ы памяти и университетский компьютер. В этом деле ему помогал худощавый молодой человек, лет тридцати, в старомодных очках с толстыми стёклами и изгрызанными под корень ногтями, порекомендованный одним из членов их группы. Несмотря на невзрачную внешность, паренек настолько хорошо разбирался в технике, что, казалось, мог запрограммировать солнце вставать на западе и садиться на востоке. Также Владимир Иванович начал работу по поиску своих единомышленников в армии, чтобы, когда придёт нужный момент, они могли встать и переломить ситуацию в его пользу. Одним из таких доверенных людей был некто дядя Гена, занимавший довольно высокую должность и имевший доступ к некоторым закрытым военным данным. Он и сообщил профессору о том, что, если он хочет довести своё дело до конца, то ему надо поторопиться – какая-то информация о готовящейся революции просачивалась сквозь многочисленные документы под грифом «совершенно секретно». Владимир Иванович задумался. На тот момент ему катастрофически не хватало времени и людей, а также необходимого оружия и, возможно, решительности. В первый раз за эти изнурительные полгода ему стало казаться, что у него ничего не получится, и слухи от дяди Гены косвенно это подтверждали. Нет, он пока не был готов сдаться, но, может быть, сейчас стоило затаиться, сделать паузу, оценить обстановку и ещё раз поговорить со своими людьми. Он знал, что рано или поздно опять наступит переломный момент, и когда этот момент наступит он обязан быть начеку, чтобы воспользоваться им.
Конечно, профессору приходилось создавать видимость работы. Он каждый день приходил на кафедру и деловито шуршал никому не нужными рефератами и курсовыми. Лекций было мало, и отсидев свои положенные пять часов, он стремительно нёсся домой, чтобы провести остаток дня в своей комнате, запершись на ключ, и строго-настрого запретив детям к ней приближаться. Он что-то писал, потом зачёркивал, потом снова писал и сжигал ненужные бумаги. Ночью он опять пробирался на кафедру и перепечатывал свои записи на компьютере. Иногда к нему заходил Константин в своих неизменных толстых очках, и они шепотом обсуждали что-то, а программист понимающе кивал и быстро щёлкал пальцами по клавишам своего ноутбука. Профессор окончательно поседел и постарел, как будто так и не свершившаяся революция выпила из него всю жизненную энергию.
Государство постепенно менялось. В новостях всё чаще говорили о приближающейся войне и атакующих со всех сторон террористах. Говорили ещё, что Малинин, давший людям столько свободы, пропустил главную угрозу для их существования – иноагентов, внедрявшихся в общество и стремящихся разворовать и продать всё народное богатство. Говорили, что новая власть будет бороться с ними, а граждан просили быть осторожнее и лишний раз ни с кем не общаться. В конечном итоге, власти ввели комендантский час, с 10 вечера до 7 утра, и поговаривали о том, что, возможно, в ближайшем будущем, людям придётся оставаться дома ещё дольше. О Малинине постепенно забыли. Иногда его имя мелькало в политических трансляциях, но не как имя первого честно избранного народом президента, а как пример легкомыслия, которое чуть не довело Государство до катастрофы. Рогову от этого было вдвойне больнее. Если бы Малинин просто перестал существовать, он ещё смог бы с этим как-то смириться, но опошление бывшего народного героя вызывало в нём горечь и бурю негодования.
А потом, на одном из совещаний их уже совсем малочисленной группы, было принято решение отступить, которое острым ножом вонзилось в сердце профессора, но пойти против решения большинства он не мог. Был разработан план, совершенно невероятный и с трудом осуществимый, соединяющий прошлое и будущее, мечты и реальность. Каждый из оставшихся членов группы взял на себя маленький кусочек этого плана, и они в последний раз вместе приступили к работе.
Профессор занялся финальным пунктом – университетским парком. Он не стал доверять эту операцию никому из своих соратников, потому что лично хотел убедиться в том, что всё сделано правильно и так, как он задумывал. Владимир Иванович не мог не заметить за собой постоянную слежку, от которой в этот раз нужно было очень аккуратно оторваться, ведь от этого зависело, ни много ни мало, будущее Государства. Профессор вышел из дома вечером, в начале седьмого, захватив с собой сумку для продуктов и телефон. По своему обыкновению он направился в сторону университета, но по дороге остановился у большого сетевого магазина. Он положил сумку с телефоном в камеру хранения и прошёл в торговый зал, по привычке оценив взглядом всех покупателей и выявив тех, кто, определённо, следил за ним. Потом профессор набрал полную корзину продуктов и встал в самую длинную очередь. Один из следящих встал в конец очереди с какой-то незначительной покупкой в руках. Второй, к большому сожалению Рогова, стоял у дверей, как будто дожидаясь кого-то. Владимир Иванович лихорадочно соображал, пытаясь придать своему лицу отрешённое выражение. Внезапно он поставил корзину, сунул в карман маленькую шоколадку с прилавка и направился к выходу. Как и ожидалось, детектор кражи в дверях отчаянно запищал, когда профессор пытался пройти мимо него с ворованной шоколадкой в кармане. Моментально два охранника, оттеснив следившего от дверей, схватили Владимира Ивановича под обе руки и грубо провели его в подсобное помещение для обыска. Профессор не стал торопить охранников, а дал им полностью прошерстить все свои внешние и внутренние карманы, которых у него оказалось не меньше семи. Потом он настоял на вызове полиции составлении протокола и выписке штрафа, долго перечитывал все бумаги и спорил почти с каждым написанным в них словом. «Вот здесь у вас запятой не хватает, а тут, смотрите, «а» нужно, а у вас «о», а тут вы вообще слово пропустили. Нет, я отказываюсь это подписывать, документ с ошибками не имеет юридической силы. Переписывайте». В конце концов, окончательно вымотав охранников и полицейских, он заметил, что на улице уже успело стемнеть, подписал, к всеобщему облегчению, протокол, и пошёл к чёрному выходу из магазина, тайком захватив с собой жилетку подсобного рабочего. У выхода он ещё раз осмотрелся и, убедившись, что путь открыт, на всякий случай накинул жилетку и взял в руки какой-то пустой ящик, с которым вышел во внутренний дворик. Пройдя метров сто, он выбросил ящик в контейнер, ещё раз оглянулся в поисках возможной слежки и почти бегом направился к университету. На обратном пути он захватил свой телефон из камеры хранения в надежде на то, что всё это время он передавал его координаты куда надо.
Закончив своё дело, Владимир Иванович вернулся домой, выкрал настенькиного слона и долго возился с ним в своей комнате, чертыхаясь от уколов иголки и неповоротливости своих артритных пальцев. Потом он велел дочери и зятю собрать на всякий случай вещи и стал ждать. Но ничего не происходило. Прошёл месяц, два, но никто так и не вломился в их квартиру с криками «Руки за голову!». Профессор чувствовал себя старым и никому не нужным клоуном, который не может рассмешить даже непритязательную публику какого-нибудь уездного цирка. Он жалел, что послушался внутреннего голоса и сдался просто так, поверив, как дурак, каким-то слухам от какого-то загадочного дяди Гены.
Но его опасения были напрасными. В один из солнечных майских дней профессор вернулся домой пораньше, потому что лекции уже закончились, а сессия ещё не началась. Зять, как обычно, был на работе, а Алина с детьми только что вернулись с прогулки и шумно обсуждали увиденных в парке лошадок. Вдруг его второй телефон, который он постоянно прятал во внутреннем кармане жилетки, зазвонил, высветив незнакомый номер, и Рогов своим внутренним чутьём, никогда не подводившим его, понял – началось. Или закончилось.
– Профессор. Это Геннадий, – отрывисто прозвучало в трубке. – У вас нет времени. Они выехали. От силы минут пятнадцать. Дочь с детьми на месте?
– Дддда…
– Пусть уходят. Зять на работе? Пусть позвонят ему по пути. Пусть едут из города, на перекладных, как и договаривались заранее. Если вас с ними не будет, они их не тронут, я постараюсь позаботиться. Сам выезжаю, но опоздаю, минут на десять. Готовьте внука, пусть дождётся. Остальных я сейчас тоже предупрежу.
Отбой. Владимир Иванович, задыхаясь, бежит в соседнюю комнату, хватает уже собранную сумку, суёт её Алине и под непонимающие крики и плач внучки выталкивает их с Настей из квартиры. «Андрею позвоните по дороге! Бегите на вокзал, любая электричка, только без паспорта! – тараторит он. – Езжайте как можно дальше! Если меня с вами не будет, они вас не тронут! О Боре я позабочусь, мы позаботимся, вернётесь за ним, когда всё наладится. С двумя детьми вам не спастись. Быстрее!»
Убедившись, что они ушли, Владимир Иванович становится на колени перед Борей и смотрит в его огромные, полные слёз и ужаса, детские глаза. Глаза, которым с минуты на минуту предстоит увидеть самое страшное зрелище в их жизни. Он крепко-крепко обнимает внука, начинает гладить его по голове и быстро-быстро говорит ему прямо в ухо.
– Боренька, слушай внимательно деда и постарайся ничего не забыть. Сейчас сюда придут дяди – очень страшные дяди – но ты их не бойся, они просто притворяются. Они будут играть со мной в такую игру, она называется «кто кого убъёт первым». Скорее всего, они убьют первым меня, но, помни, это не по-настоящему. Это всё понарошку. А тебе надо будет поиграть с этими дядями в прятки. Или в догонялки. Запомни – тебе надо убегать и прятаться от них, пока не придёт дядя Гена. Дядя Гена хороший, понял? Боря, ты понял меня? Теперь слушай дальше. Я не знаю, как всё выйдет и чем всё закончится, но я очень надеюсь, что в один из дней твоей долгой жизни я смогу… (тяжёлые шаги за дверью) я смогу опять заговорить с тобой… (дверь распахивается, на пороге – четыре бойца в чёрной форме, с табельным оружием наперевес, Боря уже прячется под кроватью и не слышит его последних слов) и я скажу тебе… (Всем лежать, руки за голову!) что-то очень важное…. (выстрел)