Классика!
Гость сказал: есть разговор. Без бутылки лучше и не начинать. Стрижко сперва решил: шутит. Зря он так решил.
— Тоша, перемирие — не выход. Даже на сносных условиях. Два-три года, и они снова попрут. Сил поднакопят, и попрут. Нужно радикальное решение.
— Всех уничтожить?
— Во-первых, невыполнимо; во-вторых, неприемлемо.
— Ждать революции? Развала страны-агрессора?
— Сколько? Пятьдесят лет?!
— Ну почему сразу пятьдесят?
— Готовиться надо к худшему. И вообще, ждать у моря погоды — не наш метод.
— У тебя есть решение?
— Есть.
Это был уже не Саня Шпунтик, каким он запомнился в школе. Это был доктор физико-математических наук Александр Яковлевич Здановский. Трезвый и серьезный.
— За тем и приехал, — он наполнил стопки. — Мне нужна твоя помощь.
7Здановский
Идея разделенных суб-реальностей не нова. Фантасты затрепали ее до бахромы по краям. Здановскому запомнился некий Саркофаг на богом забытой планете. Область, окруженная непреодолимой стеной, которую даже исследовать не получалось: стены как бы не было. Но в то же время она была.
Кое-кто из физиков-теоретиков использовал подобную концепцию, но как гипотетическую. Перевести в теорию? Обосновать с помощью математического аппарата? Практическое воплощение?!
Бред безумца.
Невозможность Саркофага фантастического Здановский понял сразу. Разница потенциалов, энтропийные процессы, стремление системы к равновесному состоянию. Для поддержания подобного искусственного образования потребовалась бы энергия космических масштабов. Правда, в книге изначально существовали две реальности: «реал» и «галлюцинаторный комплекс», оказавшийся в итоге не менее реальным. Создавать дополнительную суб-реальность не требовалось. Достаточно было разделить уже имеющиеся.
Увы, Здановский был героем не этого романа.
Проложить шлюз? Канал заземления, способный мягко уравнять чудовищную разницу потенциалов суб-реальностей? Тогда, возможно, удалось бы создать динамическую равновесную систему. Энергии на ее поддержание требовалось бы неизмеримо меньше. Главное, поддерживать стабильный канал заземления. Реальность в нем оказалась бы текучей, «гибридной». Создался бы «градиент реальности», обеспечивающий плавный переход от области А к области Б.
Он приступил к расчетам. Работал на износ, забывая есть и спать; держался на кофе и энергетиках. Угодил в больницу с сердечным приступом. Трудился в больнице, пряча планшет от врачей. Закончил расчеты, перепроверил. Выписавшись, приступил к работе над установкой. Случилось чудо: в институте поддержали, выделили финансирование. Кажется, догадывались, что он многое скрывает, но вопросов не задавали.
Точность настроек. Синхронизация.
Первое испытание.
Семь с половиной секунд работы, и во всем институте вырубилось электричество. На семь с половиной секунд область пространства размером с монету, выделенная на рабочем столе Здановского, перестала существовать. Выпала из континуума, окружена туманным эллипсоидом рубежного не-пространства.
Шлюзовой канал заземления не образовался. Отсюда и скачок мощности.
Во второй раз туманный эллипсоид продержался двадцать три секунды. Автомат на электрическом счетчике выбило только в лаборатории. Третья попытка. Восемь минут одиннадцать секунд. Тестовые замеры. Непрохождение лазерного луча. Локальные аберрации акустических и радиоволн.
Канал заземления не желал открываться.
Здановский выпал в собственную суб-реальность. Бродил по квартире сомнамбулой, не слыша взрывов и воя сирен воздушной тревоги. Курил одну сигарету за другой. В кратком сне мозг продолжал лихорадочную работу. Формулы и выкладки — горящие письмена, огненные осы.
«Критическая масса».
Аналогия возникла из темных глубин подсознания, горячечных сновидений на грани бреда. Чтобы запустилась цепная реакция деления ядер урана, необходима критическая масса. Что, если в случае расщепления реальностей это тоже работает? Идея выглядела безумной. Но разве меньшим безумием было все, чему он посвятил себя?
«Зависимость результатов от наблюдателя».
Известная в научном мире, хоть и оспариваемая концепция. Превратить наблюдателя в активного участника эксперимента с целью направить процесс в нужную сторону. С какого момента начинается активное участие, если «пассивный» наблюдатель заранее знает, что его присутствие влияет на результат?
Философский вопрос.
Первая практическая задача: рассчитать и обеспечить «критическую массу» области реальности, изымаемой из привычного континуума. Вторая: разработать и воплотить методику управляющего воздействия наблюдателя на процесс.
Здановский как заново родился. Принял душ — горячей воды не было, но ледяные струи отлично бодрят. Позавтракал яичницей из трех яиц с помидорами. Выпил одну — одну! — чашку кофе. Выкурил сигарету, дав зарок: пять штук в день, не больше.
Всё, пора работать.
Город, где он жил, держался. Стоял насмерть всем своим железобетоном. А в городе держался доктор наук Здановский, упрямый как сто чертей Сашка Шпунтик. Город стоял, Здановский работал.
Первый запуск модифицированной установки. Неудача. Второй запуск. Третий. Десятый. Корректировки настроек. Смена режимов, способов воздействия. Когда открылся — распахнулся! — канал заземления, Здановский не поверил. Решил: галлюцинация. Он сошел с ума от непосильного напряжения, принял желаемое за действительное. Поверил, когда штатным образом отключил установку и дважды перепроверил зафиксированные аппаратурой параметры.
И понял: одному не справиться. Необходим помощник и дополнительное оборудование. Он уже знал, какое. И еще — наблюдатель.
Нет. Оператор.
8Капитан Осадчук
— И он приехал к вам?
— И он приехал ко мне.
— Вы помогли ему с оборудованием? С оператором?
Профессор долго молчал.
— Я виделся со Здановским и раньше, — наконец произнес он, глядя в стену. На стене, как на экране, крутили какое-то кино, видимое только Стрижко. — В самом начале войны. Я был во Львове, провожал жену с дочерью в эвакуацию. Они поехали дальше, в Польшу, я остался. Задержался во Львове на три дня. Друзья пригласили меня в гости. Хозяин дома, кадровый военный, приехал на побывку. Отпуск закончился, он возвращался на фронт. За столом с нами был и Здановский.
Слабый взмах рукой:
— Хозяйка выпила лишнего. Плакала, смеялась, все сразу. Говорила, что понимает: это глупо, нелепо, но она так этого хочет…
— Чего?
— Стены вокруг Мордора. Такой, чтобы не перелететь, не подкопаться. Стена, говорила она, и ров с крокодилами. Да, глупо, по-детски, наивно… Да, невозможно. И снова: стена. Она просто помешалась на этой проклятой стене. Муж пытался ее успокоить, отвлечь, сменить тему. Потом отчаялся, просто молчал. А у Саньки… У Здановского блестели глаза. Они так блестели, что я решил: он пьяный. А он просто уже тогда строил Рубикон… Вы даже не представляете, Юрий Викторович, насколько он увлекался сам и умел увлекать других! Конечно, я помог ему — позже, летом. Если бы у него получилось… Впрочем, у него получилось.
Одним движением Стрижко поднялся, словно вырос из кресла. Навис над Юрасем:
— Мы работали днем и ночью. Чего мне стоило раздобыть «Vilion Medical» с нейрошлемом! Шла война, в бюджете черная дыра… А как мы подгоняли параметры интерфейсов под его «бритву»? Проще было бы вползти на Эверест! Поиск оператора — это уже в конце.
— Среди ваших пациентов?
— Да.
— Почему?!
— Они были военными. Они получили раны, травмы, контузии. Все хотели вернуться на службу, но мало кому это светило. Мы давали им шанс: снова встать на защиту страны. На другом фронте, может быть, более важном. Плюс морально-волевые качества, как ни казенно это звучит. Особенности организации психики… Я сохранил все выкладки и записи. Если захотите, ознакомитесь подробнее.
— Капитан Осадчук был семнадцатым. Он вам подошел и дал согласие.
— Да.
— Десять лет? Он держит десять лет этот канал заземления?!
Стрижко ответил не сразу. Глядел на Юрася, словно что-то прикидывал. Юрась поежился. По затылку пробежало стадо зябких мурашек.
— Ошибаетесь, молодой человек. Капитан Осадчук не держит канал. Он и есть заземление.
Чувство долга, сила воли и вера.
Три кита, на которых стоит Рубикон.
Юрась шел к клиническому корпусу: через скверик, по дорожке, усыпанной белым снегом отцветающего жасмина. Пару раз он не выдержал, оглянулся через плечо. Рубикон оставался на месте — мглистая стена от земли до неба. Мгла была неспокойна. В вертикальном море тумана гуляли штормы и водовороты. Рубикон вскипал гигантскими пузырями; они беззвучно лопались, исходили серой дымкой, втягивались обратно в бурлящую поверхность.
Новостные агентства, блогеры и соцсети с упорством, достойным лучшего применения, обсасывали Рубикон, как дочиста обглоданную кость. Предположения высказывались одно другого причудливей и ужасней. Кое-что по этому поводу могли сказать двое: профессор Стрижко и практикант Юрий Смоляченко. Третий, Александр Здановский, умер в прошлом году.
Сердце.
Четвертый. Капитан Осадчук. Этот бы промолчал. Этот был слишком занят для пустых разговоров.
Упрямство капитана превратило возможность в действительность. Рубикон встал по границам Мордора, расколов единую прежде реальность на две неравные части. Как удалось добиться такой географической точности, Юрась не понимал. Да и зачем? Он знал главное: телом капитан здесь, а душой… Ладно, душа — не научная категория. Ментально капитан был в канале.
Заземление.
В канале кипел вечный бой. Потоки его энергий поддерживали незыблемость Рубикона. Сейчас Рубикон готовился пасть.
Вторую неделю Стрижко отчаянно боролся за жизнь капитана. Приводил в бункер коллег, кардиолога и эндокринолога, чего раньше никогда не делал. Тщетно: Осадчук угасал. Капитан выработал свой ресурс.