сить.
– Да что за имя ты назвал, придурок? – с уже нескрываемым раздражением прорычал Борис.
– Я подошёл к стойке для голосования и сказал им: «Я, гражданин Вячеслав Лебедев, внутренний код 343-АТ2917, отдаю свой голос за Сергея Анатольевича Малинина». Представь, как они обосрутся! Нет, ты только подумай, имя, которое они не слышали 50 лет, человек, который просто исчез, вдруг появился из ниоткуда и, главное, в этот торжественный день, когда они готовятся праздновать очередную победу!
– Славик, ты шутишь, или ты совсем идиот? Они же могут ликвидировать тебя, как только получат информацию!
– Не могут, а именно это и сделают! Да, Бориска, они убьют меня. Но, послушай, это же не самое страшное, правда?
– Слав, я не дам им. Я клянусь, как только я отключу всё оборудование, я первым делом…
– Спасибо за заботу, Борюнчик, но ты не успеешь. Они не дадут мне далеко уйти, они боятся, что я разнесу эту заразу. Да и не надо меня спасать. Понимаешь, Борис, я всю жизнь искал свой катарсис и думал, что я родился в неправильное время в неправильном месте. В Союзном Государстве катарсисы, как известно, не водятся, им здесь, мягко говоря, не рады. А сейчас я вдруг понял: вот он. Мой единственный шанс сделать что-то необычное, какую-то фатальную глупость, совершить абсолютно иррациональную, но мою, собственную, личную ошибку. Борис, я отдам тебе пропуск, а потом поеду кататься на велосипеде и буду ездить до тех пор, пока меня не догонит самоизолятор и не растворит в своём желудочном соке. Можешь, кстати, мне памятник поставить. Скромненький такой памятничек своему верному другу и соратнику. Эх, жаль, я не смогу сам его спроектировать. Ну ладно, мне пора. Не забудь выбросить микропропуск, а то мало ли что…
Он сунул Борису пропуск, сел на свой странный велосипед и вскоре совсем пропал из вида, скрывшись за углом университетского парка.
«Славик… Как же так… Глупый, самодовольный, надоедливый Славик… Нет, он и тут сумел меня обойти. Воспользовался моментом, чтобы уйти красиво, так, как уходят только герои и идиоты. Я же ведь так за все эти годы толком и не узнал его. Раздражался, завидовал, пытался хоть в чём-то стать лучше, но так и не увидел твой внутренний конфликт. И, наверное не увидел бы никогда, если бы не этот твой абсолютно непредсказуемый поступок. Не за этим ли ты его совершил? В любом случае, я буду скучать по тебе, сосед».
Борис шёл по дорожке университетского парка и искал глазами телефонную будку. Всё заросло уже начавшей желтеть травой и молодыми деревьями. Будки не было. В том месте, куда показывал навигатор тоже была трава, и только небольшая каменная площадка, проглядывающая из зарослей, давала понять, что раньше здесь что-то стояло. Борис начал беспорядочно втыкать лопату в разные места вокруг этой площадки, пока не наткнулся на что-то твёрдое. Откопав небольшую железную коробочку, он увидел, что из неё выходили два провода, которые вели к воротам с устройством считывания микропропусков. Борис вдруг понял, что какой-то неизвестный умелец пробрался в парк и переподключил контейнер к городской линии, которая снабжала электричеством ворота. «Интересно, кто же это мог быть? Он до сих пор жив?», – подумал Борис.
Он ввел пароль, оставленный ему в инструкции дедом, что-то щёлкнуло, и контейнер открылся. Под крышкой была небольшая прямоугольная коробочка, к которой вёл провод питания. Сбоку мигал красным небольшой светодиод, а прямо под ним было отверстие, из которого торчала карта памяти, такая же, как та, которую Борис вытащил из головы слоника 10 лет назад. Он аккуратно поддел её ногтем, и, с небольшим усилием, достал и зажал в руке.
Одновременно с этим, на другом конце города, шестидесятипятилетний полноватый мужчина в очках с толстыми линзами подпрыгнул на своём стуле, и сердце его забилось так, что он испугался инфаркта.
– Не может быть! – закричал он. – Нет, надо всё проверить, это просто невероятно… Нет, всё верно… Карту извлекли… Карту извлекли! Лиза! Лиза!
Его жена влетела в комнату.
– Костя что такое? Тебе плохо? Самопомощь…
– Лиза, у него получилось! Владимир Иванович был прав! Лиза, почти сорок лет, представляешь, тридцать четыре года, если быть точным, и он смог! Третий уровень доступа, я думал, надежды нет. Думал, что я зря все эти годы следил, напрасно ходил тогда, восстанавливал питание… Сейчас-сейчас, подожди, дай собраться с мыслями…
– Костя, что ты такое несёшь? У кого получилось, какой третий уровень доступа?
– Я потом всё объясню. Сейчас надо готовиться. Скоро случится что-то совершенно необыкновенное, и нам очень повезло, что мы дожили до этого момента. Как жаль, что нам уже так много лет… Иначе я бы сейчас сам… Но нет, надо готовиться. Думаю, от трёх до пяти часов. Лиза, скоро этого ничего не будет! Ни трансляторов, ни саморегистраторов, ни закрытых дверей, представляешь, ничего! Мы будем свободны!
И Константин Федорович, по старой привычке отгрызая по кусочку ноготь на большом пальце, начал готовиться стать свободным.
Борис вышел из парка, и автоматическая дверь заблокировалась у него за спиной. 16:00. Время возвращаться домой. Но он почему-то стоял у ворот и не мог заставить себя сделать первый шаг. Несколько людей прошли мимо, и Борис заволновался. Он внимательно осмотрел их, но не увидел ничего, кроме обычных прохожих, прогуливающихся рядом с парком. Но одна фигура привлекла его внимание. Это была старушка, и Борис понял, что она напоминает ему Юлиану Павловну, такая же маленькая и сухая, чуть сгорбленная и немного сутулая, с аккуратно причёсанными седыми волосами. Борис стоял и смотрел на старушку, как вдруг заметил, что она направляется к нему. Бежать было некуда, и он стал лихорадочно рыться в рюкзаке, как будто забыл, или проверял что-то. Старушка приблизилась, сдвинула на нос свои не лишённые элегантности очки и внимательно посмотрела на него.
– Молодой человек, а вы случайно не Борис? – неожиданно спросила она.
– Что, простите? Кто?
– Не Борис, говорю?
– Н-н-нет, не Борис.
– Ну здравствуйте, не Борис. А я не Надежда, как там меня… Петровна? Константиновна? Васильевна? А, впрочем, какая разница? Будем не знакомы. Я, видите ли, два раза в год сюда прихожу, пока ноги держат, но в первый раз вижу кого-то у этих ворот. Зачем прихожу, спрашиваете? А я и сама не помню. Всё жду кого-то… То ли Бориса, то ли не Бориса. А зачем он мне, я и сама не знаю. Понимаете, мне стёрли память. Пришли домой, забрали в какое-то страшное место и долго стирали, стирали, стирали… Вот, посмотрите, – и она показала Борису свои руки с торчащими в разные стороны пальцами, как будто переломанными в нескольких местах, – Я не помню, что я им тогда говорила, но, кажется, они остались довольны. И в благодарность лишили меня воспоминаний. Но какого-то Бориса, нет, Владимира, нет, всё-таки, наверное, Бориса, я ещё помню. И это место… Как будто что-то тянет меня сюда каждый раз, когда открываются двери. И я иду, а что мне остаётся делать-то? И вы, молодой человек, наверное, поэтому пришли. Что-то позвало вас, да?
– Нет, я просто гулял. Знаете, я уже пойду, – стараясь не показывать раздражения сказал Борис, – Мне голосовать надо.
– Ну идите, молодой человек, голосуйте. Ноги-то есть, так чего же не ходить. И я пойду, мне тоже пора. Так и не дождалась. Ну ничего, потом ещё приду. Если доживу, конечно.
Нужно было прибавить шаг, время поджимало. Потихоньку начинало вечереть. Старый университетский парк с маленькой вырытой Борисом ямкой остался далеко позади. Неровный асфальт казался мягким и каким-то липким, как будто хотел замедлить его шаги, заставить задуматься о чём-то важном, или не важном: о том, что постепенно подходит к концу этот тёплый сентябрьский день, которого он боялся, о том, что в квартире его ждёт Аня, котрой нужно будет сообщить трагическую новость, о том, что, уходя из дома, он забыл проверить новые заказы, о том, что теперь уже никто не ворвётся в его комнату с надоедливыми, но, вобщем-то безобидными разговорами. О том, что его жизнь уже никогда не станет прежней. Или станет?
Солнце лениво пряталось за крышами, розовые закатные облачка бесшумно пролетали над городом, как бы соревнуясь с равнодушно жужжащими дронами. Полуоблезшие стены домов демонстрировали изображения Президента, государственной символики, счастливых людей, дающих интервью таким же счастливым репортёрам. Отовсюду слышались задорные патриотические мелодии, настолько похожие друг на друга, что было сложно понять, где заканчивается одна и начинается другая. Воздух пах близящимся к своему логическому завершению праздником и всеобщим ликованием. Людей становилось как будто всё больше, и Борис ненароком искал среди них знакомую славикову голову. Или уже не искал… Он смотрел на этих людей и думал, что готов с радостью поменяться местами с любым из них. Прийти в его квартиру, сбросить с себя одежду, а вместе с ней и запах этой улицы, звуки дронов, патриотических трансляций – и зажить чужой, но такой уютной жизнью незнакомого человека. Мимо пробежал ещё один волонтёр и вручил Борису очередную голографическую карточку.
– Вы уже проголосовали? – бойко поинтересовался волонтёр.
– Нет, только собираюсь, – каким-то механическим голосом ответил Борис.
– Ваша стойка где-то рядом? Могу я вас проводить?
– Нет, спасибо, я сам. Я уже не первый раз голосую.
– И правильно делаете! Вы же помните, что Государству важен каждый из нас?
– Да, помню.
– Ну идите быстрее, может быть, ещё успеете на трансляцию речи Президента.
– Да я уже послушал…
– Ничего-ничего, послушайте ещё раз. В следующий раз обращение будет только через полгода. Обязательно послушайте, вы найдёте в ней много нового для себя.
– Хорошо. Постараюсь, – и Борис, пошёл прочь, твёрдо наступая на хрустящую листву. В руках он вертел карточку, которая почему-то стала какой-то особенно острой и горячей.