Связь оборвалась. Уля затаила дыхание.
Звучало все это не очень. Что она нарушила? Во что ввязалась? Секретный правительственный эксперимент? В принципе, такие лифты – удачный способ избавиться от человека. Наверное. Уля ведь могла бы выйти на этаже вместе с той женщиной, спешившей на интервью, и все было бы нормально. Впрочем… она ведь не могла знать этого наверняка. Незнакомка знала, где ей нужно было выйти. Что, если бы она вышла не на своем этаже?
Похоже, места в этом лифте ей не было. Или для самого лифта не было места – в привычной Вселенной, где все работало по определенным, известным ей правилам.
Мысли о виртуальной реальности вернулись, и Уля легонько постучала кулаком по стенке лифта. Тот все еще казался материальным.
Уля наклонилась над кружкой. Кажется, положение неизвестной штуки изменилось. И разве это… разве это не из нее доносился голос?
Была ни была. Уля медленно протянула к кружке руку. Очень, очень медленно. И потому заметила, когда одна из металлических… ножек? щупалец? выпрямилась и потянулась к Уле в ответ.
Она отдернула руку вовремя – что-то острое полоснуло по коже, оставив неровную полоску. Вроде шва «вперед иголку», который Уля разучивала на самом первом уроке школьного труда.
Шелк.
Какое-то время из кружки доносились только механические звуки, словно Уля вдруг оказалась внутри гигантских часов. Или маленьких: она вряд ли бы заметила, если бы уменьшилась в соответствии со всем, что ее окружало. Кто знает, как далеко продвинулись шпионские технологии в последние несколько десятилетий? Шпионы ведь на то и шпионы, чтобы им доставалось все самое футуристическое. Почти нереальное.
Вечно движущийся лифт пока и казался нереальным. Просто объяснение придумать было довольно сложно. Хотя…
Отдельная кабина, вокруг которой искусственно создавали соответствующие шумы. И эта женщина, призванная Улю успокоить. Но зачем? Кто бы пошел на такие ухищрения ради журналистки, у которой даже собственной колонки нет? Разве только… Разве только это случайность. Слишком дорогая случайность, чтобы все свернуть, и потому за Улей продолжают наблюдать. Как в тех крипипастах про тайные эксперименты, после чтения которых неуютно зудит кожа и болит голова.
Но если Уля могла с натяжкой объяснить, почему не чувствует ни голода, ни усталости – ничего из фундаментальных человеческих потребностей, – то как затянулись ее раны? Хотя… она ведь потеряла сознание! Всего на мгновение, но она прикрыла глаза! И то, что показалось ей мгновением, могло растянуться для команды (безумных?) ученых на несколько недель. Ее могли вывезти, залатать и вернуть обратно, а она ничего бы и не вспомнила.
Мысль тоже была тревожной, и Уля сосредоточилась на звуках.
Ей не пришлось долго ждать. По ощущениям. Концепт времени в лифте превратился для нее во что-то далекое и почти несуществующее, вроде кабарги или любого другого животного, которое выглядело так, словно выпрыгнуло сюда прямиком из мелового периода.
– …я и объясняю. Меня поставили на входящие, я и вела себя по протоколу… Или как вы называете эти ваши цветные бумажки. Кстати, отличная идея, но, надеюсь, вы не забыли о тех, кто цвета не различает, я слышала, что это частая травма среднего эшелона ваших… Да, простите. В общем, я решила проверить, откуда они звонят. И… этим я не горжусь, но я так опешила, что сбросила звонок. И поймать его не могу.
Голос больше не звучал так, словно собирался продать Уле банку самого вкусного маргарина, который она ела в своей жизни. Он дрожал. И теперь, когда она прислушалась, почему-то казался Уле знакомым. Это совсем не успокаивало.
– Но! – продолжила неизвестная. – Как это ни странно, ближайшие координаты определить удалось, но кроме того… Ах, уже знаете? Что ж. Тогда да, вот они. Координаты. И что будет дальше? Вышлете туда кого-нибудь из…
Щелк.
На этот раз за щелчком последовала тишина. Может, женщина по ту сторону динамиков (если в этой штуке вообще были динамики), наконец научилась правильно переключать каналы связи. Пусть и не знала, что Уля услышала больше, чем ей следовало знать.
Уля прижалась спиной к стенке лифта. Тот продолжал спускаться.
Она представила, что там, внизу, бездна звезд, совсем как в книжке Джанни Родари. Это было приятнее, чем дурацкая шпионская схема. Неизвестность, конечно, страшила. Но Уля забывала, что подчас реальность может дать ей фору.
Сейчас Уля была почти уверена, что предпочла бы таинственное и непостижимое чему-то знакомому вроде кучки людей, которым совершенно наплевать на нее как на человека. Уля не хотела превратиться в набор цифр и букв в чьем-то отчете. Она должна была выбраться из этого несчастного лифта.
Глава 6
В какой-то момент Уля устала ждать.
Даже если таинственное «Ателье» хотело, чтобы она услышала об их планах, ей все равно стоило приготовиться. Она очень надеялась, что этот кто-нибудь, которого к ней планировали заслать, будет похож на ту леди с самодельной шляпкой (если она и об этом не наврала) и Уля сможет выбить из него… хоть что-нибудь. В идеале – использовать этого… засланца, чтобы выбраться из лифта. Из эксперимента. Из шпионской игры, или куда она там влипла.
Конечно, можно было бы еще поиграться с засевшим в кружке «жучком»-переговорником. Уля начала называть его «кафкой» из-за того, что он застрял на промежуточной стадии между превращением в жука и тем, чем задумывался изначально. Но «жучок» отказывался реагировать на ее движения, и Уля бросила эту затею.
А потом время и неизменность вымотали ее.
Лифт – если это все-таки был лифт – продолжал спускаться. В зеркалах все так же отражались десятки Улиных двойников. Разве что стрелка на колготках стала больше, потому что Уля двигалась и случайно задевала ее то ногтем, то осколками.
Через еще одну небольшую вечность погасла очередная лампочка. Без предупреждения, даже не мигнула – просто погасла, и всё. Уля посмотрела вверх, сдула прилипшие ко лбу волосы и подумала, что скоро сама превратится в такую погасшую лампочку.
Ее подняла злость. Перегоревший элемент был ничуть не лучше букв и цифр. Нужно было сделать что-нибудь еще. Что угодно. Остановить лифт. Или его макет. В общем, ту коробку, до которой сузился весь Улин мир. Пусть за этими створками наверняка скрывалось то, что причинит ей вред, Уля не могла продолжать просто сидеть.
Хуже уже не будет.
Мелькнула мысль о том, что ни в коем случае нельзя произносить эту фразу и ее вариации. И думать об этом тоже. За «хуже быть не может» всегда следовало «очевидно, может». В любом жанре. Но что Уле оставалось терять, в самом деле? Если это посмертие… она хотя бы узнает об этом. Если эксперимент… постарается его остановить. А если что-нибудь еще… Что ж, тогда она будет действовать по ситуации. Вариант с будящим ее будильником все еще нельзя исключать.
Она попробовала раздвинуть створки, но они, конечно, не поддались. Лифт был заводским исполином, а Уля – мягким и хрупким человечком, чего еще стоило ожидать? Уля глянула на кружку… Бесполезно. Взгляд остановился на лодочках, и она тут же стащила одну со ступни, решив использовать в качестве рычага. Створки словно бы начали немного поддаваться… а потом лифт, кажется, ускорился.
Уля пошатнулась, и лодочка осталась в дверях. Створки, не оставив щели, капканом сомкнулись вокруг искусственной кожи и не самой толстой подошвы. Уля попыталась вытянуть лодочку, но та застряла намертво. Лишаться второй ей не хотелось: на полу все еще сверкала зеркальная крошка. Но что еще оставалось?
Вторую лодочку Уля даже втиснуть между дверей не смогла. Хоть и очень-очень старалась.
Лифт продолжал спускаться. И Уля опустилась вслед за ним. Прямо у створок, так что лодочка теперь торчала у нее над головой.
Уля могла бы поковыряться в панели с кнопками, но не решилась. Вероятно, в лучшем случае она добьется того, что в лифте погаснет свет, а в худшем – поджарится. Может, теоретические ученые не дадут ей умереть. А может, они уже собрали все данные, какие только могли.
Голова начала болеть – не как при изменении погоды или после пары сеансов в кинотеатре, где рекламу местных фильмов включали чересчур громко. Настойчивее и злее, как при мигрени, – такие вечно одолевали Улю, пока она работала на студии.
Утренние шоу изматывали. Даже ей, сценаристке скетчей и интервью, приходилось приезжать в офис пораньше. Не то чтобы она могла повлиять на процесс – последнее слово оставалось за ведущими и теми, кто сидел повыше. Не то чтобы она вообще была там нужна. Но Уля сидела в углу на неудобном стуле и ждала, когда у кого-нибудь появится к ней вопрос. Случалось такое нечасто. Слушали ее тоже редко – хватало случайных импровизаций. Иногда довольно забавных.
Уля поднималась в четыре и чувствовала себя то сохранившим остатки разума зомби в постапокалипсисе предрассветных улочек, то заряженным до предела роботом, у которого к вечеру батарея сдохнет окончательно. Иногда ей нравилась городская пустота: Уля могла представить, что в мире есть только она и отражающиеся в мокром асфальте неработающие светофоры. Иногда она с трудом передвигала ноги, и дорога на работу казалась ей самой жестокой во Вселенной полосой препятствий. Она вспоминала «Долгую прогулку» Кинга и радовалась, что ее город совсем мало похож на штат Мэн, а их телестудия никогда бы не сняла ничего похожего на бахмановского «Бегущего человека». Впрочем, что она могла знать о том, как выглядит настоящий Мэн? Американские фильмы куда дешевле снимать в Канаде, а что до книжных описаний… По ним выходит, что места, как и люди, во многом похожи, даже если их разделяет океан.
На какой Уля была стадии? Какие ей остались? Отрицание, гнев, торг… Торговалась ли она? Можно ли было засчитать за это сомнения? А на какой из стадий человек ложится на пол движущегося лифта, пытается раскинуть руки, понимает, что не помещается, и обреченно садится в углу? Депрессии? Принятия?