Сомов почувствовал, как по телу волной, начиная с ног, прошла уже позабытая судорога и растаяла в голове, моментально сделав окружающий мир черно-белым. Он положил нож и вилку на стол, поднялся и вышел на улицу, едва сдерживая неудержимым потоком нахлынувшую ненависть. Перед ним только что была очередная Тварь.
Тогда, после реабилитации, Сомов вернулся в университет и стал учиться. Но яркая картинка в его мозгу, где до мельчайших подробностей были запечатлены те, кто довёл его до нынешнего состояния, не давала ему покоя. Он днём и ночью думал о том, как найдёт и расправится с ними. Про себя он стал называть их Тварями. Это было обобщённое название для всех, кто вернулся к истокам цивилизации, тех, кто не должен был жить в цивилизованном мире.
Он долго искал их и однажды нашёл. Вначале того, что стоял перед ним тогда с цепью в руках. Сомов выследил логово бомжа в одном из подготовленных к сносу домов, оглушил кастетом, с которым теперь не расставался, и тот, до смерти напуганный, охотно рассказал, где находятся остальные его подельники. Эту свою первую Тварь он убил, размозжив его голову кирпичом. С остальными было покончено таким же образом спустя несколько дней. Трупы он спустил в канализацию, рассудив, что об остальном позаботятся крысы.
Затем такая же участь постигла ещё одну Тварь, имевшую несчастье случайно задеть его, и ещё одну с интервалом в пять лет. И каждый раз в предчувствии возмездия Сомова охватывало необъяснимое состояние, когда окружающий мир переставал быть красочным, а сознание обострялось в предчувствии достижения очередной цели. Сейчас перед ним была шестая по счёту Тварь, не имеющая право на жизнь.
Сомов стал в тени ограждения и принялся ждать. Спустя несколько минут из кафе вышел тот самый бродяжка и, не оглядываясь по сторонам, завернул за угол. Неподалёку от места, где неприметно стоял Сомов, лежала горка кубиков из гранита, которые укладывали взамен пришедшей в негодность брусчатки. Он поднял один из камней и бесшумно скользнул вслед за парнем. Бомж стоял у столба, справляя малую нужду. Его лицо при этом было обращено к луне. Не останавливая движения, Сомов изо всех сил нанёс удар камнем по затылку. Тот без звука рухнул на землю. Тварь была мертва, и он знал это точно. Завернув камень в пакет, который всегда лежал у него во внутреннем кармане пиджака, Сомов быстро удалился прочь.
Девушка в кафе проснулась от звука проходящего поезда. Она вышла в зал, убедилась, что там никого нет, убрала в моечную машину посуду и заперла дверь. Ей невыносимо хотелось спать. Она легла на диван в подсобке и крепко уснула.
Между тем, Сомов внимательно изучил график движения пригородных поездов и купил в автомате билет на ближайшую электричку. Направление его не интересовало. Ему нужно было где-то провести четыре часа вне вокзала, прийти в себя от пережитого потрясения и избавиться от камня, лежащего в пакете. Электричка с учётом времени её нахождения в пути туда и обратно подходила для этой цели просто идеально.
Он неплохо выспался в вагоне, вернулся на узловую станцию, как и предполагал, в четыре тридцать, забрал свой чемодан из камеры хранения и ровно в семнадцать часов покинул город. В десять утра Сомов уже принял свою первую ванну, наполненную тёплой минеральной водой. Он лежал в ней, закрыв глаза от удовольствия. Впереди было двадцать дней полноценного отдыха.
Иван Пантелеевич Прохоров всю свою жизнь проработал следователем в убойном отделе угро. До пенсии оставалось немного, и он давно уже прикупил себе домик в селе, куда можно будет на законном основании сбегать из дома, оставив на хозяйстве жену и тёщу, которая жила вместе с ними в трёхкомнатной квартире хрущёвской планировки. Рыбалка, охота, грибы – всё это должно было скрасить его жизнь после того, как давно опостылевшая работа навсегда останется в прошлом. Там же он собрал и неплохую библиотеку, книги всегда были его страстью. Пенсии и накопленных за последние годы кое-каких сбережений должно было хватить на непритязательную жизнь стареющего мента.
Звонок мобильного телефона прервал его мечты. Начальник районного отделения милиции угрюмо поздоровался и приказал ехать к вокзалу, где обнаружен труп с признаками насильственной смерти. Выругавшись про себя, Иван Пантелеевич показал фак ни в чём не повинному телефону, свернул в сторону, чтобы миновать ставшие привычными с утра пробки, и поехал к месту преступления.
Покойником оказался молодой бродяга, имя которого было Лерка. Так утверждала всхлипывающая сотрудница кафе, которая и обнаружила его ранним утром. С трёх ночи до пяти шёл хороший дождь, и все возможные следы ночного преступления были основательно смыты. Вокруг трупа и на удалении от него наблюдалась девственная чистота: ни пятнышка, ни окурка, ни плевка. Иван Пантелеевич только поморщился, увидев эту картину.
Непонятно было, кому мог перейти дорогу этот безобидный и немного чокнутый бомжик. Где он обитал, откуда появлялся и почему оказался здесь тоже никто не знал. Дежурная девушка не могла припомнить, чтобы он заходил в кафе этой ночью. Был, правда, один серьёзный мужчина, появился часам к двенадцати, а может раньше, перекусил и ушёл себе. Как он выглядел, она не помнила. Мужчина как мужчина, много их проходит через кафе, всех не разглядишь. Короче, это был типичный висяк. Хорошо было только то, что личность погибшего была отчасти установлена, и всё можно было без особых проблем списать на местные разборки маргинальных элементов.
Вскоре следственная бригада уехала, труп увезли на патологоанатомическое обследование, толпа зевак нехотя разбрелась по привокзальной площади. Затем была пропасть текущих дел, совещания и в морг Иван Пантелеевич выбрался только к концу следующего дня. Патологоанатомом здесь был его давний приятель, с которым они начинали службу без малого сорок лет назад. У них не было тайн друг от друга.
– Понимаешь, Ваня, – говорил он, попивая растворимый кофе, – это совершенно дохлое дело. Парень по статусу есть несчастный бомж, явно больной и никому не нужный человек. Я вынужден был остричь и обрить его, чтобы произвести вскрытие и при этом не прихватить вшей или какой-нибудь иной неприятности. Вон там, в пакете, его волосы. Хочешь взглянуть? – Нет? – Странно, но я почему-то так и думал. Жировая прослойка на теле практически отсутствует, мозг тоже частично обезжирен. Я полагаю, что это результат пристрастия к парам клея «Момент».
В желудке мальчишки обнаружены непереварившиеся сосиски, хлеб, кофе. Всё это можно найти в любой привокзальной забегаловке, как и в том кафе, кстати, за которым его нашли. Там, я думаю, к утру всё было вымыто и простерилизовано, и сейчас вряд ли можно найти какие-то следы присутствия убиенного. Всё то немногое, что есть на одежде и обуви, принадлежит ему же, иные следы отсутствуют. Так что, Ваня, у тебя, прости, полный абзац, говоря нашим с тобой интеллигентским языком.
Иван Пантелеевич потёр затылок, мысленно соглашаясь с доводами друга.
– Какие-то особые приметы, вещи?
– Примет, к сожалению, особых нет, а вот одна вещица имеется, хотя вряд ли даже она поможет тебе в этом безнадёжном деле.
С этими словами патологоанатом достал из стола целлофановый пакет и извлёк из него медальон на чёрном шнурке.
– Сей предмет я не стал пока документировать по причинам лично для меня непонятным. Он был зажат у него в руке, поэтому его никто и не заметил, а может, дознаватели с утра просто лишний раз побрезговали прикасаться. Для убиенного он, скорее всего, что-то значил, поскольку, как показывает мой личный опыт, такие опустившиеся люди не имеют особых пристрастий к бесполезным вещам. Взгляни, навскидку я бы сказал, что это просто кусок дешёвого металла, но зачем-то же он носил его на шее.
Следователь надел очки и внимательно стал осматривать медальон. Вскоре он обнаружил две неприметные выпуклости, нажал их и раскрыл створки.
– Видишь, мой друг, это не просто, как ты говоришь, кусок дешёвого металла. Эту штучку, судя по грязи между створками, не открывали лет сто, но здесь, как мне кажется, может быть какая-то полезная информация. Смотри, слева мы имеем фотографию женщины, и, судя по экстерьеру, это явно не его мама…. Ага, а вот и ещё кое-что, обрати внимание, на правой створке сверху отчётливо видны три заглавные буквы «К», что-то начерчено снизу, циферка два просматривается… Интересно, интересно… Может он не так и прост, этот медальон.
– Да, – присмотревшись, согласился патологоанатом, – там действительно есть нечто, напоминающее какой-то простой рисунок. Слушай, а давай-ка мы обе створки медальона и его общий вид снимем моей новой цифровой камерой и занесём в компьютер. Потом, на досуге, всё это можно будет увеличить и изучить более внимательно.
Спустя короткое время содержимое медальона было перенесено в ноутбук. Иван Пантелеевич со щелчком захлопнул его и спросил:
– А скажи-ка мне, мой старый, но верный друг, мы можем взглянуть на убиенного, как ты говоришь, молодого человека? – спросил он.
– Да, разумеется, никаких проблем.
Они прошли в соседнее помещение, где в боксах хранились временно не востребованные трупы. Патологоанатом выдвинул пенал одного из них, того, что значился под номером шесть. Там находилось тело парня, которого ещё вчера знали как Лерку. Обритый наголо и без бороды, необыкновенно худой, в неоновом свете лампы он лежал перед ними голый и совершенно беззащитный. На лице замерла едва заметная улыбка, словно Лерка уже простил безжалостному миру все свои тяготы и лишения, доставшиеся ему за такую короткую жизнь.
Мужчины молча стояли над пеналом. Затем патологоанатом откашлялся и как-то хрипловато произнёс:
– Наверное, немного пришлось мальчишке испытать радостей в его-то годы…
– Да, – согласился следователь, – немного… Как думаешь, может хоть ТАМ ему воздастся?
– Хотелось бы верить… Послушай, Иван, а давай-ка помянем парня, у меня, кстати, хороший коньяк имеется.
– Так я же за рулём…