– Сейчас, сейчас, Борюнчик, вот только почитаю немножко. Это, знаешь ли, здорово развивает интеллект.
– Да откуда ты читать-то умеешь? Я лет на пятнадцать тебя старше, и то почти разучился.
Славик посмотрел на Бориса, как на ребёнка, которому приходится объяснять, почему земля круглая, а люди на другой стороне не ходят вниз головой.
– Транс-ля-ции, я же тебе говорил, Бориска. Второго уровня. Там чего только не найдёшь. Впрочем, ты всё равно не сможешь к ним подключиться. Твоими картинками, знаешь ли, доступ не получишь, даже через министерство обороны.
И Славик начал читать вслух, немного запинаясь и с трудом разбирая текст, удивлённо комментируя прочитанное.
– Е-ха-ли мед…так, что это у нас, а. веди. Медведи, получается. На ве-ло… так, это, вроде, «сэ».. си-педе… Что такое «велосипеде», старик?
– Что-то вроде танка, кажется…
– Тебе бы всё о танках… Кто ж этих медведей в танк посадит, они же передавят всех к чёртовой матери. Хотя, может это катарсис такой. Не, катарсис в конце должен быть, а тут только завязка. А, о, смотри, нашёл на картинке. Это какая-то чушь с двумя колёсами, я, кажется, видел такую в какой-то трансляции о прошлом. Так вот, ехали медведи на велосипеде… А за ними… нет, старик, ты никогда не поверишь, знаешь, кто, кот! Кот, представляешь! За медведями! Так, пошли дальше… кот за-дом… Каким это задом? Это же вроде детская книжка… А, понял, задом-наперёд. Это, наверное, его внутренний конфликт такой, когда зад спереди. А тут ещё медведи где-то едут, оборачиваются – а там – опа – и кошачья задница. Они с велосипедов-то и попадали. Или они все на одном ехали? Наверное, на одном… А за ним… Да у них там демонстрация что ли? Чего они все друг за другом ходят?
Когда Славик дошёл до жующихся пряников, его красноречие иссякло. Он закрыл книгу и с серьёзным лицом обратился к Борису.
– Вот скажи, сосед, ты же, наверное, не раз читал это в детстве? Это реально интересно, или полная ерунда? Я считаю, что ерунда, потому что этот парад контуженных животных, едущих друг за другом на допотопном транспорте, просто высосан автором из пальца. Ради чего? Зачем это детям? Хорошо, что их давно запретили. Не детей, конечно, а книги, хотя… Детей я бы тоже запретил. На, держи своих медведей, мне надоело.
Борис подумал, что последний раз ему читали вслух лет тридцать назад, совсем в другой обстановке, и улыбнулся странной иронии своей жизни. Наконец дверь за Славиком закрылась, и можно было поработать в тишине. Но у него опять ничего не получалось. Борису лезли в голову всякие медведи, воздушные шарики, облепленные комарами, кот с вывернутым задом и, внезапно, слон со стоимя (или с стоней?) хоботами. Он начал выводить пером донимавшие его образы на экран голографического устройства, и через пару часов перед Борисом была довольно занятная картинка, вдруг вызвавшая у него взрыв незнакомого смеха из детства, от которого почему-то повеяло тёплым майским ветерком. Он сначала хотел показать своё творение Славику, чтобы тот искал там этот свой катарсис, но, посмотрев на рисунок ещё раз, приказал машине удалить его. «А то вдруг и правда найдёт», – подумал Борис.
Вечером прилетели дроны с продуктами, а танк так и не был готов. Его прозрачное тело висело на мониторе немым укором, напоминая Борису о том, что его художественный талант постепенно давал течь. «Внимание! Всем проживающим в данном помещении необходимо пройти процедуру идентификации личности и получить продуктовые наборы. Осталось пять минут», – объявил транслятор, уловив сигнал от приближающихся дронов. Борис сначала обрадовался возможности выйти из комнаты и хоть немного отвлечься, но, с другой стороны, это означало, что придётся опять встречаться на кухне с чрезмерно общительным Славиком и его смазливой и вызывающе глупой женой, которых Борис так старался избегать. Он уже несколько лет скучал по тем спокойным временам, когда никто не вламывался к нему в самый разгар работы с непрошенной критикой и бесполезными комментариями, хватая без спроса дорогие ему вещи.
Дроны, как и полагалось, доставили три набора: два первых и один третий, для Бориса. Славик брезгливо вскрыл свою упаковку и с наигранным восторгом воскликнул:
– Анечка! Глянь-ка, что нам привезли!
– Что? – большегрудая Анечка совсем не понимала сарказма и с любопытством стала рыться в пакете.
– Ни-че-го. То же самое дерьмо, что и вчера. И позавчера. Дерьмо в пакете. Дерьмо в кубе. Дерьмо, возведённое в абсолют.
«Сам ты дерьмо в кубе», – подумал Борис и начал разбирать содержимое доставки, но Славик тут же просунул свою голову через его плечо.
– Ммммм, гороооошек… Пища богов и непризнанных гениев. Знаешь, Борис, я тут подумал и решил, что сегодня останусь без ужина. Как сказал один великий человек, не помню уже, кто: «Художник должен быть голодным». Но к тебе это, конечно же, не относится, – и он задорно хлопнул Бориса по свисающему поверх штанов животу. – Поэтому вот, угощайся, сосед. Извини, если что не так.
С этими словами Славик достал из пакета какую-то небольшую коробочку и протянул её Борису.
«Конечно, надо бы похудеть, – подумал он. – Не для Славика, а так, для здоровья. Вроде бывший боец, а так себя запустил». Но упаковка карамельных палочек из первого набора всё равно грела ему душу. Он собирался растянуть её как минимум на пару дней.
Комната Бориса сильно преобразилась по сравнению с той, в которую он въехал десять лет назад. Когда он получил свой первый гонорар, он сразу же, как и собирался, купил новые, улучшенные обои на окна. Установив их, он занялся приведением своего нового жилища в порядок: несколько часов вытирал накопившуюся на мебели пыль и скрупулезно собирал весь мусор, оставшийся от предыдущего жильца. Борис в тайне надеялся найти ещё что-то из своих детских вещей, но под руку не попадалось ничего, кроме обёрток от продуктовых наборов, обрезков проводов и непонятно откуда взявшейся паутины.
В то время, в 2060 году, Борис очень тщательно готовился к своему первому празднованию Дня Великого Освобождения. Он почему-то хотел сам отнести весь этот мусор на свалку, не доверяя его дронам, прилетавшим раз в неделю для сбора и утилизации отходов. На данный момент единственным шансом выйти на улицу было дождаться разблокировки дверей в праздничный день, и вскоре на Портале стал доступен график выхода и прихода, опубликованный в преддверии ежегодных массовых гуляний. Борис обнаружил, что может находиться на улице с трёх часов дня до семи вечера. Он подумал, что ещё успеет поймать немного весеннего тепла и подышать свежим городским воздухом.
В день празднования Великого Освобожднния Егор Семёныч и Юлиана Павловна остались дома, несмотря на то что Портал выделил им два часа для прогулок, с девяти до одиннадцати. «Да чего я там не видел-то? – объяснял Егор Семёныч их решение, – Раньше-то, поди, каждый день гуляли. Нагулялись, значит». И потом, понизив голос, нерешительно продолжал: «Может, это, по сто грамм форнтовых вечерком? За освобождение?» Борису стало вдруг жалко спирта, но отказать старику он не мог. Он решил вечером налить Егор Семёнычу один стаканчик и потом вежливо выпроводить его отмечать праздник с бабкой.
Микропропуск сработал ровно в три часа. Борис сбежал по уже знакомой лестнице, пронзённой пустой шахтой лифта, и наконец, после полутора месяцев маскировочного плена, вышел на улицу. Погода была по-настоящему весенней, и вся грязь, так неприветливо встретившая его в день приезда, уже поросла новой молодой травой. На улицах были люди, не много и не везде, но и это вызывало у Бориса абсолютный детский восторг. Он хотел подойти к каждому из них, поздороваться и вглядеться в их лица, чтобы запомнить и унести с собой в свою одинокую квартиру это весеннее тепло вперемешку с живыми людскими улыбками. Прохожие выглядели ошарашенными, но не подавали виду и неспешно и неуверено передвигались по городу, кто-то один, кто-то в небольшой компании, стараясь не шуметь и готовые при любой малейшей угрозе скрыться в бомбоубежище. Мимо Бориса прошла молодая и очень красивая пара: он – в наглаженной белой рубашке, она – в коротком голубом платье, слишком холодном для этого времени года. Они держались за руки и говорили о чём-то, как вдруг парень посмотрел на устройство контроля времени на своём запястье, потом на навигатор, и с сожалением обнял свою спутницу. Борис понял, что их графики выхода и прихода не совпадали, и одному из них нужно было возвращаться домой. Над их головами вместо птиц пролетали дроны, обеспечивая безопасность и защиту от террористических атак.
Борис не знал, куда идти. У него впервые не было с собой маршрутного листа, потому что по закону два раза в год, в День Великого Освобождения в начале мая и в День Всенародного Голосования в начале сентября граждане могли передвигаться самостоятельно, без саморегистраторов, конечно, не выходя за рамки своего индивидуального графика. Именно поэтому эти дни так ждали все жители Государства: планировали встречи с близкими, разрабатывали маршруты для своих прогулок, заранее готовили праздничную одежду и небольшие подарки и вспоминали истории, которыми они не могли поделиться в интервалы для общения. Борис ничего не готовил и не разрабатывал, и поэтому чувствовал себя одиноким и брошенным на произвол судьбы. Но что-то в лицах проходивших мимо него людей говорило, что они тоже не привыкли к такой неожиданной свободе, и как бы стесняются её. Кто-то, как его соседи, вообще предпочитал провести этот день дома, следя за событиями по транслятору и доверяясь безопасности родных стен.
У Бориса не было ни друзей, ни знакомых, ни близких в этом городе. Он уже давно потерял связь с воспитанниками штаба, а старые боевые товарищи так и остались дослуживать на фронте. Не с кем было встретиться, некого поздравить с праздником, да и он не был уверен, что захотел бы разделить с другими своё долгожданное одиночество. Поэтому он просто бродил по улицам, стараясь не заблудиться в лабиринте родного города. Он заметил, что на многие дома проецировались