Дхьяне, посвященной познанию смысла, посвящают себя сознающие несостоятельность таких понятий, как «я», «другой» и «два», следующие философам и пребывающие вне двойной бессамостности. [Они] предаются Дхьяне для постижения сути бессамостности и различения уровней Бодхисаттв.
Дхьяне с Татхатой, Таковостью, Единостью или Божественным Именованием для ее объекта предаются прилежные ученики и мастера, полностью осознавшие двойную бессамостность, а также безóбразность Татхаты, но все еще цепляющиеся за представление об окончательной Татхате.
Дхьяна Татхагат – это Дхьяна достигших уровня Таковости или Татхагатости, тех, кто, будучи объят тройным блаженством, сопутствующим самовыявлению Благородной Мудрости, для блага всех существ посвящает себя выполнению необъятной работы по их освобождению. Это – подлинная Дхьяна Татхагат.
Последователи Дао!
Если вы хотите достичь состояния Будды, не идите вслед за десятью тысячами вещей.
Когда рождается сознание, возникают всевозможные Дхармы.
Когда угасает сознание, угасают и всевозможные Дхармы.
Пока не рождается сознание, десять тысяч Дхарм не знают никаких изъянов.
В мире, как и вне мира, нет ни Будды, ни Дхармы. Они и не проявляют себя, и не были когда бы то ни было утрачены.
Если бы такие вещи существовали, то лишь как слова, главы, фразы, чтобы привлекать малых детей, как фиктивное лекарство от болезней, выставка слов и фраз.
Более того, слова и фразы суть не сами по себе слова и фразы. Это вы, сейчас передо мной так ярко и живо смотрящие, чувствующие, слушающие, знающие, ярко освещающие [все], создаете названия и фразы.
Почтеннейшие!
Только создавая карму пяти непрерывных деяний, вы достигаете освобождения от уз.
Любое индивидуальное существо, от атома вплоть до наиболее сложно организованного живого тела и самого возвышенного из смертных разумов, следует воспринимать, по выражению Рене Генона[286], как точку, в которой луч изначальной Божественности встречается с иной, тварной эманацией творящей энергии того же Божества. Как и положено твари, создание может сильно отличаться от Бога в том смысле, что ему недостает разумности постичь божественную Основу сущего. Но по своей вечной сути любое создание, в котором встречаются сотворенность и изначальная Божественность, есть одна из бесконечного множества точек, где божественная Реальность присутствует вечно и во всей полноте. Поэтому рациональные существа способны прийти к объединяющему познанию божественной Основы, а нерациональные и неодушевленные существа могут открыть существам рациональным полноту Божественного присутствия в своих материальных формах. Прозрение поэтом или художником божественного в природе, осознание верующим святости причастия, символа или образа, – это далеко не субъективное мнение. Такое восприятие, конечно, недоступно каждому без исключения, ведь знание есть функция бытия; но то, что познается, не зависит от настроения и природы знающего. Поэт и художник видят и стараются донести до нас то, что на самом деле присутствует в мире – и ждет, когда оно будет осознанно кем-то, кто обладает соответствующими способностями. Точно так же в священном образе или предмете божественная Основа присутствует во всей полноте. Вера и благочестие готовят разум верующего к восприятию луча Божества в точке его пересечения с конкретным фрагментом материи. Время от времени такой символ, будучи предметом поклонения, становится центром энергетического поля. Желания, эмоции и фантазии поколений, преклонявших и преклоняющих колени перед сотворенной святыней, как бы порождают круговорот психической энергии, и в итоге образ начинает жить вторичной божественной жизнью (более низшего порядка), спроецированной на него верующими, наряду с изначальной божественной жизнью, которая, как и жизнь всех одушевленных и неодушевленных существ, связана с божественной Основой. Религиозный опыт верующих в причастие и поклоняющихся образу может быть сколь угодно подлинным и объективным, но не всегда это обязательно опыт восприятия Бога или Божественного. Нередко возможно (и в большинстве случаев так и есть) получать опыт взаимодействия с энергетическим полем, которое генерируется разумом верующих прошлого и настоящего и которое проецируется на священный предмет, тем самым словно обретая «вторичную объективность»; это поле ожидает нового разума, готового его воспринять. Об истинной пользе такого опыта будет сказано в другой главе, пока же достаточно отметить, что иконоборческое презрение по отношению к тем, кто поклоняется символическим предметам и символам (дескать, это поклонение – совершенно бессмысленная игра с камнями и кусками дерева), представляется необоснованным.
Рабочий люд никак не мог решить,
Святого иль свинью изобразить,
Но спор иссяк (ведь сколько можно ждать!),
И выпало мне вдруг Лойолой стать.
Автор этого сатирического стишка[287] был слишком рьяным протестантом, чтобы вспомнить, что в свинье Бога столько же, сколько и в общепризнанном священном образе. «Подними камень, ты найдешь меня там, – гласит самая известная из оксиринхских логий[288] Иисуса, – разруби дерево, я тоже там»[289]. Те, кто лично и непосредственно постиг истинный смысл этого изречения, равно как и истинный смысл брахманического изречения «Ты – одно с Тем», достигли полного освобождения.
Шравака (букв. «слышащий» – так буддисты махаяны называли созерцателей хинаянской школы. – Авт.) не может понять, что Разум сам по себе лишен всякой последовательности и всякой причинности. Подчиняя себя достижению цели, он достигает искомого самадхи («созерцания») Пустоты на протяжении длительного времени. Но, обретя этакое просветление, шравака вовсе не встает на правильный путь. Для бодхисаттвы его состояние подобно адовым мукам[290]. Похоронил себя в Пустоте и не ведает, как ему вырваться из своего тихого созерцания, ибо он не постиг природу.
Когда достигается полное Просветление, то бодхисаттва освобождается от оков вещей, но не стремится освободиться от самих вещей. Сансара («Мир становления») ему не ненавистна, а нирвану он не чтит. Полное просветление – это не узы и не освобождение.
Прикосновение к Земле всегда служит источником силы и вдохновения для ее сыновей, даже если они стремятся к сверхчувственному Знанию. Можно даже сказать, что сверхчувственными способностями можно действительно владеть во всей полноте только в том случае, если ваши ноги прочно стоят на земле. «Земля – Его основа», – сказано в упанишадах о Духе, проявленном во вселенной[293].
Сверхчувственными способностями можно действительно владеть во всей полноте». Для тех из нас, кто все еще барахтается на нижнем уровне физического, эта фраза носит, скорее, иронический характер. Тем не менее даже самого поверхностного знакомства взгляда на высоты и полноту сверхчувственного достаточно, чтобы понять смысл, вложенный в эту фразу ее автором. Открыть Царство Божие внутри себя проще, чем обнажить его также во внешнем мире живых существ, умов и вещей. Проще потому, что эти высоты обнаруживаются внутри себя, когда человек готов исключить из поля зрения весь окружающий мир. Пусть это исключение может оказаться болезненным и мучительным процессом, последний все же менее трудоемок, нежели процесс вовлечения, посредством которого мы поднимаемся на высоты духовной жизни и познаем ее во всей полноте. При сосредоточенности исключительно на высотах внутри себя можно избежать искушений и отвлечений окружающего мира, можно предаться общему отрицанию и подавлению чувств. Но когда в сердце живет надежда на инклюзивное познание Бога, когда стремишься познать божественную Основу в мире и в душе, тогда не следует избегать искушений и отвлечений, тогда нужно им подчиняться – и использовать их как ступени, ведущие к высотам развития. Никакого подавления деятельности, направленной вовне; наоборот, эти действия надо преобразовывать, придавать им более священный смысл. Послушание становится более утонченным, более осмысленным; налицо потребность в бодрствовании сознания, налицо, применительно к мыслям, чувствам и поведению, постоянные упражнения в чем-то наподобие художественного вкуса и такта.
В махаянистской, а особенно в дзен-буддистской литературе находятся лучшие образцы описания психологии человека, для которого сансара и нирвана, время и вечность – одно и то же. Дальневосточный буддизм, пожалуй, более четко, нежели какая-либо другая религия, указывает нам путь к высотам и всей полноте духовного знания; этот путь пролегает через мир вокруг и через душу. Тут следует отдельно упомянуть важнейший факт: несравненная пейзажная живопись Китая и Японии есть фактически религиозное искусство, вдохновленное даосизмом и дзен-буддизмом. В Европе же, наоборот, пейзажная живопись и поэзия «поклонения природе» суть светские искусства, они возникли в период упадка христианства и мало что почерпнули из христианского вероучения.
Слепой, глухой, немой!