– Скончался.
Он стукнул пальцем по листу и кивнул. Они никогда не демонстрировали сочувствия, не выражали соболезнований. Для них смерть была всего лишь формальным статусом, определявшим порядок их дальнейших действий. Этот канцелярист на нее даже не взглянул.
– Очень хорошо. Назначенное вам вспомоществование составляет 100 окли на сосуд. По закону я обязан проинформировать вас о том, что следующее магическое пособие будет доступно для получения…
Рен откашлялась.
– Могу я сегодня докупить магии? У меня есть деньги.
– Сколько?
– Двадцать мидов. На этой неделе выдались хорошие чаевые.
Служащий наклонился над списком и сделал отметку. Рен никогда не покупала много магии – это могло привлечь нежелательное внимание. Правительство могло осуществить проверку и полностью лишить тебя пособия. Для Рен подобный исход был равносилен катастрофе.
– На двадцать мидов можно дополнительно взять около 200 окли.
«Двести один и тридцать две сотых окли, если быть точным», – подумала Рен, но ничего не сказала и только кивнула. Окли обозначал точное количество магии, нужное для сотворения простого одноэлементного заклятия. Он был назван в честь преподобного Окли, который, как было известно Рен, вывел изначальную и весьма неточную формулу расчета элементарной единицы магии. Его уравнения были затем доведены до совершенства гораздо более талантливыми магами-теоретиками, но именно он остался в учебниках истории. Иногда необходимо быть не лучшим в каком-то деле, а первым. Рен подняла глаза и увидела, что канцелярист смотрит прямо на нее. Он повторил свой вопрос:
– В который из сосудов вы желаете поместить дополнительный объем магии?
– В браслет, – ответила она. – Моей матери пригодились бы несколько лишних заклинаний.
Хорошо затверженная ложь. Рен свыклась с ней, как с поначалу неудобной, но потом разношенной обувью. Ее мать уже долгие годы не брала ни окли из своего магического вспоможения. Чиновник не стал задавать дальнейших вопросов. Он обернулся и отдал магические сосуды посыльной – девочке-подростку, и та исчезла за дверью, отделяющей контору от хранилища магии. Рен успела разглядеть ряды какого-то оборудования, отдаленно напоминавшего перегонные кубы химической фабрики. Обширное помещение было окутано вырывавшимися из аппаратов парами. Рен до сих пор не могла привыкнуть к мысли, что вся расходуемая городом магия добывалась из-под земли. Она хорошо знала прошлое своей страны, выучила все основные даты еще к экзаменам за первый семестр, могла на память сказать, в каком году первые дельвейские переселенцы высадились на этом континенте, помнила, как звали женщину, сотворившую первое в истории их народа заклинание, и тех магов, которые придумали процесс переработки сырой магии в ее более рафинированную форму, пригодную для раздачи населению. И еще в школе им рассказывали о четырех кораблях, на которых самые предприимчивые из дельвейцев отправились вдоль восточного побережья на север и в итоге основали поселение, впоследствии ставшее Катором.
Она также ознакомилась со всеми современными теориями – включая самые экстравагантные – об источниках и способах переработки магии. Один автор утверждал, что под городом находятся бесконечные залежи магии и что пять богатейших домов создали ее искусственную нехватку, чтобы контролировать население города. Другой заявлял, что запасы магии практически исчерпаны и что цивилизация неминуемо разрушится, когда они окончательно истощатся. В Бальмерикской академии у Рен была возможность понаблюдать за отпрысками этих богатейших домов, и на основании этих наблюдений она пришла к выводу, что, скорее всего, правдивой является версия с искусственной нехваткой магии.
Тяжелая дверь закрылась с глухим стуком – посыльная девочка исчезла в недрах пункта переработки магии с двумя ее самыми ценными предметами. Рен задумалась, какое лицо состроил бы канцелярист, – который сейчас едва на нее смотрел, – если бы узнал, сколько заклинаний вплетено в физическую структуру этих сосудов; сколько времени она потратила на то, чтобы отточить до совершенства необходимые для сотворения заклинаний позы, словесные формулы и интонации.
Для него я всего лишь очередной маг на пособии.
– Вы можете отойти в сторону и подождать. Она скоро вернется.
Рен встала, куда было сказано, и ощутила холодок в затылке – как будто далекое, сказанное шепотом проклятие. Она всегда именно на этом месте дожидалась, когда ей вернут магические предметы, и знала, что узкая прямая улочка, видимая в окне за ее спиной, ведет к тому месту, где ее жизнь изменилась навсегда. Каждый раз она старалась не обернуться – и каждый раз оборачивалась. В контору зашла тетя Слоун, и Рен посмотрела в окно.
Вдалеке улица выходила к мосту через канал – тогда он был еще не совсем достроен. Отец повернулся и помахал ей рукой. А вот деревянная скамейка, на которой Рен его дожидалась. Иногда она не могла поверить, что это та же самая скамейка и стоит она на том же самом месте, – ей казалось, она переносит ее в реальный мир из собственных воспоминаний. И затем она вновь услышала грохот осыпающихся камней, увидела, как он обернулся в последний раз и полетел вниз. В это мгновение ее прежняя жизнь закончилась навсегда.
– Это ваши?
Девочка возвратилась и протягивала ей ее магические сосуды. Рен всегда воображала, будто после наполнения магией их внутреннее, едва заметное свечение усиливалось, но на самом деле, естественно, они оставались прежними. Она взяла сосуды, и посыльная вернулась на свое место позади канцеляриста.
Выйдя на улицу, Рен посмотрела на людей в очереди. Они терпеливо ждали. Они наполнят свои магические сосуды и будут произносить заклинания для облегчения боли в пояснице, для бодрости перед очередным тяжелым днем. Тетя Слоун приправляла магией свои супы. Другие развлекали внуков магическими сюрпризами и фокусами. Рен им почти завидовала: посредством магии они просто скрашивали свои дни, а она употребит скудное магическое вспомоществование на разработку совершенно новых заклинаний, стараясь произвести впечатление на людей, которых, казалось, уже ничто не могло впечатлить.
В последний раз оглянувшись на очередь, Рен засунула свой магический жезл в петлю на поясе и пошла прочь.
2
Нижний город делился на два десятка околотков.
Рен выросла на улице Степфаста, к северу от городского рынка. Эта улица навсегда осталась ее домом, несмотря на то что последние четыре года она жила в кампусе Бальмерикской академии. Оставив в стороне стекающихся к рынку людей, она вышла на улицу, которая вела к дому, где жила ее мать. Это было мрачное здание из голого красного кирпича, и только яркие разноцветные двери указывали на то, что оно обитаемо. Она направилась к светло-голубой двери в его дальнем конце. Ржавые петли заскрипели – Рен показалось, что даже громче, чем всегда. Повернув направо и поднявшись по лестнице на второй этаж, она очутилась перед распахнутой настежь квартирой матери.
– Как беспечно с твоей стороны, мама… – пробормотала она себе под нос.
Внутри было тихо. Рен оказалась в кухне, которая одновременно играла роль столовой и гостиной. Вдоль одной ее стены тянулись полки, а ближе к углу стояла древняя плита. У окна – раскладной обеденный стол, за которым в семье Монро проходила абсолютно каждая трапеза. Шаг влево – и вот ты уже в гостиной, где тебя встречают диван со сшитыми матерью подушками и низкий столик, сделанный отцом. На столе три немытые чашки из-под чая – не признак того, что недавно приходили гости, а, скорее, свидетельство хода времени. Сколько чашки стояли там в неподвижной тишине, можно было примерно определить по цвету оставшихся на дне каждой из них чайных пакетиков.
Рен принялась за работу. Поправила подушки. Вымыла чашки. Сложила разбросанную одежду в аккуратную стопку. Затем пришел черед тонкого воздействия. Она всегда старалась тратить на улучшение материнского быта максимально возможное количество магии, с тем условием, чтобы ее хватало на выполнение практических заданий и самостоятельную магическую работу в академии. Еще на первом курсе она основательно познакомилась с заклинаниями длительного действия и с тех пор применяла их во всех уместных случаях – ведь они позволяли экономить несколько лишних окли.
Очистительное заклинание боролось с плесенью, нередкой в сырых, плохо освещенных домах Нижнего города. Магическая замазка на оконных рамах и дверных косяках защищала от сквозняков и вредных насекомых. Эти заклятия еще висели в воздухе – Рен чувствовала их едва заметные контуры и почти не ощутимый запах, – но за месяц, прошедший с ее последнего визита, они основательно выдохлись и в значительной мере утратили свою полезность.
Подновить их – это как будто вымыть пыльную бутылку и наполнить ее чистой водой. Рен сотворила все положенные заклинания и по их краям, наиболее подверженным износу, проложила собственную формулу долговечности – и та немедленно вплелась в магическую ткань, крепко соединив вместе ее разрозненные куски. Рен вытерла пот со лба, и тут в одной из двух дверей, выходивших в кухню, показалась ее мать. Она ночевала не в своей спальне, а в спальне Рен.
– А, первое число, – сказала она без предисловий. – Чуть не забыла. Чаю хочешь?
Агнес Монро была невероятно красивой женщиной. В течение многих лет жизнь всеми способами пыталась подточить ее тело, но она носила отметины тягот и страданий словно кольчугу. У нее была темная загорелая кожа – на тон темнее, чем у Рен. Из-за работы на пристани, на ярком солнце, с шеи у нее не сходили веснушки. Она часто таскала ящики с рыбой, и от этого ее руки стали худыми и жилистыми. Заметные морщины, прорезавшиеся в углах губ, говорили о том, что она часто смеялась – по крайней мере, в прошлом, когда у нее были поводы для улыбки.
– Нет, спасибо, – сказала Рен. – Опоздаю на лекцию. Как работа?
– Как работа. А как у тебя дела? Как собеседования? Нарисовались какие-то перспективы?
Мимоходом поцеловав Рен в щеку, ее мать направилась к плите, чтобы поставить чай. Рен глядела, как она разжигает огонь, и у нее крутило живот. Весь смысл поступления в Бальмерикскую академию состоял в том, чтобы по ее окончании – или даже еще во время обучения – поступить на службу в один из великих домов.