[253], мироздание познаваемо лишь через непосредственные ощущения и политеистично. Будда отказывался обсуждать предельную божественную Реальность. Он говорил разве что о нирване – об опыте, который доступен только обезличенным и целеустремленным людям. Тот же опыт другие мыслители именовали «единением с Брахманом», «единением с ал-Хакком», «единением с имманентным и трансцендентальным Божеством». Будда, выступая в этом отношении строгим операционалистом[254], говорил о духовном ощущении, а не о метафизическом понятии, подразумевавшемся богословами других конфессий и сторонниками позднего буддизма (для них это одновременно объект и – поскольку в созерцании познающий, познаваемое и само знание едины – субъект и субстанция опыта).
Здесь решителен и однонаправлен разум, но многоветвисты и нескончаемы мысли нерешительных. Несведущие, удовлетворенные буквой Вед, говорящие «нет ничего иного», произносят… цветистые речи, сулящие рождение как плод дел, изобилующие описанием разнообразных ритуалов, направленных на получение удовольствий и обретение власти. [Эти люди] исполнены желаний; их высшая цель – рай.
У привязанных к удовольствиям и богатству, чей ум увлечен этой [речью], не бывает решительного разума, погруженного в самадхи[255].
Среди интеллектуалов и людей культурных агиография в настоящее время далеко не в чести, что, впрочем, нисколько не удивительно. Утонченные, культурные люди отличаются ненасытной потребностью в новизне, разнообразии и развлечениях. А святые, чем бы они ни занимались и сколь поразительными ни были бы их таланты, неизменно озабочены лишь одним – постижением духовной Реальности и тех способов, благодаря которым они и их собратья смогут обрести знание, объединяющее с этой Реальностью. Что касается действий, последние такие же уныло однообразные, как и мысли, ибо во всех обстоятельствах эти люди ведут себя обезличенно, терпеливо и несокрушимо добродетельно. Стоит ли удивляться тому, что биографии таких мужчин и женщин пылятся на полках! На одного хорошо образованного человека, который хоть что-нибудь знает об Уильяме Лоу, найдутся две или три сотни тех, что читал повествование Босуэлла о жизни его старшего современника[256]. Почему? Потому что вплоть до смертного одра Джонсон охотно наслаждался разнообразием собственных личностей, а вот Лоу, несмотря на весь блеск его талантов, был почти до абсурда простым и сосредоточенным на одной цели человеком. Легион предпочитает читать о легионе. Потому-то во всем репертуаре эпических творений, драм и романов едва ли отыщутся образы истинных теоцентричных святых.
Кто познал Единственного, тот познал все знания.
Кто не познал Единственного, у того все знания – неведение.
Кабир: [если] не познал Единственного, то к чему все знания.
Все происходит от Единственного, но не из всего произошел Единственный.
Пока существует корыстная любовь, служение Всевышнему бесполезно.
[Говорит] Кабир: как познаешь корыстной любовью бескорыстного Господа?
Если душа предана [одному] Всевышнему, то она обретает спасение.
Тот же, кто играет сразу на двух дудках, заслуживает быть битым.
Фигура в форме солнца (гравюра на фронтисписе первого издания «Правила совершенства»[257]. – Авт.) олицетворяет волю Божью. Помещенные на солнце лики суть души, живущие в Божьей воле. Эти лики расположены тремя концентрическими кругами, представляющими три степени проявления Божьей воли. Первый, наиболее удаленный от центра круг – это круг деятельной жизни; второй – круг жизни созерцательной; третий же – круг наивысших достижений. По ободу первого круга расположены различные орудия вроде щипцов и молотков, знаки деятельной жизни. Но по ободу второго круга нет вообще ничего, и это показывает, что в жизни созерцательной человек, не предаваясь иным размышлениям и занятиям, должен следовать Божьей воле. Орудия же лежат на земле, причем в тени, ибо всякий внешний труд полон тьмы. Правда, на них падает солнечный луч, как бы указывая, что труд может быть осиян и озарен Божьей волей.
Свет Божьей воли лишь слегка касается ликов первого круга; гораздо больше его на втором круге, а лики третьего, самого близкого к центру круга поистине сияют. Черты в первом круге видны наиболее ясно, уже куда менее заметны во втором круге и почти неразличимы в третьем круге. Это знак того, что души первого круга по большей части погружены в себя; души второго круга меньше заняты собой и больше – Богом; души третьего круга почти забыли о себе и обращены к Богу, поглощены Его волей. Их взоры неотрывно следят за Божьей волей.
Именно в силу растворения в Боге, именно потому, что он не отождествляет свое бытие с врожденными и приобретенными элементами собственной личности, святой способен оказывать целиком непринудительное и потому целиком благотворное воздействие на индивидуумов – и даже на сообщества. Или, если выражаться точнее, он способен на это, поскольку избавился от самости, поскольку теперь божественная Реальность может использовать его в качестве «проводника» благодати и силы. «Уже не я живу, но живет во мне Христос». Справедливое для святого, это условие должно быть по определению истинным для аватары, воплощения Бога. Будучи святым, апостол Павел «не жил», так сказать, и уж подавно «не жил» в этом смысле Христос. Потому рассуждать, как поступают многие нынешние либеральные церковники, о почитании «личности Иисуса» попросту нелепо. Нет никакого сомнения в том, что, удовлетворись Иисус личностным бытием, как все люди на свете, Он никогда не оказал бы такого воздействия, какое мы ощущаем по сей день, и никому бы не пришло на ум видеть в Нем воплощение Бога и отождествлять с Логосом. О Христе стали думать как о Христе именно потому, что Он отринул самость, сделался телесным и духовным «проводником», через которого в мир потекла надличностная, сверхъестественная жизнь.
Души, которые обрели объединяющее познание Бога, почти, цитируя Бене из Кэнфилда, «забыли о себе и обращены к Богу». Однако остатки самости упорно сопротивляются, ибо, пускай в незначительной степени, такие люди по-прежнему отождествляют свое бытие с какими-то врожденными психофизическими причудами, с каким-то приобретенным образом мышления или чувствования, с какими-то условностями, принятыми в их социальной среде. Иисус почти полностью растворился в истинной Божьей воле, но сохранил в Себе, как кажется, некоторые признаки самости. Трудно судить, исходя из доступных нам сведений, до какой степени «Я» в Нем было связано с надличностным, божественным «Не-Я». Быть может, Иисус толковал собственный опыт восприятия божественной Реальности и Свои «полевые» выводы, Свои спонтанные умозаключения в категориях тех восхитительно апокалиптических представлений, что распространялись среди иудеев той поры? Некоторые выдающиеся ученые утверждают, что учение о грядущей неминуемой гибели мира являлась стержнем Христова послания. Другие ученые, не менее видные, говорят, что это послание приписано Христу авторами Евангелий, что Сам Иисус не отождествлял Свой опыт и теологическое мышление с бродившими по той местности ожиданиями. Кто же прав? Как говорится, Бог его знает. В этом случае, как и во многих других, наличные сведения не позволяют дать четкий и недвусмысленный ответ.
Мораль напрашивается сама собой. Количество и качество сохранившихся биографических документов таковы, что мы не в силах установить, какой именно была «остаточная личность» Иисуса. Евангелия крайне мало сообщают нам о «Я» Христа, зато этот недостаток с лихвой восполняется логическими умозаключениями, в виде иносказаний и притч, по поводу духовного «Не-Я», которая проявилась в смертном человеке; потому-то ученики и стали называть Христа Христом и отождествили Его с вечным Логосом.
Биография святого или аватары обладает ценностью ровно в той степени, в какой она проливает свет на средства, с помощью которых в обстоятельствах конкретной человеческой жизни «Я» изгоняется и заменяется божественным «Не-Я». Авторы синоптических Евангелий[259] решили обойтись без подобной биографии, и никакое количество критических статей и откровенных догадок не сможет ее заменить. На протяжении последней сотни лет было потрачено немало усилий на попытки извлечь из сохранившихся документов больше сведений, чем в них на самом деле содержится. Однако при всех сожалениях, которые вызывает отсутствие у «синоптиков» интереса к биографическому жанру, при всех возражениях на поучения апостолов Павла и Иоанна все равно не подлежит сомнению тот факт, что чутье их не подвело. Каждый из них по-своему писал о вечном «Не-Я» Христа, а вовсе не об историческом «Я»; каждый по-своему подчеркивал ту часть земной жизни Иисуса, в которой, благодаря сверхличности Христа, могли принимать участие все люди. (Природа самости такова, что одна личность не может стать частью другой. «Я» может содержать что-то или содержаться в чем-то, либо меньше себя, либо больше. Но «Я» никогда не вместит иное «Я» и не вместится в него.)
Учение о возможности воплощения Бога в человеке известно большинству основных исторических толкований Вечной Философии – индуизму, буддизму махаяны, христианству и суфийскому магометанству, в котором Пророк равнозначен вечному Логосу.
Всякий раз, когда ослабляется дхарма
И беззаконие превозмогает, Я создаю себя сам, Бхарата.