лушенное перешептывание. При виде столь бурно развернувшейся деятельности я постепенно начал испытывать определенное неудобство и пробрался подальше к центру кладбища. Там, прислушавшись повнимательнее, я различил звон лопат, доносящийся буквально из всех уголков.
— А я помню тебя, — раздался чей-то знакомый голос. — Ты сторожевой пес, как и я, тот, с большими зубами.
Это оказался кладбищенский пес, совершающий свой обход.
— Вечер добрый, — отозвался я. — Да, да, я тоже помню. Что-то сюда вдруг набежало столько народу…
— Да уж, по-моему, это чересчур, — откликнулся он. — Я вот не знаю, поднимать тревогу или нет. Что-то не хочется, могут ведь и побить. Да и, кроме того, здесь все мертвы, кому какая разница? Пожаловаться они не смогут. Чем дальше старею, тем большим консерватором становлюсь. Теперь-то я все чаще сторонюсь всякой суеты, беспорядка. Единственное, чего бы я мог сейчас пожелать, так это чтобы все, закончив свои дела, поаккуратнее засыпали, что раскопали. Может, передашь по кругу?
— Не знаю, — сказал я. — Даже понятия не имею, кто там может оказаться. Видишь ли, это тебе не профсоюз со всеми прилагающимися правилами и политикой. Обычно мы стараемся обтяпать дельце как можно качественнее да свалить побыстрее ко всем чертям.
— Что ж, было бы очень мило с вашей стороны, если б вы за собой прибрали. Мне забот меньше.
— Боюсь, я могу говорить только за своего хозяина, но он обычно весьма опрятен в подобных делах. Может, тебе самому стоит подойти к остальным?
— Да пускай все идет как идет, — пробормотал он. — А жаль.
Затем мы вместе немножко прогулялись. Чуть погодя откуда-то снизу донесся голос, очень похожий на голос Мак-Каба:
— Проклятье! Мне левая тазобедренная кость нужна, а у этого покойника ее почему-то нет!
— Левая тазобедренная кость, вы сказали? — прозвучал древний скрипучий голос, вполне возможно, принадлежащий Оуэну. — Есть такая, и совсем ни к чему мне. А печени у вас, случаем, не завалялось? Вот бы мне пригодилась…
— Найдется! — откликнулись в ответ. — Секундочку. Вот! Махнемся?
— Договорились! Ловите!
Что-то мелькнуло в ночи и покатилось вниз по склону, преследуемое торопливыми шагами.
— Все честно! А вот и ваша печень!
Чуть выше прозвучало «шлеп» и приглушенное:
— Есть!
— Эй! — раздался слева от нас женский голосок. — Раз уж об этом зашла речь, у вас черепа не найдется?
— Ну, разумеется! — отозвался второй мужчина. — А взамен что?
— А что надо?
— Суставы пальцев!
— Замечательно! Я перевяжу их веревочкой!
— Вот ваш череп!
— Поймала! Сейчас прибудут ваши пальчики!
— А ни у кого не завалялся переломанный позвоночник висельника? — вопросил глубокий мужской голос с венгерским акцентом, откуда-то издали справа.
На минуту воцарилась тишина. А затем:
— Какие-то переломанные позвонки здесь болтаются! Не знаю, подойдут ли!
— Возможно, подойдут! Вас не затруднит переслать их сюда?
Что-то белое, постукивая на лету, промелькнуло на фоне залитого звездным светом неба.
— Да. Вполне годятся. Что возьмете взамен?
— Забирайте даром! У меня все! Спокойной ночи!
Послышался звук торопливо удаляющихся шагов.
— Вот видишь? — заметил старый пес. — Он не зарыл за собой.
— Мне очень жаль.
— Теперь мне всю ночь возиться в грязи.
— Боюсь, ничем не могу тебе помочь. У меня своей работы хватает.
— Эй, кто-нибудь, нужны глаза! — позвали из ночи.
— Здесь есть, — произнес кто-то с русским акцентом. — Во всяком случае, один глаз точно есть.
— А у меня — второй, — добавил аристократический голос с противоположной стороны.
— Выбирайте, кому-то достанется парочка ребер, кому-то — пара почек!
— Здесь, сюда, меняюсь на почки! — присоединился еще один голос. — И мне неплохо бы пателлу!
— А это что такое?
— Коленная чашечка!
— Да? Нет проблем…
На обратном пути, неподалеку от ворот, мы наткнулись на щуплого мужичка с седой бородой, клюющего носом и опирающегося во сне на лопату. Обычный человек, бросив случайный взгляд, принял бы его за могильщика, вышедшего немножко проветриться, но на деле запах его принадлежал Великому Сыщику, да и не дремал он вовсе. Кто-то общался чересчур громко.
Джек закутался, и мы скользнули мимо — тени средь других теней.
Таким образом, наша работа была завершена быстро и ко всеобщему удовлетворению, если не принимать во внимание усталого кладбищенского пса. Такие мгновения случаются редко и пролетают быстро, но всегда ярко вспыхивают в цепочке воспоминаний, когда, проанализированные и осмысленные, во времена великих напастей вновь призываются на помощь из туманных глубин памяти.
Прошу прощения. Новолуние, как говорится, наводит на размышления. Время очередного обхода. А затем опять немножко потаскаем тяжести.
18 октября
За один прием мне не удалось вытащить труп из той грязи, где я его бросил. Я чертовски вымотался. Джек уединился со своими ингредиентами. Всюду шлялась полиция, прочесывая округу. И викарий был под боком, наставляя на путь истинный участвующих в поисках. Снова на землю пала ночь, а я вернулся обратно в грязь, отогнал парочку мелких трупоедов и в который раз взвалил на плечи ставшую уже привычной ношу.
Так я пахал чуть больше часа, периодически выкраивая минутку-другую перевести дыхание, когда вдруг понял, что не один. Он был куда больше меня и двигался столь беззвучно, что я даже позавидовал, — словно лоскут ночи отделился от пейзажа и бесшумно плыл средь окружающей тьмы. Он, казалось, мгновенно понял, что я заметил его, и направился ко мне длинными легкими прыжками. Это был один из самых громадных псов, каких я когда-либо видел за пределами Ирландии.
Поправка. Когда он приблизился, я понял, что на самом деле это вовсе не пес. На меня надвигался здоровенный серый волк. Пятясь задком от трупа, я быстренько прокрутил в уме все, что помнил, о благополучных исходах подобных встреч и обстоятельствах, которые этому способствовали.
— Можешь забрать, — сказал я. — Нисколько не возражаю. Правда, он не в лучшем состоянии.
Волк еще надвинулся. Чудовищные челюсти, дикие огромные глаза… Он сел.
— Значит, вот оно где, — заметил он.
— Что «оно»?
— Пропавшее тело. Снафф, ты забавляешься с вещественным доказательством.
— С равным успехом ты мог бы заметить, что я забавляюсь с тем, с чем кто-то другой уже успел вволю позабавиться. Да и кто ты такой?
— Ларри Тальбот.
— Даже меня одурачил. Мне показалось, что ты — здоровенный волчара… о!
— И это тоже.
— Так ты оборотень, да? И сейчас перекинулся. Но ведь луны-то почти не видно.
— Ну да.
— Ловко ты… Как это у тебя получилось?
— Я могу проделывать это, когда захочу, при помощи некоторых растительных веществ и сохранять подобающую форму — за исключением того времени, когда на небе светит полная луна. Тогда это происходит непроизвольно со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями.
— Понятно. Ну, как берсерк.
— Вульфсерк, — поправил он. — Да.
— А что ты делаешь здесь?
— Следил за тобой. Обычно это мое самое любимое время месяца, когда никакой лунный свет меня не тревожит. Но я предпочел воспользоваться этим, чтобы немножко разведать обстановку. Потом возникла необходимость переговорить с тобой. Я отправился на поиски. И все-таки, что ты делаешь с этим телом?
— Пытаюсь дотащить до реки и столкнуть в воду. Кто-то подбросил его прямо к нашему дому, и я побоялся, что на Джека может пасть подозрение.
— Могу протянуть тебе руку… в общем, могу помочь.
С этими словами он ухватил труп за плечо и начал пятиться. Никаких там взваливаний на себя, никаких подтягиваний, как делал я в свое время! Он просто пятился, быстро набирая скорость. Я даже не видел, чем я могу помочь. Ухватись за что-нибудь, я бы только замедлил его ход. Поэтому я рысцой бежал рядом и сторожил.
Час спустя, может, чуть позже, мы уже стояли на берегу и наблюдали за тем, как течение уносит труп с глаз долой.
— Даже описать не могу, как сейчас счастлив, — сказал я.
— Ты только что это сделал, — возразил он. — Ладно, давай назад.
Мы вернулись, но, миновав мой дом, он, не снижая скорости, побежал дальше.
— Куда мы направляемся? — наконец, не выдержал я, когда на втором перекрестке он свернул налево.
— Я же сказал, что искал тебя специально, чтобы переговорить. Но сначала я тебе кое-что покажу. Если я правильно ориентируюсь во времени, сейчас примерно около полуночи.
— Да, около того.
Мы приблизились к местной церквушке. Внутри светились тусклые огни.
— Передняя дверь, скорее всего, закрыта, — в раздумье промолвил он. — Да и не надо нам туда.
— А что, мы собираемся проникнуть внутрь?
— Таковы мои намерения.
— Ты бывал там раньше?
— Да. Я знаю один кружной путь. Мы войдем через задний вход, если никого там не будет, проскочим небольшой вестибюль, свернем налево, а через несколько шагов — направо и вверх по узенькому коридорчику. Если все чисто, мы очутимся в ризнице.
— И что потом?
— А потом, если правильно выберем место для наблюдения, то кое-что увидим.
— Что?
— Мне и самому интересно. Так что пойдем посмотрим.
Мы обежали здание, подкрались к заднему входу и прислушались. Установив, что с другой стороны двери никого нет, Ларри поднялся на задние лапы — выглядел он в этом положении куда более грациозно и изящно, нежели смотрелся бы я. Но ведь у него и практики было побольше. Он ухватился за дверную ручку передними лапами, сжал, повернул и медленно потянул на себя.
Дверь отворилась, и мы вошли. Столь же тихо он прикрыл ее за нами. Мы проследовали дорогой, которую он описал ранее, и, войдя в ризницу, выбрали достаточно удобное место, чтобы во всех подробностях обозревать действо, на которое он намекал.
Вовсю шла служба.
На ней присутствовало весьма ограниченное число людей: одна женщина и несколько мужчин, все они занимали передние скамьи. Викарий стоял перед алтарем, который, как я заметил, был закутан в черную ткань, и что-то читал своей пастве. Периодически он прищуривался, поднося книгу к самым очкам, так как мерцающий свет вовсе не располагал ко чтению — помещение освещалось всего парой-другой черных свечей. Ларри обратил мое внимание на то, что крест перевернут, но я и сам уже разглядел это.