— Ты дерешься как человек, вот в чем твоя проблема, — однажды сказал мне Оскар, подойдя к груше. Я проблемы уже не видела — по сравнению с тем, какой я была раньше, сейчас я превратилась в один сплошной комок мускулов.
— Ну, извини, — пробурчала я, недовольная его замечанием, — я двадцать пять лет была человеком!
— А вот и нет. Если бы ты слушала меня дальше, вместо того, чтобы хлопать дверью, — я покраснела и опустила глаза, но Оскар продолжал, — то знала бы, что в отличие от вампиров, которые не могут размножаться и часть своего существования являются людьми, оборотни никогда людьми в полном смысле слова не были. Это... все равно, что девочку до полового созревания считать мальчиком только потому, что у нее еще грудь не выросла! Она все равно женщина, просто отличия проявятся позже.
Ну и аналогии...
— Хочешь сказать, что я всегда была оборотнем и все такое, только сама этого не знала? — с сомнением спросила я.
— Да. Вспомни, наверняка было что-то, что не вписывалось в обычную жизнь.
Я честно наморщила лоб. И тут вспомнила, как умирала от обилия запахов под утро, как кружилась от них голова, как мне приходилось забивать их сигаретой... Кажется, можно было ничего не говорить.
— Но как я могу драться еще? С тех пор прошло уже два месяца, а я еще ни разу не превратилась снова! Для меня я все равно все еще человек, — возразила я.
— Именно. Вот с этим и надо бороться. Ударь грушу.
Я пожала плечами и двинула по груше со всей силы — она заметно качнулась от меня, а на обратном ее движении я успела отскочить в сторону. Боли в руках больше не было.
— Для человека — хорошо, — Оскар отодвинул меня в сторону, — а теперь смотри, как должно получиться у оборотня. Вариантов два: общий и точечный. Сначала общий.
Он пару секунд смотрел на грушу, а потом просто ударил по ней на уровне своего плеча — без замаха и без видимых усилий. Груша сорвалась с крепления, пролетела пару метров в воздухе и тяжело упала на пол. Я такое только в кино видела.
— А теперь точечный, — не обращая внимания на мое изумление, он взял грушу под мышку без видимых усилий и прицепил на место. Я на всякий случай отошла в сторонку.
Короткий удар, с легким возвращением руки назад — и внутренности груши, кружась в воздухе, опадают на пол. В ней аккуратная дыра, по диаметру чуть больше кулака Оскара.
— Ааа... — прохрипела я, не в силах выдать больше ни слова. А мне-то казалось, что я продвинулась вперед! — Как это? И почему ты меня тут гонял как дурочку?
— Ну, — он улыбнулся, отряхивая руки от шелухи и обрывков кожи, — тебе надо было разогреться как следует и, ты будешь смеяться, поверить в себя. Иначе не получится.
Я надулась. Конечно, не помогло.
— Итак, — Оскар уже вешал на крюк вторую грушу, — вперед. Тренируйся, а я пошел. И когда я вернусь, она должна быть прорвана.
И он вышел. А я осталась один на один с этой махиной.
Лупила я по ней долго. Уже даже ноги отказывались меня держать, а я все била ее и била, вспоминая Уму Турман в «Убить Билла».
— Мучаешься?
Я подскочила. Кроме Оскара сюда никто не заходил, он ушел на смену, и я точно знала, что никто меня не побеспокоит. Это оказался Шеф.
— Есть немного, — я облегченно улыбнулась, радуясь нежданному перерыву, — босс велел к его возвращению порвать грушу как Тузик грелку.
— Сурово, — пожалел меня Шеф. Он был немного растрепан, а под глазами залегли круги, но выглядел все равно как с рекламы мужских духов. — А я тут решил, что немного кофеина тебе не повредит.
Я была готова броситься ему на шею. Мы уселись на скамейку, потягивая кофе из бумажных стаканчиков. Прихлебывая горячий напиток, я вспомнила, что ела последний раз сто лет назад, но это, кажется, никого не заботило. Да и голода я почему-то не чувствовала.
Шеф как-то грустно косился на меня. Точнее, на мои руки.
— Что-то не так? — Я решила идти напролом.
Он вздохнул:
— Да нет, все так, все правильно. Просто не могу видеть, как нежные девичьи ручки превращаются в два куска отбивной. Я удивленно посмотрела на свои руки. С тех пор, как я сюда попала, у меня совершенно не было времени обратить внимание на себя. Я просто падала спать и надеялась, что пробуждение наступит попозже. Руки и правда изменились. Ногти обломались, кожа грубая, испещренная ссадинами — какие-то уже зажили, какие-то еще кровоточили. Зрелище то еще...
— Но ведь так не навсегда? — обеспокоенно спросила я его, думая, как буду выглядеть в будущем.
Шеф улыбнулся, глядя в свой кофе.
— Нет. Конечно нет. Тебе просто надо пройти определенный рубеж. В голове ты все еще человек, поэтому ты устаешь, и кожа твоя разрывается от ударов...
Мы замолчали. Ну конечно, человек! Это им уже по черти сколько лет, и они привыкли к своей сущности...
И тут меня кто-то дернул за язык.
— Шеф, а ты кто? — выпалила я и сама испугалась своей смелости.
Он оторвался от кофе и повернул голову ко мне. Шеф разглядывал меня долго, так что стало не по себе, хотя я и знала, что он просто ищет в моем лице ответ, стоит ли мне доверять.
— Я пришел из сказки, — наконец ответил он и встал. — Мне пора.
— Спасибо за кофе! — По телу разлилось тепло и жить стало проще. Он уже совсем было подошел к двери, когда неожиданно обернулся.
— Хочешь совет?
— Конечно! — я обняла грушу и повисла на ней.
— Попробуй не просто бить. Ощути силу, которая в тебе скрыта. Когда замахиваешься и твоя рука несется вперед — возненавидь эту грушу! Оборотнями движет ярость.
Я кивнула, и дверь за ним закрылась.
— Хм... — Оскар задумчиво разглядывал наполовину оторванную грушу. Весь его облик выражал глубочайшее сомнение в происходящем. — Похоже, ты и правда ее двинула со всей дури. А дури в тебе, похоже, много, — наконец заключил он, — и я бы хотел, чтобы ты повторила сей подвиг при мне.
Я хоть и до сих пор едва могла отдышаться, согласно улыбнулась. Как ни банально звучал совет Шефа, он помог. В очередной раз замахнувшись, я вдруг почувствовала, что у меня в руке спрятана пружина, способная разнести не только эту разнесчастную грушу, но и все вокруг. К сожалению, к тому моменту, когда рука уже почти достигла кожаной поверхности, на меня обрушилось сомнение и неуверенность, так что удар вышел вполсилы, если не в четверть.
Оскар вытащил на свет еще одну грушу — совершенно целую — отошел в сторону и скомандовал: «Вперед».
Возможно, сказался многодневный недосып. Или голод, который хоть и не терзал меня постоянно, но подсознательно я его чувствовала. Мне не хотелось думать, что причиной оказался равнодушный тон Оскара или его неуверенность в моих силах. Однако меня вдруг захлестнула ярость. Такая бешеная и всепоглощающая, что я даже стала плохо видеть. Легкий замах — «Что за хрень тут передо мной?!» — и груша полетела в другой конец зала, сорванная с крепежа. Волна раздражения охватила меня на долю секунды — «Я тут, а она там, далеко!» — и уже оказалась рядом с ней, молотя ее двумя руками и радостно наблюдая, как разрывается ее кожа и обнажается нутро. Но облегчение все не наступало, огненная злость только больше и больше разжигалась во мне, и я понимала, что это только начало.
И тут я вдруг увидела мой двор.
Темно. Трое парней идут сзади. Я слышу их шаги.
Удар-удар-удар. Под руками уже одна дыра.
Они окликают меня. Я пытаюсь бежать. Меня ловят за рукав, начинают дергать.
Мои руки стали двигаться еще быстрее, хотя казалось, что я и так была на пределе.
И вдруг другая, застарелая ярость сменила проступивший было страх. Я вывернулась из рук одного, толкнула другого.
Боль пронзает все тело, руки и ноги. Если это происходит там, то почему так больно здесь?! Я чувствую, что со мной что-то не так.
Я вижу недоумение на их лицах, которое сменяется страхом, а потом и откровенным ужасом.
Что-то не так.
Что со мной?! Я чувствую силу, огромную силу, просыпающуюся во мне. Мои руки сильны, неимоверно сильны. Они поднимают меня наверх. Я могу уйти, могу убежать. Улететь.
Но что-то снова не так, мои чувства там и сейчас рознятся. Я чувствую, что воздух стал мне подвластен, но мои руки, мои невероятно сильные руки, продолжают колотить остатки груши, кулаки уже достают до деревянного пола, и дерево разлетается в крошку.
Нельзя простить. Обидели, напугали. Да кто они такие?! И я пикирую вниз, на них. Они пытаются убежать, но я вижу их намного лучше, чем можно подумать. Или не вижу, а... слышу?! Я падаю вниз, на спину одного из них. Что это, чем я ухватила его? Я удивленно смотрю вниз, себе под ноги, но ног нет, есть лапы с когтями. Они впились в спину в синтетической куртке, и под ними проступает кровь. На мгновение мне становится противно, и я выпускаю его. Он валится кулем.
Я поднимаюсь выше.
Где я? Куда я поднимаюсь? Что происходит со мной? Я же не на улице, передо мной зал, а внизу стоит человек... Нет, не человек, зверь — такой же, как и я. Другой, но такой же, и я вижу, как бурлит в нем сдерживаемая ярость.
Я снова вижу их, они сидят сжавшись, лица их перекошены ужасом, рты открыты, но они даже не могут кричать. Их беспомощность и паника вселяют в меня отвращение, которое подстегивает мои действия. Руки.. крылья... Я не знаю, что это — я бью, и бью, и бью, пока они не падают и не перестают просить о пощаде.
Я чувствую, как эта дарующая силу ярость начинает утихать во мне, и тело сводит судорога, немыслимая, я кричу от боли. Я смотрю вокруг: кровь, кровь, клочья одежды, и снова кровь. Я кричу, и падаю. Темнота.
Но что-то не так. Что-то мешает мне провалиться в темноту и все забыть. Часть меня — там, в благословенной тишине. Но часть где-то... здесь. Кто здесь?! Меня захлестывает страх и обида, я снова превращаюсь в согнутую пружину и пытаюсь понять, что за человек мешает мне.