на всех парах. Вся нижняя часть лица О'Мейры вдруг сдвинулась на два дюйма вправо. Чтобы снова привести его в божеский вид, потребуется три операции и четыре стальных штырька. Колени полицейского подломились, и он рухнул на пол.
Роланд стоял в дверях, не обращая внимания на приближающиеся сирены. Переломив дробовик, он повозился с механизмом подачи воздуха, и все пухлые красные патроны выбросило на тело Диливэна. Следом на Диливэна упало и ружье.
– Ты – опасный дурак, которого следовало бы отправить на тот свет, – сказал Роланд бесчувственному полисмену. – Ты позабыл лик своего отца.
Он перешагнул через тело и подошел к экипажу стрелков, мотор которого все еще работал вхолостую. Забравшись внутрь через дверцу со стороны пассажирского сиденья, Роланд скользнул за руль.
«Ты умеешь водить такой экипаж?» – спросил он у визжащего какую-то невнятицу существа, которым был Джек Морт.
Вразумительного ответа он не получил; Морт попросту продолжал вопить. Стрелок признал в этом истерику – впрочем, не вполне искреннюю. Морт закатил истерику нарочно, усмотрев в этом способ избежать всякого общения со странным похитителем.
«Послушай, – сказал ему стрелок. – У меня нет времени повторять что бы то ни было по два раза. У меня его осталось очень мало. Если ты не ответишь на мой вопрос, я всажу большой палец твоей правой руки в твой же правый глаз. Я впихну его так глубоко, как он войдет, а потом вырву глаз из глазницы и разотру по сиденью этого экипажа, точно комок соплей. Сам я прекрасно обойдусь одним глазом. В конце концов, глаз-то не мой».
Он не мог солгать Морту так же, как Морт – ему; для обеих сторон их отношения по своей природе были холодными и вынужденными, и все же более близкими, чем самый страстный акт сексуального общения. В конце концов, эти отношения состояли не в слиянии тел, а в полном соединении сознаний.
Роланд имел в виду именно то, что сказал.
И Морт это знал.
Истерика вдруг прекратилась. «Умею», – сказал Морт. Это было первое разумное слово, услышанное Роландом от Морта с тех пор, как он прибыл в сознание этого человека.
«Тогда веди».
«Куда ехать?»
«Ты знаешь место под названием «Вилледж»?»
«Да».
«Поезжай туда».
«А в Вилледж куда?»
«Пока что просто поезжай».
«Если я включу сирену, мы сможем ехать быстрее».
«Отлично. Включай. И эти мигающие лампы тоже».
И Роланд (впервые с тех пор, как, силой захватив Джека Морта, подчинил его своей власти) слегка отступил на второй план, позволив сознанию Морта возобладать. Когда Морт отвернулся, чтобы обследовать приборный щиток сине-белой машины Диливэна и О'Мейры, инициатором движения был он сам, Роланд же выступал в роли наблюдателя. Однако будь стрелок не бестелесным ка, а существом из плоти, он бы касался земли лишь кончиками пальцев ног, готовый при малейших признаках мятежа прыгнуть вперед и вновь взять Морта под свой контроль.
Впрочем, никаких признаков бунта не было. Этот человек убил и искалечил Бог весть сколько невинных людей, но не собирался лишаться своего драгоценного глаза. Он торопливо пощелкал переключателями, потянул за какой-то рычаг, и машина вдруг поехала. Тонко, пронзительно взвыла сирена, и стрелок увидел, как по передней части экипажа заскользили красные, пульсирующие вспышки света.
«Скорее», – угрюмо приказал стрелок.
Несмотря на мигалки, на сирену и на то, что Джек Морт непрерывно давил на клаксон, дорога до Гринич-Вилледж в час пик заняла двадцать минут. В мире стрелка надежды Эдди Дийна распадались, точно дамба в ливень, чтобы совсем скоро рухнуть окончательно.
Море пожрало половину солнечного диска.
«Ну, – сказал Джек Морт, – приехали». Он не обманывал (он никак не мог солгать), хотя Роланду все здесь казалось таким же, как везде: плотно забитые домами, людьми и экипажами улицы. Экипажи не только загромождали улицы, но и засоряли воздух, наполняя его непрестанным грохотом и ядовитыми испарениями. Причиной тому, полагал Роланд, было сжигаемое экипажами топливо. Удивительно, что эти люди вообще могли жить и что женщины рождали детей, а не монстров вроде обитающих под горами Мутантов-Недоумков.
«Куда теперь?» – спрашивал Морт.
Вот оно, самое трудное. Стрелок приготовился – во всяком случае, по возможности.
«Выключи лампы и сирену. Остановись у тротуара».
Морт затормозил патрульную машину у пожарного крана.
«В этом городе есть подземные железные дороги, – сказал стрелок. – Я хочу, чтобы ты отвел меня на станцию, где эти поезда останавливаются, чтобы выпустить и впустить пассажиров».
«Куда именно?» – спросил Морт. Если пользоваться палитрой чувств, эта мысль была подцвечена паникой. Морт ничего не мог скрыть от Роланда, а Роланд – от Морта… по крайней мере, надолго.
«Несколько лет назад – не знаю, сколько – на одной из этих подземных станций ты толкнул под поезд молодую женщину. Я хочу, чтобы ты отвел меня туда».
Последовала короткая, ожесточенная борьба. Победу одержал стрелок, но она досталась ему на удивление трудно. Джек Морт по-своему страдал такой же раздвоенностью, как и Одетта. В отличие от нее, он не был шизофреником и отлично знал, что время от времени проделывает. Но свое тайное «я» – ту часть своей личности, которая была Толкачом – он держал под замком, проявляя при этом не меньшую осмотрительность, чем растратчик, прячущий тайком снятые «пенки».
«Вези меня туда, сволочь», – повторил стрелок, и большой палец опять неторопливо двинулся к правому глазу Морта. Он был еще в пути и до цели оставалось меньше полудюйма, когда Морт сдался.
Правая рука Морта снова передвинула рычаг возле руля, и они покатили в сторону станции «Кристофер-стрит», где около трех лет назад легендарный поезд «А» отрезал ноги женщине по имени Одетта Холмс.
– Ну и ну, ты глянь-ка, – сказал патрульный Эндрю Стонтон своему напарнику, Норрису Уиверу, когда сине-белая машина Диливэна и О'Мейры остановилась в половине квартала от них. Места для парковки там не было, но водитель и не пытался его найти. Он просто поставил машину во второй ряд, загородив проезд и предоставив плотному потоку машин, которым была запружена улица, кропотливо, дюйм за дюймом, прокладывать себе путь через оставшуюся лазейку подобно тоненькой струйке крови, пытающейся снабдить кислородом сердце, безнадежно забитое холестерином.
Уивер проверил цифры на правом переднем крыле. 744. Да, точно, тот самый номер, который назвала диспетчер.
Мигалки работали и все выглядело вполне кошерно… пока не открылась дверца и не вышел водитель. Костюм на нем, конечно, был синий, но не тот, к какому положены золотые пуговицы и серебряная бляха. Башмаки тоже были не полицейского образца – вот разве что Стонтон с Уивером проворонили меморандум, извещавший офицеров, что отныне форменная обувь будет поступать от Гуччи, но это казалось маловероятным. Вероятным казалось другое: это – тот самый гад, что угнал на окраине полицейскую машину. Он вылез, не обращая внимания на трубящие клаксоны и крики пытавшихся протиснуться мимо него водителей.
– Черт, – выдохнул Энди Стонтон.
«Приближаться в высшей степени осторожно, – сказала диспетчер. – Этот человек вооружен и крайне опасен». Обычно диспетчеров по голосу можно было принять за самых скучающих людей на земле (что, насколько знал Энди Стонтон, соответствовало истине), а потому тот почти благоговейный ужас, с которым девушка подчеркнула слово «крайне», заусеницей застрял у него в сознании.
Стонтон впервые за четыре года службы потащил из кобуры пистолет и покосился на Уивера. Уивер тоже вытащил свой пистолет. Они стояли у магазина деликатесов, примерно в тридцати футах от ступеней, ведущих к железнодорожным путям. Стонтон с Уивером знали друг друга достаточно давно и приспособились друг к дружке так, как могут только полицейские да солдаты-профессионалы. Не обменявшись ни единым словом, они отступили в двери «Деликатесов». Дула револьверов смотрели вверх.
– Подземка? – спросил Уивер.
– Ага. – Энди бросил быстрый взгляд на вход. Час пик был уже в разгаре и лестницу, ведущую в подземку, заполонили люди, направлявшиеся к своим поездам. – Надо брать его прямо сейчас, пока он не успел близко подойти к толпе.
– Ну, давай.
Они один за другим выступили из дверей магазина – образцовый тандем. Роланд сразу же признал бы в этих стрелках противников гораздо более опасных, чем первые два. Одна из причин заключалась в том, что они были моложе; а еще (хотя Роланд об этом не знал) некий неизвестный диспетчер навесил ему ярлык «крайне опасен», что в глазах Энди Стонтона и Норриса Уивера приравнивало его к злобному и свирепому тигру. «Если он не остановится в ту же секунду, как я велю ему остановиться, он покойник», – думал Энди.
– Стоять! – пронзительно выкрикнул он, выбрасывая вперед обе руки с зажатым в них пистолетом и резко приседая. Уивер рядом с ним сделал то же самое. – Полиция! Руки за го…
Больше Стонтон ничего не успел сделать: субъект в синем костюме кинулся к лестнице, ведущей на перроны. Двигался он стремительно, со сверхъестественной скоростью. Тем не менее Энди Стонтон уже завелся. Стрелки на всех его циферблатах подскочили до максимальной отметки. Он крутанулся на каблуках, чувствуя, как на него спадает покров бесстрастной холодности – ощущение, которое Роланд тоже узнал бы. В сходных ситуациях он и сам неоднократно испытывал то же.
Немножко поцелившись в бегущую фигуру, Энди нажал курок своего .38 и увидел, как человек в синем костюме волчком завертелся на месте, силясь удержаться на ногах. Потом он упал, а пассажиры, за считанные секунды до этого сосредоточенные лишь на одном – как бы пережить очередную дорогу домой на метро – с визгом бросились врассыпную, точно перепелки. Им вдруг открылось, что сегодня после обеда придется пережить не только поездку в пригородном поезде.
– В бога-мать, напарник, – выдохнул Норрис Уивер, – ты его замочил.
– Знаю, – сказал Энди. Его голос не дрогнул. Стрелок пришел бы в восхищение. – Пойдем, посмотрим, кто он был такой.