— Да, — Оскар поднял голову. — Но сегодня я хочу с ней поговорить.
Доминик приподнял светлые брови:
— А вам не кажется, что это немного слишком?
— Нет, — оборотень сложил руки на груди, — сегодня бой. И ни я, ни вы не можете гарантировать, что мы в нем выживем. Что выживу я и она. Вы просите меня о предательстве, а между тем, я могу так и не успеть поговорить с собственной сестрой.
Инквизитор отпил вина из высокого бокала и гулко опустил его на поднос.
— Что ж, в этом есть резон, — он кивнул, — можете поговорить с ней. Только недолго.
Когда Изабель вошла, она даже не сразу увидела брата — он стоял немного сбоку, решив не показываться сразу. Она прошла весь кабинет и обернулась к Доминику, когда вдруг увидела боковым зрением кого-то еще — и оскалилась, мгновенно меняя форму.
И замерла. Клыки и когти исчезли, а Изабель все стояла и смотрела на Оскара, пока он не сделал несколько шагов вперед, выходя из тени на свет. Она зачарованно следила за ним, а когда между ними осталось меньше шага, осторожно протянула руку, касаясь пальцами небритой щеки, и бросилась брату на шею.
Оскар обнял ее изо всех сил, зарылся лицом в белые волосы.
— Оу, какие вы милые рядом, — протянул Доминик, отпивая вина, но оборотни его не слышали. Изабель смеялась — чуть ли не впервые за долгие годы, а Оскар улыбался, сбросив усталость последних недель. Давно привыкшие к русскому языку, сейчас они перешли на испанский, тараторя как сумасшедшие, перебивая друг друга и перескакивая с одного на другое, не успев даже договорить слово. Изабель гладила брата по щекам и волосам, никак не в силах наглядеться, и строила догадки, какие черты ему придал звериный облик, а какие его собственные, а Оскар смеялся, отвечая на ее торопливые вопросы.
— Ты помнишь? — то и дело произносил один из них, и они снова смеялись. Наконец, Изабель задала тот вопрос, которого Оскар и ждал, и боялся.
— Где ты был все это время?
Он помедлил с ответом.
— Я не знал, что ты жива. И я служил тому, кому обязан жизнью.
— Браво! — Доминик громко, с расстановкой, захлопал в ладоши. — Как изящно сказано! Он, милая Изабель, вот уже триста лет служит в этом городе, — наткнувшись на ее пораженный взгляд, Инквизитор улыбнулся, — я же говорил, что этому серому блину есть чем тебя удивить.
Оборотень повернулась к брату.
— Это правда?
Тот кивнул, не отводя взгляда.
— И... что же теперь? — она нахмурилась. — Ты останешься верен своему господину?
— Нет, — Доминик встал рядом с Изабель, — к счастью, наш дорогой Оскар ценит семью и свою единственную сестру выше, чем кого-то, кто отдает ему приказы. — На непонимающий взгляд своей приближенной, Инквизитор пояснил, — сегодня он поможет нам победить. А там — можете делать, что хотите.
— Падре, вы выгоняете меня?! — оборотень в ужасе обернулась к Инквизитору.
— Не выгоняю, милая, — Доминик коснулся ее скулы в отеческом жесте, — я отпускаю тебя. К твоему брату. Разве это не прекрасно?
Изабель растерянно перевела взгляд с него на Оскара, и тот чуть сжал ее руку:
— Ты мне доверяешь?
Она моргнула, не отвечая.
— Ты мне доверяешь? — повторил он с нажимом, и она медленно кивнула. — Вот и хорошо. Всегда верь мне, ладно?
Во взгляде Изабель мелькнуло что-то, едва заметно дрогнули губы, готовясь задать вопрос, но она промолчала.
— Жаль разлучать вас, — Доминик улыбался, — но вам пора, Оскар. У нас еще много дел.
Оборотень кивнул и двинулся к неприметной двери в стене, но на полдороге оглянулся и окликнул сестру:
— Помнишь нашу любимую забаву в детстве?
Изабель, тоже уже собравшаяся уходить, обернулась, посмотрела ему в глаза и как можно безразличнее ответила:
— Конечно помню.
А потом день кончился, и наступили сумерки.
Те, кто шел Вниз, вышли на площадь, под легкий моросящий дождь. Мы с Шефом и Оскаром стояли у самого Столба, оглядывая «войско». Я насчитала около восьмидесяти нелюдей, и хотя они казались довольно внушительной толпой, я понимала, что на самом деле это просто горстка отчаянного пушечного мяса. И, похоже, сами они это тоже понимали.
Со смесью радости и грусти я увидела Вел, которая, совершенно простуженная на вид, чихала без остановки; рядом стояла Крапива в своем неизменном зеленом плаще и капюшоне, накинутом на огненно-рыжие волосы; как всегда меланхоличная Китти, не выпуская сигарету изо рта, взмахнула рукой в знак приветствия, рядом с ней хмурый и сосредоточенный Виктор о чем-то быстро говорил по телефону; мрачно сжимала и разжимала кулаками Жанна, сжав губы в упрямую линию; ярким пятном в наступающей серости светились Лисички, продолжая шутить и то и дело перебивая друг друга. Я не слышала, о чем они говорили, но их самообладание поражало. Остальных я просто не знала или видела только мельком.
Шеф, на всякий случай не выпускающий мою руку, переглянулся с Оскаром и едва заметно пожал плечами.
Он пронзительно свистнул, привлекая внимание, и когда все повернулись, махнул рукой.
— Ну что, вжарим рока в этой дыре?!
Одобрительный гул был ему ответом, и мы прыгнули Вниз.
Глава 48
В том, как из ниоткуда один за другим появляются оборотни, отходя в сторону и освобождая место следующим, было что-то торжественное. Никто не болтал, не шутил, не лез за сигаретами в карман. Все они, оказавшись Внизу, подходили ближе к Шефу, аккуратно вставая у него за спиной, только Оскар и Всполох стояли рядом. Я хотела было тоже отойти назад, но Шеф удержал меня:
— С твоей способностью теряться и влипать в неприятности, мне будет спокойнее, если ты останешься тут.
Небо Нижнего Города было ясным и черным, наполненным таким количеством звезд, какого никогда не увидишь Наверху. Нелюди все прибывали и прибывали, и на мгновение во мне шевельнулась надежда, что у нас есть шанс.
А потом я повернула голову.
Там, где начинался Невский проспект, уходящий вперед среди темных тяжелых зданий, стоял Доминик. Сейчас на нем не было этой дурацкой одежды провинциального туриста — только черная сутана, наглухо застегнутая под горлом и доходящая до пола. Его почти белые волосы, казалось, светились в окружающей темноте, лицо было бесстрастно и жестоко. Меня бросило в дрожь от одного взгляда, а он, увидев меня, наклонил голову и издевательски улыбнулся.
А за ним — за ним была армия. Вся улица будто шевелилась от переступающих с ноги на ногу нелюдей — расправляющих крылья, скалящих пасти, полные клыков, протягивающих вперед лапы с выставленными напоказ когтями. Все они казались одной огромной черной тварью, лениво шевелящейся у него за спиной.
Это просто не могло быть реальностью. Это был ночной кошмар.
Я невольно попятилась, крепче сжимая руку Шефа, и нелюди Доминика отозвались насмешливым воем, лаем, стоном. Он усмехнулся.
— Смотри, Шеф, твоя девочка боится, — он сделал шаг вперед, победоносно закинув голову, — может быть, сдашься без боя?
— Не цепляйся к маленьким, Доминик, — Шеферель улыбнулся, и я увидела, как вытягиваются его зубы, превращаясь в клыки. Черты лица его заострились и неуловимо изменились, лишая всякого сходства с человеком.
Доминик улыбнулся.
— Не знаю, кто ты, Шеферель, но такие фокусы здесь никого не напугают. Последний раз предлагаю: уходи.
— Нет.
Доминик небрежно пожал обтянутыми черной тканью плечами.
— Как скажешь.
Будто по сигналу, черная тварь за его спиной рассыпалась и кинулась вперед, поглощая улицу.
Я думала, что уже никогда не испугаюсь так, как боялась раньше.
Я ничего не знала о страхе.
Не в силах пошевелиться, будто ноги приросли к земле, я стояла и смотрела, как на нас надвигается мешанина из клыков и когтей. Я видела глаза, горящие азартом охоты — той звериной жаждой убийства, которая присуща только хищникам — видела распахнутые пасти, готовые впиться в тело и рвать его на части, превращая в груду бесполезного, бесформенного мяса.
Я не была воином. Я была трусом.
Мне было страшно. Не так, как в детстве ты боишься экзамена или темноты, нет, мне было страшно до оторопи, до беззвучного воя, вырывающегося из пережатого горла. Мне хотелось развернуться и бежать, бежать, пока не кончится мир, пока я не упаду от усталости — лишь бы оказаться дальше от этого кошмара. На войне у страха появляются новые, недоступные в мирное время пределы.
Я оглянулась: из-за спины Шефа, на ходу обращаясь, вперед кинулись оборотни. Я видела двух одинаковых лис, скалящих морды с частоколом мелких, острых зубов; видела нескольких волков, летящих по земле неслышной тенью. На моих глазах обратился Черт, и рядом с ним, мгновенно изменившись, белым близнецом скользнул вперед Всполох. Я видела черную непроницаемую тень, обнажившую алую морду в ужасном оскале — пантера бросилась в самую гущу, и я услышала, как тут же хрустнула, перекушенная, чья-то шея. Рядом с ней бежала, почти полностью превратившись, ласка.
Все смешалось в одну дикую, смертельную массу, наполняя воздух криком, воем и рычанием, от которого можно было оглохнуть. Звук рвущейся плоти и ломаемых костей, криков раненных и рычания нападающих проникал в мозг, просачивался в зажатые уши. Звери и неполностью превратившиеся оборотни разрывали друг друга на части, швыряя о стены домов, прижимая к земле. Измененные трансформацией лица, искаженные болью взгляды. Я вдруг поняла, что тихо подвываю от ужаса.
Китти рванула меня в сторону, схватив за плечи, и толкнула к Шефу. Я повернулась, недоумевая, почему он сам не принимает участия в бое, но он стоял, опустившись на одно колено, с закрытыми глазами, прижимая руки к земле. Вокруг пальцев его, сворачиваясь небольшими кольцами, стала подниматься пыль. Она все поднималась и поднималась вслед за ним, медленно распрямляющимся, и заполняла все пространство вокруг. Поднявшийся ветер подхватил ее, разнося по всей улице, запорошил дерущихся — и вдруг улицу накрыл туман. Тот самый, который омывал края города, страшный и хищный первозданный туман.