– Это не светлячки.
Рахи все еще улыбался, но как-то неуверенно, словно это отнимало у него немало сил. А ведь прежде казалось, что улыбаться для него – так же легко, как дышать.
Уля не переспросила – оглянулась на огни, которые, казалось, собирались в стайки. Что еще можно было увидеть над топями? Игнес фатуи, мифические болотные огни, которые заводили путников в трясину? Но Уля удивилась бы им куда больше, чем доисторическим ящерам: те хотя бы существовали, пусть и давным-давно.
Где-то вдалеке зазвонил колокол. Уля так резко мотнула головой, что споткнулась о кочку. К счастью, Рахи успел ее подхватить.
– А это что?
Тихое «маяки» могло с тем же успехом быть плодом ее воображения.
Рахи молча тащил ее за собой, с каждой секундой все прибавляя и прибавляя шагу. Далекий свет между жалюзи как будто стал ближе. Но и зеленые огни тоже.
Маяки. Для кого? Для них? Или для кого-то еще? Для кого-то, о ком Рахи не хотел говорить?
– Где они могут быть? Мои инструменты? Далеко еще?
– Следующая дверь. За следующей дверью лифт, и я…
Уля попыталась вспомнить, когда видела «кафку» в последний раз. В лифте? Или уже после, когда она, как последняя идиотка, полезла за кружкой в камеру своих пыток?
Она зажмурилась и чуть не подвернула ногу. Плохая идея.
– Хотя бы примерно. Хватит и направления.
Уля вернулась за кружкой, та выскочила из лифта, покатилась по полу и зазвенела. Звенела и катилась, катилась и звенела.
– В коридоре перед лифтом или… – Уля сглотнула. – Или в нем самом.
– Вот и славно.
И они замолчали, словно боялись потревожить окружавшую их тишину. Уля готова была поклясться, что ощущает ее кожей. По ней и мурашки разбегались – совсем не от холода и уже давно не от страха.
Впереди показались купающиеся в слабом дневном свете офисные кресла. Уля могла разглядеть даже свой стол. И дверь, совсем рядом. Осталось совсем немного!
Уля припустила вперед.
– Акулина.
Произнесенное чужим голосом полное имя звучало странно, но все же куда лучше, чем оно же из ее собственных уст. Но холодок, пробежавший по спине Ули, вызвала вовсе не странность. И даже не ровный тон Рахи. Просто тьма вокруг стала слишком уж густой. Слишком плотной. Осязаемой. Солнечная клыкастая улыбка Рахи потухла, темные глаза слегка расширились, и он выдохнул:
– Беги.
И Уля побежала. Схватила Рахи за руку – свободную, второй он держал иголку – и понеслась к двери, петляя между компьютерными креслами и падающими на пол полосками света.
Она не была уверена, что испугало ее больше: увиденное краем глаза огромное черное щупальце – нет, Уле не почудилось, такое ни с чем не спутать – или то, что Рахи посерьезнел. Уля так привыкла к его почти беззаботной уверенности, что не задумывалась, а не было ли это защитной реакцией? Или еще одной профессиональной чертой, которую в Ателье наверняка ценили? Уле отчего-то сложно было представить эту организацию полной очень серьезных агентов, готовых в любой момент толкнуть вдохновляющую речь перед спасением мира.
Она слышала только свое дыхание, треск пластика и дерева: нечто отбрасывало с дороги стулья и столы, которые разбивались о стены.
Уля не помнила, в какую сторону открывается дверь, хотя сотню раз заходила в этот офис, садилась за стол и пялилась на мигающую на пустом листе черточку. Еще одно слово. Абзац. Страница, а потом можно вернуться в привычную пустоту квартиры и шум телевизора. Там, в ее комнате, место монстров хотя бы было по ту сторону экрана.
Сквозь матовое фигурное стекло двери был виден коридор. Благословенно пустой.
Уля врезалась в дверь, и та открылась. От себя. Слава всем тем, кто может ее услышать. Они выпали из офиса, все еще цепляясь друг за друга. Уля не помнила, как смогла вскочить и захлопнуть дверь.
Воздуха не хватало. Воздуха было слишком много.
– Что это за?.. – выдохнула Уля.
– Слишком много разрывов, – выпалил Рахи, поднимаясь и окидывая комнату взглядом. Искал «кафку»! Но зачем ему сейчас пара ножниц, переговорник, игла… что там еще было в этой мешанине металлических планок? Отломавшаяся Улина «собачка», которую «кафка» решил сберечь до лучших времен? Чем все это помогло бы против…
Против чего?
Треск дерева и звон стекла заставили Улю подпрыгнуть.
Она смотрела, как черные, непроницаемо черные, словно сотканные из беззвездного космоса щупальца выламывают дверь вместе с косяком и слепо расползаются по стенам, по полу, по потолку, закрывают окна. Рахи был к ним ближе, чем она. Одно из щупальцев обвило его ногу и дернуло.
Уля, кажется, закричала. И крик ее больше походил на боевой клич.
Она видела перед собой не то самое лавкрафтианское «пока», о котором они говорили в комнате отдыха. Она видела болото и потерянные кроссовки. Слышала детские крики. Ощущала укоризненные взгляды.
Уля не знала, что она сделала. Потянула? Ударила? Она очнулась с кружкой в одной руке и рукавом Рахи в другой. Рукавом, в котором все еще была его рука и к которому, к счастью, прилагался весь остальной Рахи.
– У окна! – рявкнула она. – А я проверю…
Лифт.
Время замерло – не буквально, а как в кино. Уля всегда думала, что это преувеличение. Но именно это передавали зрительные нервы мозгу.
Уля надеялась больше никогда не увидеть этот лифт. И всегда ходить по лестнице, как в детстве, после получаса, проведенного в разваливающейся ржавой коробке. Но он был перед ей – почти похожий на сон, с блестящей в мигании ламп зеркальной крошкой. И пустой. Без металлического недоразумения «кафки».
Уля оглянулась и увидела тьму. Имя Рахи замерло у нее на языке.
Казалось, среди слепых щупальцев мелькнула смуглая рука, сжимавшая что-то металлическое. В этой вещи отразился мигающий электрический свет. Игла? Нет, кажется…
Черная плеть обвила ногу Ули, обожгла холодом и болью. Она дернулась изо всех сил, не удержала равновесие… и врезалась спиной в поручень. Внутри лифта.
По коридору все тянулись, подобно голым ветвям деревьев, тонкие щупальца, и Уля впервые видела пробегающие по ним помехи.
Створки лифта задрожали, словно готовясь прийти в движение. Уля попыталась вытянуть руку, но плечи, поясницу и ногу жгло огнем. По пальцам, сжимавшим кружку, что-то текло.
Двери лифта дрогнули сильнее и резко захлопнулись.
– Нет-нет-нет-нет, – Уля не глядя ударила кулаком по кнопочной панели, но створки больше не дрогнули. – Давай же, открывайся, железяка! Давай!
Она продолжала бить по дверям, по стенам, по всему, до чего могла дотянуться, оставляя следы болота и крови. Пока не поняла, что двери не откроются. И что лифт снова едет.
Глава 9
Уля не знала, сколько времени смотрела на закрывшиеся створки.
Лифт привычно полз вниз, а она все сидела на полу, прислонившись к задней стенке, вцепившись одной рукой в поручень над головой и не замечая, как горчичная ткань ее колготок над стрелкой темнеет от крови. Сидела и смотрела в ту сторону, где всего секунду – минуту, час, полгода? – назад стоял парень, которого она даже толком поблагодарить не успела. Не было ничего героического: он не втолкнул ее в лифт, не закрыл собой, не выпрямился во весь рост, встречая тьму грудью. Он просто не успел.
Уля влетела в лифт. Буквально. Она пыталась вырваться, пребольно стукнулась о поручень, на секунду зажмурилась, распахнула глаза…
И двери закрылись. В который уже раз? Сколько перед Улей было дверей, которые закрылись, метафорических и буквальных? Сколько было позади?..
Их почти всегда захлопывали перед ее носом – с гневом, с болью, с пренебрежением. Скольких людей она видела так в первый и в последний раз – парой кадров между секундами на то, чтобы распахнуть створку и закрыть ее? Сколько видело ее так же, размазанным раздражающим пятном? Не встречи, а утреннее телевидение.
Телевидение с небольшой толикой помех.
Под Улей хрустела зеркальная крошка, но она не чувствовала, как стекло впивается в ткань и кожу. Она словно сидела под толщей воды, так глубоко, что уши не выдерживали, да и вся Улина конструкция тоже. Как скоро она превратится в жалкое подобие себя? Превратится ли вообще во что-нибудь? Или так и будет существовать в вечном сожалении и жажде, сидя в коробке, которая оказалась слишком близко к катастрофе?
Уля даже не знала, была ли эта катастрофа природной. Может, все это – тоже дело рук людей. В конце концов, человечество преуспело в умении вредить себе.
Она фыркнула. Это ведь тоже не имело значения. Сейчас было абсолютно неважно, откуда взялись прорехи: они уже добрались до ее жизни. Впрочем, не каждая ли жизнь щеголяет парочкой таких? Не провалов во времени, хотя бывает и такое, а именно прорех. Без всяких странных ударений. Не с большой буквы. Финансовых. Личных. Любых других.
Свет продолжал мигать. Уля опустила голову, уткнувшись в колени, словно решила перевести дух после долгого забега. Может, она не выходила из этого лифта? Может, никто в него не входил? Просто подачу галлюциногенного газа наконец отключили, потому что ученые удовлетворились полученными данными.
Она никогда не мечтала превратиться в объект SCP. Даже в самый безопасный, вроде того человека, прыгающего между мирами. (Безопасный для остальных, не для него.) Это было бы жестоко, но не удивительно. Это было бы куда понятнее, чем рвущаяся ткань Мироздания и льющееся сквозь нее время. Это…
Уля содрогнулась и скосила взгляд на ту ногу, по которой прошлось щупальце. Сейчас, когда она пыталась их вспомнить, они казались сделанными на скорую руку бумажными аппликациями.
К старой стрелке на колготках прибавилось еще несколько таких же поменьше. Кожа между цветными нитками покраснела, словно от ожога. Уля аккуратно коснулась ноги пальцами и тут же их отдернула. Она ничего не почувствовала. Совсем ничего, даже прикосновения своих не подстриженных вовремя ногтей.
Уля попробовала еще раз. Впилась ногтями сильнее. Нажала еще. И еще.