Мы видим, что в момент кризиса каждый из этих молодых людей отринул свою конкретную личность, которую сам же складывал из элементов, доставшихся ему по наследству и от окружения, в котором вырос; что каждый устоял перед непреодолимым в обычных условиях искушением отождествить себя с настроением мгновения и перед соблазном отождествиться с личными мечтами и так далее; что все эти люди вели себя на удивление одинаково, причем одинаково восхитительно. Поневоле хочется допустить, что кризис и предшествовавшая кризису подготовка как бы извлекли их из отличных друг от друга личностей и подняли всех на один и тот же более высокий уровень.
Порой одного только кризиса, даже без предварительной подготовки, достаточно для того, чтобы человек забыл привычное «Я» и стал на какое-то время совершенно иной личностью. Именно поэтому в тех или иных чреватых катастрофой условиях люди временно становятся героями, мучениками и бескорыстными тружениками, которые творят чудеса ради ближних. Очень часто схожие плоды приносит близость смерти. Например, Сэмюэл Джонсон[241] на протяжении почти всей своей жизни был одним человеком – и стал совершенно другим на короткий срок болезни, которая свела его в могилу. Он был поистине потрясающей составной личностью – подтверждением чему служат добрые шесть поколений читателей Босуэлла[242]: ученый грубиян и обжора, добродушный хулиган, суеверный интеллектуал, убежденный христианин и фетишист, храбрец, отчаянно боявшийся смерти. На смертном же одре он стал простым, спокойным, цельным и сосредоточенным на Боге человеком.
Как ни парадоксально, многим людям проще вести себя бескорыстно именно в периоды кризиса, нежели когда жизнь идет нормальным, привычным чередом. Когда все в порядке, ничто не побуждает нас отвергать драгоценную самость, ничто (за исключением нашей собственной воли к укрощению страстей и познанию Бога) не отвлекает разум от тех отстраненных занятий, с которыми мы решили себя отождествлять; мы вольны плескаться в нашей личности сколько нашей душе будет угодно. О, как же мы плескаемся! Именно поэтому все духовные наставники уделяют столько внимания важности малых дел.
Господу угоднее прилежное выполнение даже самых незначительных из порученных нам дел, а не ревностное желание справиться с тем, чего нам не поручали.
Никому на свете не дается без труда наидостойнейшее и любовное выполнение скучной повседневной работы.
Некоторые измеряют ценность добрых деяний только естественными качествами или их сложностью, отдавая предпочтение деяниям заметным или необычным. Такие люди забывают, что христианские добродетели, вдохновляемые Божеством, должны рассматриваться с точки зрения благодати, а не природы. Величие и разнообразие добрых дел воистину сказывается на том, что принято называть их сопутствующей ценностью, но истинная ценность деяния проистекает из одной только любви.
Святым зовется тот, кто понимает, что каждое мгновение человеческой жизни является мгновением кризиса: каждый миг перед нами встает необходимость принять важнейшее решение – выбрать между дорогой, ведущей к смерти и духовной тьме, или той, что ведет к свету и жизни; между сиюминутными интересами и устремлениями вечного порядка; между собственной волей (или волей проекции нашей личности) и Божьей волей. Дабы подготовиться к кризисным житейским ситуациям, святой соответствующим образом обучает разум и тело, в точности как солдаты. Но если задачи военной подготовки простые и узкие, если они заключаются в том, чтобы сделать конкретных людей отважными, хладнокровными и способными на четкое взаимодействие в деле убийства других людей, к которым у них нет никакой личной неприязни, то духовная тренировка направлена на достижение более широких по охвату целей. Основная задача духовной подготовки состоит в том, чтобы обеспечить такое состояние, в котором ничто не будет стоять между человеческим существом и Реальностью, в котором снимутся все устраняющие Бога препятствия, в котором станет возможным постоянно осознавать божественную Основу самих себя и всех других существ. Еще духовная подготовка направлена на то, чтобы дать человеку средства достижения этой цели, а именно – научить принимать все, включая самые тривиальные, обстоятельства повседневной жизни без злобы, жадности, самонадеянности и добровольного невежества, но с неизменной любовью и пониманием. Ввиду того, что задачи духовной тренировки чрезвычайно обширны, ввиду того, что для человека, искренне любящего Бога, каждое мгновение является мгновением кризиса, духовная подготовка несравненно труднее подготовки военной. Вот поэтому вокруг очень много хороших солдат и очень мало святых.
Мы видим, что в критических обстоятельствах солдаты, специально обученные справляться с такого рода затруднениями, забывают о своих врожденных и приобретенных привычках, с которыми в нормальных условиях они отождествляют свое бытие; что они, преодолевая самость, ведут себя совершенно одинаково – целеустремленно и благородно. То же самое можно сказать о святых, но с одной существенной поправкой: цель духовной подготовки состоит в том, чтобы сделать людей «безличными» при любых обстоятельствах, тогда как военная подготовка предусматривает «обезличивание» только в определенных, крайне специфических обстоятельствах – и только по отношению к конкретным группам других человеческих существ. Иначе и быть не может, поскольку все, чем мы являемся, все, чего мы хотим и что делаем, фактически зависит от нашего представления о природе мироздания. Философия, которая рационализирует политику силы, войны и военную подготовку, всегда (какой бы ни была официальная религия политиков и поджигателей войны) оказывается какой-либо нереалистичной доктриной национального, расового или идеологического идолопоклонства, а ее следствием становится, например, рассуждения о Herrenvolk[246] и «низших существах, не ведающих Закона»[247].
Жизнеописания святых недвусмысленно свидетельствуют о том, что духовная тренировка возвышает человека над личным не только в специфических обстоятельствах военных действий, но в любых условиях и по отношению ко всем созданиям, так что святой «любит своих врагов» или, если он буддист, отрицает само существование врагов как таковых, относится ко всем разумным существам, не только к людям, с одинаковым состраданием и бескорыстием. Те, кто достигает объединяющего познания Бога, отправляются в этот путь с различных исходных точек. Одни из них мужчины, другие женщины; одни рождены для действия, другие для созерцания. Все они отличаются друг от друга темпераментом и физической конституцией, все проводят жизнь в совершенно разных материальных, нравственных и интеллектуальных обстановках. Тем не менее, будучи святыми и по причине того, что они обладают объединяющим знанием, которое делает их «подобными Отцу, Коий пребывает в совершенстве на небесах», все они удивительно схожи между собой. Их действия в равной степени безличны, все они поступают сознательно и ни на мгновение не забывают о том, кто они есть и каково их истинное отношение к мирозданию и его духовной Основе. Даже о средних, ничем не примечательных людях можно сказать, что имя им – легион; что уж тогда говорить об исключительно сложных натурах, отождествляющих себя с разнообразными настроениями, желаниями и точками зрения! Святые, напротив, не ведают двоемыслия и слабодушия, они отличаются цельностью и, несмотря на значительную интеллектуальную одаренность, полной простотой мышления. Множественность «легиона» уступает место целенаправленности, но не той злой целенаправленности, которая присуща жажде денег, власти или славы, даже не той, более благородной, но все же слишком земной, целенаправленности, которая проявляет себя в искусстве, образовании или науке, где успех предстает как самоцель, а той высшей, поднимающейся над человеческим уровнем целенаправленности, что составляет истинное бытие душ, осознанно и неуклонно идущих к главной цели человека – обретению знания о вечной Реальности. В одном из священных текстов палийского канона приводится замечательный рассказ о брахмане[248] Дроне, который однажды узрел сидящего под деревом Благословенного и спросил:
– Почтенный, могли бы вы быть (1) дэвом[249]?
– Я не буду дэвом, брахман.
– Почтенный, могли бы вы быть (2) гандхаббой[250]?
– Я не буду гандхаббой, брахман.
– Почтенный, могли бы вы быть (3) яккхой[251]?
– Я не буду яккхой, брахман.
– Почтенный, могли бы вы быть (4) человеком?
– Я не буду человеком, брахман.
На вопрос брахмана, кем же он тогда является. Благословенный ответил:
«Брахман, я отбросил те пятна [загрязнений ума], из-за которых я мог бы быть дэвом… те пятна [загрязнений ума], из-за которых я мог бы быть гандхаббой… яккхой… человеком… Помни меня, брахман, как Будду»[252].
Здесь стоит попутно отметить, что лишь целеустремленный человек способен по-настоящему чтить единого Бога. Монотеизм как теория вполне устраивает того человека, имя которому – легион. Но при переходе от теории к практике, от умозрительного знания к непосредственному знакомству с единым Богом, истинным монотеистом оказывается тот, кто обладает цельностью души. Знание доступно познающему только благодаря устремлению последнего. Для того, кто полипсихичен