный туалет.
– Ну, хорошо. Тогда перелезай на свою половину.
– Как же это я через тебя полезу?
– А вот так!
Она обхватила его и… яхта тихо закачалась при полном ночном безветрии.
Утром, оставив девушек хозяйничать на «Санта-Марине», Еремеев отправился в Москву на попутных «жигулях».
В ветлечебнице врач попросил еще одни сутки для полной гарантии. Дельф уже поднимал голову, и Еремеев даже слегка пободался с его широколобой шерстистой башкой, как это они всегда делали в знак особой приязни, ласково порычал ему в обрезанное ухо, размял шершавые пальцы на лапах и скормил плитку гематогена, купленного в ближайшей аптеке. Пес нежно покусывал саблезубыми клыками еремеевские пальцы, благодарно лизал руку. Глядя на его страшноватую черную пасть, он подумал, что для человека есть немало лестного в дружбе с огромным сильным зверем, ведь вот же натуральный волк, волчара, волкодав: сомкнет челюсти – и нет руки, а нежничает, как теленок-ребенок, и предан, как никто на свете.
– Подожди еще немного, Дельфик, завтра будешь лежать на солнышке и смотреть на зеленые берега. Рыбы тебе наварю, мойвы любимой. На свежем воздухе враз оклемаешься.
Когда он уходил, Дельф рванулся вслед и застонал, заскулил от боли…
Дел было еще много. Еремеев безжалостно рвал все нити с городом, в котором родился, вырос, возмужал. Теперь это было чужое, плохо узнаваемое, опасное скопище жилых коробок, людей, машин и собак – грозящее его жизни со всех сторон.
Он заехал на бывшую службу, покончил со всеми формальностями, раздал долги всем, у кого когда-то что-то занимал до получки, вернул в сейф электрошокер Вантуза, устроил в обеденный перерыв небольшую отвальную для друзей и, погрузив во все те же нанятые с утра «жигули» три коробки с книгами – фирма «Орбис» не подвела, вывезла из квартиры все тома в целости и сохранности, – отбыл на Мясницкую в регистрационную комиссию маломерного флота.
Переоформив яхту на себя, он отправился в посольство Украины хлопотать о разрешении захода в территориальные воды и порты Крыма. Затем вернулся на Преображенку и прописался, на всякий случай, в милицейском общежитии. Съездил в Сокольники, купил в фирменном «Зените» бинокль, прибор ночного видения, две мини-рации и немецкий фотоаппарат, чувствуя, как кружится голова от столь дорогих и вожделенных покупок. Наконец, зашел в Вознесенский храм и договорился с батюшкой об освящении яхты. Гонорар был довольно высок, и отец Симеон, уложив в портфель кадило, бутыль со святой водой, чашу и другие ритуальные вещи, без промедлений отправился с ним в Долгопрудный.
На Дмитровском шоссе их машину стал нагонять белый «мерседес». Еремеев похолодел: перед глазами живо встал расстрелянный рафик перед въездом в Хотьково. Оторваться от «мерса» не было никаких надежд. Надо останавливаться и принимать неравный бой здесь, в этом чудном березняке с зацветающей черемухой…
Выследили. Слишком долго крутился по Москве. Жаль шофера и священника – ни за что пострадают. Надо остановиться и отбежать в сторону, принять огонь на себя.
– Останови здесь, – попросил он и не узнал своего враз охрипшего голоса. Водитель затормозил на обочине. Сжимая пистолет в кармане куртки, Еремеев бросился навстречу подлетающему «мерсу».
Залечь бы в кювет. Поздно. Сейчас изрешетят…
Белый «мерседес» пронесся мимо. Он успел разглядеть лишь удивленное лицо блондинки, сидевшей рядом с водителем.
Пронесло. Ошибся. Мало ли в Москве белых «мерсов»… Нервы, брат, нервы. Хвойно-жемчужные ванны надо принимать, элениум на ночь – и никаких стрессов.
Он наломал букет черемухи, спрятал лицо в холодные цветы и листья и задохнулся от горьковато-сладкого запаха. Сто лет не вдыхал. Ведь черемуха же, не спецсредство какое, – всамделишная, живая!
– Рано, рано черемуху-то рвете, – пожурил его отец Симеон. – Распуститься как след не успела.
– Душа не утерпела.
Водитель с батюшкой улыбнулись. Вот, мол, не перевелись-де еще романтики в сей юдоли. Поехали дальше…