— Что случится, если капитан умрет?
Если? Надо было сказать: «когда».
— По расчетам Здановского, Рубикон продержится не более часа. Затем он исчезнет, суб-реальности сольются и станут единым целым.
— И они снова попрут на нас?!
— Не знаю, Юрий Викторович. Никто не знает, что происходило там эти десять лет.
— Может, сменилась власть? Они больше не хотят воевать?
— Возможно.
— Распались на дюжину государств? Выясняют отношения друг с другом?
— И это возможно. Но также возможно, что все это время они наращивали свой военный потенциал. Рубикон исчезнет, и они снова нападут. Захотят взять реванш. Кстати, по расчетам Здановского, время у них идет медленнее, чем у нас. Коэффициент замедления равен числу «пи».
— За десять наших лет у них прошло чуть больше трех?
— В теории, да. В любом случае, все это время они были полностью отрезаны от остального мира. Самые жесткие «санкции», какие только можно представить: на физическом уровне. Экспорт-импорт, новая электроника, передовые технологии, приток финансов, союзники, контакты, информация — ничего. Полная, стопроцентная изоляция. Даже если они не развалились, и не произошла смена власти… Думаю, мы подготовились лучше. Здановский понимал: Рубикон не вечен. Рано или поздно кто-то шагнет за Рубикон. Он хотел выиграть время.
— Мы его выиграли?
— Надеюсь…
Минные поля, думал Юрась. Рубежи укреплений вдоль всей границы. Доты, противотанковые рвы, артиллерия. ПВО и ПРО, новейшие лазерные системы. Подземные склады боеприпасов. Армия. Бомбоубежища под каждым зданием, возведенным после войны. Регулярные учения по гражданской обороне, начальной военной подготовке и основам тактической медицины. Оружие — почти в каждом доме. Восстановленная инфраструктура. Энергетическая независимость…
Мы не знаем, с чем столкнемся, молчал Стрижко. Не знаем, какие силы они собрали. Что изобрели, построили, сконструировали. Если они перевели экономику на военные рельсы… Да, отобьемся. Но какой ценой?
— Капитана можно заменить? Другим добровольцем?
Стрижко молчал.
— Вы уже ищете замену?
Стрижко молчал.
9Юрась
Меню. Настройки.
Двадцать минут кропотливой возни.
Полчаса. Час.
«Доступны все режимы обоих модулей.»
Режим, которого раньше не было, сразу бросился в глаза: «пробуждение». Ты хочешь увидеть наш мир, капитан? Свой мир? Тот, что ты защищал?
Восковое лицо. Полная неподвижность. Пики активности все ниже, скоро они достигнут критической зоны. Часть индикаторов сменила зеленый цвет на желтый.
Молчи, капитан. Я и так знаю: хочешь.
Инструкция по пробуждению. Подача «спецкоктейля» в капельницу. Активирующие импульсы через нейрошлем. Чистая автоматика. Надо только запустить.
Мерзким комаром запищал зуммер. На приборной панели замигали красные огоньки: один, два, три… Замедление сердечного ритма. Поверхностное дыхание. Понижение мозговой активности. Аденозин 6 мг, атропин 1 мг, адреналин 1 мг. Шприц. Хорошие у тебя вены, капитан, не промахнешься. Спирт. Заклеить бактерицидкой.
Что на мониторах? Вроде, выравнивается.
Это ненадолго.
Мама, папа. Марьяшка. Друзья. Долгая непрожитая жизнь. Ради того, чтобы Рубикон стоял? Я не вечен. Как и профессор. Мы состаримся, умрем. Рубикон рухнет. Что окажется по другую сторону? Может, там уже не будет никаких орд, готовящих вторжение?
Хватит.
Надо поторопиться. Иначе я найду тысячу аргументов.
Иначе нога моя не ступит на Рубежный луг.
Луг проступил сквозь равнодушные мониторы. Дымились язвы воронок. Горели и взрывались, густо чадили искореженные остовы танков и БТРов. Из мглы им на смену шли новые.
Шли. Новые.
Ничего, капитан. Держись. Я скоро.
Консоль. Меню. Режим пробуждения. «Enter». «Режим пробуждения активирован». Течет в капельницу стимулирующий коктейль. Изменилась тональность гудения нейрошлема. Словно живая, зашевелилась простыня. Заработал встроенный в ложе массажер.
«Процедура займет не менее 30 минут. Ожидайте.»
Контрольный модуль. Меню. Второй нейрошлем.
Режим замещения.
Что увидишь ты, очнувшись, капитан?
Что увижу я? Ну, это я знаю. Приберись там в хате напоследок, ладно? Ненавижу делать уборку.
10Рубикон
Мгла. Гулкая, беспросветная.
Рубикон?
Боль. Тупая, давящая.
Рубикон?!
Мгла проникает внутрь, сгущается, распирает голову. Силится разорвать череп, слиться с мглой внешней. Прийти с ней в равновесие.
Равновесие?
Знакомое слово. Равновесная система? Нет, дальше не вспоминается.
Белое. Потолок. Паутинка трещин.
Хата? Твари идут на луг?!
Писк: тонкий, противный. Почему писк?
— Как вы себя чувствуете, Юрий Викторович?
Над ним склонился профессор Стрижко.
— П-п… плохо…
Губы не слушались. Язык одеревенел. Рот — безводная пустыня.
— Вы живы, это главное. Что же до самочувствия… Да, плохо. Со временем будет лучше. Врать не стану: совсем хорошо уже не будет. Коллегам врать грешно. И все-таки повторю: вы живы. Вы дома. Это большое счастье.
— Р-ру…
— Рубикон стоит. Капитан держится, Юрий Викторович. Я бы сказал, вашими молитвами, но я атеист. Скажу иначе: вашими усилиями.
— З-замещение…
— Состоялось. Вы полагали, что заместите Осадчука собой? Он пробудится, а вы останетесь поддерживать Рубикон? Режим пробуждения работает иначе. И режим замещения — тоже. Капитан по-прежнему там, на своем фронте. Вы по-прежнему здесь. Скажите, только честно: вы действительно полагали, что справитесь, заменив Осадчука полностью? С вашей биографией, с вашим жизненным опытом? В вашем возрасте?
— Я…
— Не отвечайте, вам вредно волноваться. Думаете, я вас упрекаю? Я вами горжусь. Вы сделали больше, чем хотели, больше, чем могли. Вы сделали выбор. Теперь не важно, справились бы вы или нет. Почему? Потому что вы справились. Вы даже не представляете, какая это могучая сила — выбор! Капитан однажды выбрал: раз и навсегда. Выбрали и вы. Ваш выбор — вот оно, замещение. Приток новых сил, свежее пополнение. Я бы сказал, что вы поделились со Степаном Тарасовичем жизненной силой, но это антинаучно. «Идущий за мною сильнее меня; он будет крестить вас духом святым и огнём…»
— Что?
— Не обращайте внимания. Я уже сказал вам, что я атеист.
— Почему…
— Почему вы?
— Почему только я?
— И вовсе не только вы. Вы седьмой. Седьмой за десять лет. Эх, мальчики…
Голос Стрижко предательски дрогнул. В нем пробилось старческое дребезжание:
— Какая разница, способен Юрий Смоляченко заменить Степана Осадчука или нет? Разве речь идет о замене? Вы что, детали? — сносившуюся выбросили, новую вставили! Важно другое: вы согласились это сделать. Думаете, вы здесь, в клинике? Вы там, перед Мглистой Стеной. Если бы вы знали, как я вам завидую… Кстати, к вам рвется некая Марианна Горобец. Сегодня я ее не пущу, и завтра тоже. А дня через три посмотрим. Надеюсь, вам приятно это слышать.
В дверях профессор задержался.
— Я рассказывал вам про Львов, — глухо произнес он. — Про хозяйку дома, которая мечтала о стене. Катерина Осадчук, моя двоюродная сестра. Это Степана мы со Здановским провожали на фронт. Кто же мог знать, что так обернется…
11Мозгач
Я больше не могу.
Я подвожу их к выбору, одного за другим. Я знаю, как это сделать, как поставить перед дверью. Но выбирают они сами, тут я бессилен. Я бессилен, а они выбирают. Иначе Осадчук давно лег бы в Рубежный луг безгласным, бесполезным прахом.
И Рубикон пал бы.
Я веду их, они идут за мной, потом за Осадчуком. Он идет за нами всеми: день за днем, год за годом. Иногда я путаюсь, не понимаю — кто же за кем идет? Какая, в сущности, разница…
Мальчики. Мои храбрые мальчики.
Я больше не могу. Я буду это делать столько раз, сколько понадобится.
Июль — август 2022 г.
Пополнение
…к тому времени реальность очень уж напоминала землю под ногами, жидкую и ненадежную…
1Сейчас
— Мобила есть, дед?
В воздухе висит классическое: «А если найду?»
— А як же? Звісно, є.
— Давай сюда.
Седой морщинистый дед смотрит на Прапора снизу вверх. Поднимается из-за стола, оправляет полотняную рубаху, топает в угол. У дверей оживает Пигмей: ведет стволом винтовки, отслеживая действия хозяина. Дровосек, который до того разглядывал безделушки на полке, тоже оборачивается, сдвигает поудобнее автомат. Мало ли что дед сейчас достанет? С этими хохлами расслабляться нельзя.
Андрей не двигается. Он не знает, что делать.
Дед подходит к древнему серванту. Не делая резких движений, извлекает телефон. Возвращается, отдает Прапору антикварную кнопочную «Nokia».
— Тільки він зараз не працює.
— Дед, ты по-русски говорить умеешь?
— Умею.
— Вот и говори по-русски! Нечего мне мовой уши полоскать.
— Как скажешь, командир.
— Повтори, что перед этим сказал.
— Не работает, говорю.
Прапор вертит в руках антиквариат, отдает Андрею.
— Ботан, глянь.
Заряда в телефоне больше половины. Сети нет.
— Не ловит, как и наши.
— Тут вообще, по ходу, сеть есть?
Дед пожимает плечами.
— Как часто пропадает? На сколько?
— По-разному, командир. Когда на полдня, когда на сутки. По утрам обычно есть…
— По утрам, значит… — Прапор мысленно что-то прикидывает. — Когда сети нет, радио тоже не ловит?
— Сломалось радио, командир. Зимой.
— Телевизор есть?
— Нету. Не люблю я его.
— Дремучий ты, по ходу, дед! Звать как?